будто дома.
«Вот, – думаю, – по кустам-то лучше друг за другом гоняться, чем по комнатам».
Я на зайца шапкой замахал, кричу:
– Беги в лес, косой! Чего здесь вертишься?
Ушан испугался и поскакал в лес, а Джек – за ним. Подождал я – Джек не возвращается. Только вдруг слышу в лесу заячий крик, ещё и ещё… Я на крик бросился, добежал, гляжу – а уж Джек держит в зубах Ушана.
Я кричу:
– Брось! Что ты делаешь? Ведь это наш Ушан! – А Джек смотрит на меня и хвостом виляет, будто хочет сказать: «Я же тебе зверя поймал, а ты на меня кричишь».
Видно, не узнал Джек в лесу Ушана и схватил, как обыкновенного дикого зайца.
Отнял я Ушана, посадил на траву, а сам Джека за ошейник держу, не пускаю.
Тут зайка, наверно, смекнул, что в лесу с собакой не поиграешь. Приложил уши – и марш в кусты. Только мы его с Джеком и видели.
Чир Чирыч
Вечером папа принёс из сарая доску, распилил её и сколотил домик. Вместо окон и дверей в одной из стенок выпилил круглую дырочку, а вместо крыльца внизу, у входа, палочку прибил.
– Готово! – сказал папа. – Ну-ка, теперь отгадай загадку: на колу дворец, во дворце певец – кто это?
– Скворец! – закричал я.
– Правильно. Вот мы для него квартиру и смастерили. Завтра утром скворечник в саду пристроим. Добро пожаловать, дорогие гости!
Проснулся я утром – в окно солнце светит, капель с крыши льёт, и воробьи на весь двор расчирикались.
В саду везде ещё был снег. Мы с папой еле пробрались к старой яблоне. Папа прибил скворечник к длинному шесту и прикрутил шест проволокой к стволу яблони. Скворечник получился очень высоко – со всех сторон видно.
Прошло дней пять. В саду зачернели проталины, а кругом них разлились огромные лужи. В лужах, как в зеркале, отражаются небо, облака, а когда выглянет солнце – даже больно глядеть, так вода и сверкает.
Один раз зовёт меня папа в сад: «Погляди, какие гости к нам заявились». Прибежал я, смотрю – на крыше у скворечника сидит скворец и распевает. Потом другой скворец к нему подлетел и прямо в домик юркнул.
Поселились в домике скворцы, только почему-то всё один скворец летает. По вечерам сядет на веточку и поёт, а скворчихи и не видать.
Один раз стояли мы с папой под яблоней. Смотрим, скворец к домику подлетел, в клюве у него что-то белеется – наверное, какая-то большая толстая личинка. Сел он на жёрдочку. Вдруг видим – из домика высовывается головка скворчихи. Открыла она клюв, скворец сунул ей в рот личинку, а сам засвистел, затрещал и опять улетел.
– Видишь, – говорит папа, – как скворец о своей скворчихе заботится, даже кормит её, чтобы она с гнезда не улетала: ведь она теперь яйца насиживает.
Скоро у скворцов вывелись птенцы. Тут уже оба – и отец и мать – начали детям корм носить. Ходят, бывало, по грядкам и высматривают добычу. Заметит скворец гусеницу, схватит её и тащит детям. Так это здорово получалось! Скворчатам еда и нам с папой помощь. За день, бывало, всех гусениц с огорода соберут. Папа глядит да радуется:
– Хорошая у нас капуста будет! Червяк её уже не тронет. Вон наши длинноносые сторожа как на грядках стараются!
Выросли скворчата, начали уж из домика наружу выглядывать. Целый день пищат – есть просят. Родители им только успевают корм приносить. А наступит вечер, усядутся старики на веточку возле домика, сидят и переговариваются, будто дела свои обсуждают.
Вот как-то под вечер сидели скворец со скворчихой на яблоне. Вдруг из-за веток – ястреб. Схватил скворца и потащил.
Мы с папой в саду были. Закричали, вдогонку бросились. Я во весь дух бегу, кричу: «Брось, брось, брось!» Ястреб испугался, бросил добычу и улетел.
Подбежал я: лежит скворушка на земле, клюв открыт, дышит тяжело, наверно, ястреб его здорово помял.
Принёс я его домой, настелил в клетку свежей травы и положил скворца. Наутро он немного оправился – не лежал, а сидел в уголке. Дал я ему гусениц, червей. Одного червяка он клюнул и съел, а больше не стал.
Папа сказал:
– Ничего, поправится. Только уж он теперь в семье не работник: ему самому сил набираться нужно. Придётся тебе помогать скворчихе детей растить. Ей одной такую семью не прокормить.
Взяли мы с папой фанерный ящичек, поставили его в саду на дорожку, недалеко от старой яблони, и каждый день я в него стал разных личинок и гусениц приносить. Скворчиха это живо приметила. Только, бывало, я принесу еду, отойду в сторону, а она уж тут как тут, подлетит, сядет на край ящичка, схватит гусеницу и прямо в скворечник. В один миг всё детям перетаскает.
Скворец мой тоже поправляться начал. Аппетит у него после болезни отличный стал. Совсем я с ног сбился, не успеваю еду носить.
Наконец скворчата подросли и начали из гнезда вылетать, а потом и совсем улетели из сада. Тут уж я посвободнее вздохнул – один у меня только иждивенец остался.
Скворец мой скоро совсем поправился. Стал я его понемногу из клетки выпускать. Летает он, бывало, по комнате, а как проголодается, спешит назад в клетку. Ручной – ничего не боится, на плечо сядет, на голову. Бывало, как только соберёмся обедать, загремят тарелки, скворец прямо на стол летит, крошки со скатерти собирает. Очень любил он мясо. Подадут котлеты – скворец так и норовит со сковородки клюнуть. Мама, бывало, смеётся, гонит его: «Обожжёшься ведь!» А он на маму сердится: что, мол, не даёшь! Пёрышки топорщит, кричит: «Чир-чиррр!» Мы его Чир Чирычем и прозвали.
Накрошат ему котлету на тарелку, остудят и дадут. Он в один миг всё подберёт.
Как-то дали мясца старому коту Иванычу. Только он уселся поесть, вдруг видим, скворец бочком-бочком – и к тарелке.
Мы глядим, что дальше будет. Подбежал скворец, изловчился и прямо из-под носа Иваныча кусочек мяса выхватил. Тут даже добродушный Иваныч возмутился такой дерзостью, замахнулся на обидчика лапой, а скворец не боится – так на него и наскакивает: «Чир-чиррр!» И вдруг тюк Иваныча клювом в нос. Фыркнул тот, затряс головой, а потом повернулся и пошёл прочь от тарелки: стану, мол, я со всякой мелкотой связываться!
С тех пор коту от скворца житья не стало: только разляжется толстый Иваныч на солнышке погреться, скворец уж тут как тут, норовит за хвост или за ухо клювом дёрнуть. Мама его полотенцем прочь гонит:
– Ну что ты к Иванычу пристаёшь?
А скворушка старается маму за полотенце дёрнуть: «Чир-чир-чиррр!» Потом прыг – и на голову маме сядет. Разбойник, да и только!
Зато с Джеком, папиной охотничьей собакой, скворушка очень подружился. Джек овсянку из миски ест, и скворец на краешек сядет, тоже поклёвывает. Уляжется Джек у себя на коврике, скворец ему на спину взлетит, выбирает что-то из шерсти, да так осторожно, никогда больно не сделает. Джек даже глаза зажмурит – видно, приятно ему.
Как-то напились мы чаю. Мама налила в полоскательницу тёплой воды чашки помыть. Только отвернулась, откуда ни возьмись скворец – и прямо в полоскательницу. Как начнёт в ней плескаться, весь стол водой залил.
Мама повернулась:
– Ах ты негодный!
А скворец уж на двери сидит, отряхивается, пёрышки чистит.
До того осмелел – всюду лезет, всё тащит, беда с ним и только! Мама терпела, терпела и не выдержала:
– Заприте, – говорит, – этого разбойника в клетку или выпустите его!
Очень не хотелось мне со скворушкой расставаться, да ничего не поделаешь – не запирать же его, на самом деле, в клетку.
Наутро открыл я окно и снял с него сетку. Скворец мигом из клетки выскочил, слетел на подоконник и не знает, куда же дальше лететь: в комнату или в сад. А тут солнце выглянуло ярко-ярко так. Отряхнулся скворец, расправил крылья и полетел на волю. Уселся в саду на дерево, начал пёрышки чистить, охорашиваться, довольный такой. Весело мне на него смотреть, как он радуется, и грустно немножко – не будет у меня больше ручного скворца.
Посидел он на дереве, потом вспорхнул и полетел куда-то. А я совсем загрустил, прямо потом весь день места себе найти не мог.
Наконец позвали меня обедать. Все сели за стол. Только застучали тарелками, вдруг слышим за окном: «Чир-чиррр!» Летит мой скворец прямо в окно – и на стол. Тут уж и мама не выдержала, говорит:
– Умница ты моя! Назад прилетел, соскучился.
А скворец будто понимает, лезет к ней, прямо из тарелки варёное мясо тащит. Наелся и на шкаф взлетел.
С тех пор стал он жить на полной свободе: хочет – по саду летает, хочет – по комнате; а как вечер настанет, так уж он обязательно к себе в клетку спешит.
Наступила осень, пожелтел сад, в полях убрали хлеб, а на лугах у речки, как огромные зелёные кочки, выросли стога сена. Скворцы собрались в стаи; целыми днями летали по полям и лугам или сидели на стогах. Скворушка мой тоже стал пропадать по целым дням, иногда и ночевать домой не возвращался то ночь, то две, а потом и совсем не вернулся. Может, ястреб его поймал, а может, улетел с другими скворцами в тёплые страны.
Пришла зима. Часто вспоминали мы о скворушке, особенно вечерами, когда топили печку и у огонька собирались все мои приятели: Джек, Иваныч и ручной заяц Ушан. Где-то теперь наш скворушка? Жив ли он?
Наконец и зима кончилась. Опять появились в саду проталины и огромные синие лужи. В полдень солнышко припекало совсем по-летнему, и тогда в столовой даже отворяли окно.
Как-то возился я у себя в комнате со своими удочками. Вдруг слышу за дверью: «Чир-чиррр!» Я даже вздрогнул: «Что такое?» Выскочил в столовую и глазам не верю: сидит на подоконнике мой скворушка, так и заливается, так и поёт.
– Скворушка! Скворушка! Откуда же ты прилетел?
Хотел я к нему подойти, а он – назад в окно и уселся в саду на яблоню. Отвык, значит, за зиму от нас.
Опять поселился мой скворец в своём старом скворечнике. И скворчиха с ним прилетела; уж не знаю только – старая или новая.
Часто бывало, прилетит скворушка к нам на подоконник, сядет и поёт. Я ему тарелку с варёным мясом поставлю, полоскательницу с водой; он всё мясо съест, воды напьётся и выкупается в полоскательнице. А в комнату залетать так и не захотел. Наверное, ему скворчиха не разрешила.
«Вот, – думаю, – по кустам-то лучше друг за другом гоняться, чем по комнатам».
Я на зайца шапкой замахал, кричу:
– Беги в лес, косой! Чего здесь вертишься?
Ушан испугался и поскакал в лес, а Джек – за ним. Подождал я – Джек не возвращается. Только вдруг слышу в лесу заячий крик, ещё и ещё… Я на крик бросился, добежал, гляжу – а уж Джек держит в зубах Ушана.
Я кричу:
– Брось! Что ты делаешь? Ведь это наш Ушан! – А Джек смотрит на меня и хвостом виляет, будто хочет сказать: «Я же тебе зверя поймал, а ты на меня кричишь».
Видно, не узнал Джек в лесу Ушана и схватил, как обыкновенного дикого зайца.
Отнял я Ушана, посадил на траву, а сам Джека за ошейник держу, не пускаю.
Тут зайка, наверно, смекнул, что в лесу с собакой не поиграешь. Приложил уши – и марш в кусты. Только мы его с Джеком и видели.
Чир Чирыч
Вечером папа принёс из сарая доску, распилил её и сколотил домик. Вместо окон и дверей в одной из стенок выпилил круглую дырочку, а вместо крыльца внизу, у входа, палочку прибил.
– Готово! – сказал папа. – Ну-ка, теперь отгадай загадку: на колу дворец, во дворце певец – кто это?
– Скворец! – закричал я.
– Правильно. Вот мы для него квартиру и смастерили. Завтра утром скворечник в саду пристроим. Добро пожаловать, дорогие гости!
Проснулся я утром – в окно солнце светит, капель с крыши льёт, и воробьи на весь двор расчирикались.
В саду везде ещё был снег. Мы с папой еле пробрались к старой яблоне. Папа прибил скворечник к длинному шесту и прикрутил шест проволокой к стволу яблони. Скворечник получился очень высоко – со всех сторон видно.
Прошло дней пять. В саду зачернели проталины, а кругом них разлились огромные лужи. В лужах, как в зеркале, отражаются небо, облака, а когда выглянет солнце – даже больно глядеть, так вода и сверкает.
Один раз зовёт меня папа в сад: «Погляди, какие гости к нам заявились». Прибежал я, смотрю – на крыше у скворечника сидит скворец и распевает. Потом другой скворец к нему подлетел и прямо в домик юркнул.
Поселились в домике скворцы, только почему-то всё один скворец летает. По вечерам сядет на веточку и поёт, а скворчихи и не видать.
Один раз стояли мы с папой под яблоней. Смотрим, скворец к домику подлетел, в клюве у него что-то белеется – наверное, какая-то большая толстая личинка. Сел он на жёрдочку. Вдруг видим – из домика высовывается головка скворчихи. Открыла она клюв, скворец сунул ей в рот личинку, а сам засвистел, затрещал и опять улетел.
– Видишь, – говорит папа, – как скворец о своей скворчихе заботится, даже кормит её, чтобы она с гнезда не улетала: ведь она теперь яйца насиживает.
Скоро у скворцов вывелись птенцы. Тут уже оба – и отец и мать – начали детям корм носить. Ходят, бывало, по грядкам и высматривают добычу. Заметит скворец гусеницу, схватит её и тащит детям. Так это здорово получалось! Скворчатам еда и нам с папой помощь. За день, бывало, всех гусениц с огорода соберут. Папа глядит да радуется:
– Хорошая у нас капуста будет! Червяк её уже не тронет. Вон наши длинноносые сторожа как на грядках стараются!
Выросли скворчата, начали уж из домика наружу выглядывать. Целый день пищат – есть просят. Родители им только успевают корм приносить. А наступит вечер, усядутся старики на веточку возле домика, сидят и переговариваются, будто дела свои обсуждают.
Вот как-то под вечер сидели скворец со скворчихой на яблоне. Вдруг из-за веток – ястреб. Схватил скворца и потащил.
Мы с папой в саду были. Закричали, вдогонку бросились. Я во весь дух бегу, кричу: «Брось, брось, брось!» Ястреб испугался, бросил добычу и улетел.
Подбежал я: лежит скворушка на земле, клюв открыт, дышит тяжело, наверно, ястреб его здорово помял.
Принёс я его домой, настелил в клетку свежей травы и положил скворца. Наутро он немного оправился – не лежал, а сидел в уголке. Дал я ему гусениц, червей. Одного червяка он клюнул и съел, а больше не стал.
Папа сказал:
– Ничего, поправится. Только уж он теперь в семье не работник: ему самому сил набираться нужно. Придётся тебе помогать скворчихе детей растить. Ей одной такую семью не прокормить.
Взяли мы с папой фанерный ящичек, поставили его в саду на дорожку, недалеко от старой яблони, и каждый день я в него стал разных личинок и гусениц приносить. Скворчиха это живо приметила. Только, бывало, я принесу еду, отойду в сторону, а она уж тут как тут, подлетит, сядет на край ящичка, схватит гусеницу и прямо в скворечник. В один миг всё детям перетаскает.
Скворец мой тоже поправляться начал. Аппетит у него после болезни отличный стал. Совсем я с ног сбился, не успеваю еду носить.
Наконец скворчата подросли и начали из гнезда вылетать, а потом и совсем улетели из сада. Тут уж я посвободнее вздохнул – один у меня только иждивенец остался.
Скворец мой скоро совсем поправился. Стал я его понемногу из клетки выпускать. Летает он, бывало, по комнате, а как проголодается, спешит назад в клетку. Ручной – ничего не боится, на плечо сядет, на голову. Бывало, как только соберёмся обедать, загремят тарелки, скворец прямо на стол летит, крошки со скатерти собирает. Очень любил он мясо. Подадут котлеты – скворец так и норовит со сковородки клюнуть. Мама, бывало, смеётся, гонит его: «Обожжёшься ведь!» А он на маму сердится: что, мол, не даёшь! Пёрышки топорщит, кричит: «Чир-чиррр!» Мы его Чир Чирычем и прозвали.
Накрошат ему котлету на тарелку, остудят и дадут. Он в один миг всё подберёт.
Как-то дали мясца старому коту Иванычу. Только он уселся поесть, вдруг видим, скворец бочком-бочком – и к тарелке.
Мы глядим, что дальше будет. Подбежал скворец, изловчился и прямо из-под носа Иваныча кусочек мяса выхватил. Тут даже добродушный Иваныч возмутился такой дерзостью, замахнулся на обидчика лапой, а скворец не боится – так на него и наскакивает: «Чир-чиррр!» И вдруг тюк Иваныча клювом в нос. Фыркнул тот, затряс головой, а потом повернулся и пошёл прочь от тарелки: стану, мол, я со всякой мелкотой связываться!
С тех пор коту от скворца житья не стало: только разляжется толстый Иваныч на солнышке погреться, скворец уж тут как тут, норовит за хвост или за ухо клювом дёрнуть. Мама его полотенцем прочь гонит:
– Ну что ты к Иванычу пристаёшь?
А скворушка старается маму за полотенце дёрнуть: «Чир-чир-чиррр!» Потом прыг – и на голову маме сядет. Разбойник, да и только!
Зато с Джеком, папиной охотничьей собакой, скворушка очень подружился. Джек овсянку из миски ест, и скворец на краешек сядет, тоже поклёвывает. Уляжется Джек у себя на коврике, скворец ему на спину взлетит, выбирает что-то из шерсти, да так осторожно, никогда больно не сделает. Джек даже глаза зажмурит – видно, приятно ему.
Как-то напились мы чаю. Мама налила в полоскательницу тёплой воды чашки помыть. Только отвернулась, откуда ни возьмись скворец – и прямо в полоскательницу. Как начнёт в ней плескаться, весь стол водой залил.
Мама повернулась:
– Ах ты негодный!
А скворец уж на двери сидит, отряхивается, пёрышки чистит.
До того осмелел – всюду лезет, всё тащит, беда с ним и только! Мама терпела, терпела и не выдержала:
– Заприте, – говорит, – этого разбойника в клетку или выпустите его!
Очень не хотелось мне со скворушкой расставаться, да ничего не поделаешь – не запирать же его, на самом деле, в клетку.
Наутро открыл я окно и снял с него сетку. Скворец мигом из клетки выскочил, слетел на подоконник и не знает, куда же дальше лететь: в комнату или в сад. А тут солнце выглянуло ярко-ярко так. Отряхнулся скворец, расправил крылья и полетел на волю. Уселся в саду на дерево, начал пёрышки чистить, охорашиваться, довольный такой. Весело мне на него смотреть, как он радуется, и грустно немножко – не будет у меня больше ручного скворца.
Посидел он на дереве, потом вспорхнул и полетел куда-то. А я совсем загрустил, прямо потом весь день места себе найти не мог.
Наконец позвали меня обедать. Все сели за стол. Только застучали тарелками, вдруг слышим за окном: «Чир-чиррр!» Летит мой скворец прямо в окно – и на стол. Тут уж и мама не выдержала, говорит:
– Умница ты моя! Назад прилетел, соскучился.
А скворец будто понимает, лезет к ней, прямо из тарелки варёное мясо тащит. Наелся и на шкаф взлетел.
С тех пор стал он жить на полной свободе: хочет – по саду летает, хочет – по комнате; а как вечер настанет, так уж он обязательно к себе в клетку спешит.
Наступила осень, пожелтел сад, в полях убрали хлеб, а на лугах у речки, как огромные зелёные кочки, выросли стога сена. Скворцы собрались в стаи; целыми днями летали по полям и лугам или сидели на стогах. Скворушка мой тоже стал пропадать по целым дням, иногда и ночевать домой не возвращался то ночь, то две, а потом и совсем не вернулся. Может, ястреб его поймал, а может, улетел с другими скворцами в тёплые страны.
Пришла зима. Часто вспоминали мы о скворушке, особенно вечерами, когда топили печку и у огонька собирались все мои приятели: Джек, Иваныч и ручной заяц Ушан. Где-то теперь наш скворушка? Жив ли он?
Наконец и зима кончилась. Опять появились в саду проталины и огромные синие лужи. В полдень солнышко припекало совсем по-летнему, и тогда в столовой даже отворяли окно.
Как-то возился я у себя в комнате со своими удочками. Вдруг слышу за дверью: «Чир-чиррр!» Я даже вздрогнул: «Что такое?» Выскочил в столовую и глазам не верю: сидит на подоконнике мой скворушка, так и заливается, так и поёт.
– Скворушка! Скворушка! Откуда же ты прилетел?
Хотел я к нему подойти, а он – назад в окно и уселся в саду на яблоню. Отвык, значит, за зиму от нас.
Опять поселился мой скворец в своём старом скворечнике. И скворчиха с ним прилетела; уж не знаю только – старая или новая.
Часто бывало, прилетит скворушка к нам на подоконник, сядет и поёт. Я ему тарелку с варёным мясом поставлю, полоскательницу с водой; он всё мясо съест, воды напьётся и выкупается в полоскательнице. А в комнату залетать так и не захотел. Наверное, ему скворчиха не разрешила.
