определяют жизнь. Оберон может и дальше спасать Элизу от тех, кто ведет на нее настоящую охоту, – Элиза все равно будет относиться к нему настороженно. Просто потому, что такова ее природа.
Губы Элизы дрогнули, и она откликнулась на его поцелуй – робко, словно вступая на неизведанную тропу. Целовалась ли она с кем-нибудь вообще? С этим своим женихом, как бишь его… Морисом? Оберон прижал ее к себе, чувствуя теплый запах волос и кожи, и в голове у него мелькнуло: к дьяволу все, незачем больше сдерживаться. Надо просто взять то, что хочется. То, чего они оба хотят.
Элиза целовала его, ее губы были мягкими и слегка солеными, и поцелуй был полон надежды и далекой тоски. Пушистые ресницы дрогнули, и, оторвавшись от Оберона, Элиза едва слышно выдохнула, просыпаясь: