Каталина не хочет, чтобы ее изнасиловали, или съели, или нашли разрубленной на части в канаве, но она не хочет и всю жизнь подстраиваться под волка, потому что интуитивно чувствует: возможно, волк вездесущ, как и Бог. Может, она даже была бы не против исчезнуть в волшебном багажнике и появиться в другом месте, желательно подальше от дома. Она привыкла к этому страху, глубоко впечатанному в сознание, привыкла его подкармливать, упиваться им, даже наслаждаться, привыкла к желанию чувствовать что угодно, кроме того, другого страха, который ведет ее прямо к колодцу с выбитыми в камне надписями («После всего, что мы для тебя сделали», «Мы думали, с тобой что-то случилось», «Неужели ты не понимаешь, какая ты хрупкая?», «Ты же можешь снова заболеть» и так далее), или еще одного страха, конкретного и осязаемого, который она испытывает каждый раз, когда приходит домой с опозданием на пять минут, и который оборачивается длительным запретом покидать домашнюю спячку.