«Чёрный монах» Чехова понравился ему больше всего, и сейчас Виталик смотрел на лунную дорожку, жадно ловя танцующие по поверхности волн блики, и думал о Чехове. Это была ещё одна слабость Виталика: хранители заброшек крайне интернациональны, считают себя детьми мира, но Виталик испытывал настоящее влечение к России. Эта страна буквально чаровала его, и он готов был тонуть в ней с головой. И несмотря на то, что Виталик пытался брать и книги авторов других стран, те никогда не становились ему настолько близки.

В использовании русских слов носителем языка была какая-то магия. Слова настолько прочно сливались с характером человека, что Виталик мечтал о суперспособности потрясти любого человека и вытрясти из него книгу, сплетённую из его представлений о мире и собственного видения. Он больше всего сожалел, что в давние времена не были обучены грамоте и не могли записывать свои впечатления от жизни простые люди. Да, конечно, их представления обтачивались и становились галькой, выброшенной на берег записанных примеров устного народного творчества, но огромна разница между коллективным опытом всего народа — и бесконечной мозаикой, созданной из миллиардов людей, живших в этом краю, использующих один и тот же язык. Иногда они снились ему — невероятное множество людей, говорящих на одном языке в разные времена, на которых он мог смотреть и в приближении, и в отдалении. Когда он отдалялся от них максимально, он понимал вдруг, что всё, что говорят эти люди, сочетается в единое слово — слово «Душа». И он чувствовал это слово целиком, и обнимал его, и просыпался в слезах и растрёпанных чувствах.