Вернувшись к себе, я нашла на подушке письмо. При виде почерка, знакомого мне лучше собственного, у меня подпрыгнуло сердце. Вскрывая и разворачивая листок, я вопреки себе — вопреки всему! — улыбалась, и в груди вдруг стало тепло.

Тисаана,

напиши мне, что ты цела, дуреха расчудесная.

Люблю.

Макс

Не такая уж я дуреха, чтобы не заметить, что «Люблю» было приписано потом. Макс пытался выразить то, чего не сумел изобразить на письме. Смешной, ведь в его записке любви было больше, чем в самых цветистых любовных посланиях.

Мне так легко было почувствовать его любовь. Она лучилась из него, как тепло от кожи. Ему не требовалось говорить. Прикосновение руки — «Я тебя люблю». Заговорщицкая улыбка — «Я тебя люблю». Озабоченная морщинка между бровями — «Я тебя люблю».

И даже здесь, сейчас, за полстраны от него, я чувствовала любовь в каждом написанном и ненаписанном слове. «Я люблю тебя, дуреха расчудесная».

Пальцы сами собой сжали ожерелье из бабочек на шее. Грудь разрывалась от любви, от тоски, от пустоты без него.

Я шагнула к столу, схватила чистый лист и стала писать.