Иногда я упрекал себя в том, что мне доставляет удовольствие смотреть на моего друга, как на художественное произведение, то есть смотреть на деятельность элементов его существа, как на гармоническую игру, управляемую некоей общей идеей, от которой всё в нем зависело, но которая была ему неизвестна и, следовательно, ничего не прибавляла к его личным достоинствам, к его индивидуальной ценности, умственной и моральной, имевшей для него такое значение.