Однако более важным, как нам представляется, была другая сторона дела, отмеченная уже современниками – не столько государи, отец и сын, переставали нуждаться в советах наставника, сколько они не получали тех советов, на которые рассчитывали или которых требовала ситуация. После того, как проходила первая, кризисная пора, когда Победоносцев давал силу отвергнуть предлагаемые планы реформ или хотя бы обещания последних, возникал вопрос другого рода, теперь уже позитивный: а что надлежит делать взамен отвергнутого, о программе государственной политики. И здесь казалось, что у Победоносцева нет никакого ответа – как писал, выражая едва ли не общее мнение, прот. Г. Флоровский, «это был человек острого и надменного ума, “нигилистического по природе” […]. Это был безочарованный скептик»[396].

С. Ю. Витте, цитату из которого приводит Флоровский, дал известную оценку Победоносцева:

«Это был человек несомненно высоко даровитый, высоко-культурный и, в полном смысле слова, человек ученый. Как человек он был недурной, был наполнен критикою разумною и талантливою, но страдал полным отсутствием положительного жизненного творчества; он ко всему относился критически, а сам ничего создать не мог. Замечательно, что этот человек не в состоянии был ничего воспроизводить ни физически, ни умственно, ни морально»[397].