Стихотворение «Берлинское» было написано, по собственным пометам Ходасевича, в период с 14 по 24 сентября 1922 года. На экземпляре «Собрания стихов» 1927 года, принадлежавшем Берберовой, сохранилась надпись, сделанная рукой поэта: «Это — о кафе Prager Diele» [516]. «Prager Diele» — берлинское кафе на Пражской площади (Prager Platz), где русские эмигранты начала 1920‐х годов любили коротать время. По свидетельствам современников, именно в этом кафе Андрей Белый танцевал свои знаменитые символистские танцы, а Илья Эренбург по утрам за чашкой кофе писал романы [517]. Характерно в данном контексте описание Эренбурга в «Очерках белой эмиграции» Романа Гуля:
Не выходя на улицу, в «Прагер Диле» писал Илья Эренбург. Он может жить без кофе, но не может — без кафе. Поэтому, когда кафе было еще не выветрено и стулья стояли рядами на столах, он уж сидел в «Прагер Диле» и, докуривая тринадцатую трубку, клал на каждую по главе романа [518].
Для темы настоящего исследования важно, что в описании Эренбурга Гуль невольно акцентирует факт — акт — (пространственной) самоизоляции русских писателей в Берлине («не выходя на улицу»). Ироничные описания вакуумного затворничества русской литературной эмиграции «Прагер Диле» вошли у Шкловского в «Zoo, или Письма не о любви»: «Слава богу, весна. Из „Prager Diele“ вынесут на улицу столики, и Илья Эренбург увидит небо» [519], «Русские живут, как известно, в Берлине вокруг Zoo. <…> Мы никуда не ездим, живем кучей среди немцев, как озеро среди берегов» [520].
Нарочитым отгораживанием от Берлина, идентификационной самогерметизацией русская писательская среда пытается заглушить или по крайней мере приглушить чувство эмиграции. Русский Берлин закупоривается в «русских» (излюбленных русскими) кафе и клубах, создавая в этих вакуумных пространствах иллюзию России. Немецкие реалии планомерно игнорируются, Берлин деградирует до безликого окружения, (невидимого) фона и белого шума.
Не выходя на улицу, в «Прагер Диле» писал Илья Эренбург. Он может жить без кофе, но не может — без кафе. Поэтому, когда кафе было еще не выветрено и стулья стояли рядами на столах, он уж сидел в «Прагер Диле» и, докуривая тринадцатую трубку, клал на каждую по главе романа [518].
Для темы настоящего исследования важно, что в описании Эренбурга Гуль невольно акцентирует факт — акт — (пространственной) самоизоляции русских писателей в Берлине («не выходя на улицу»). Ироничные описания вакуумного затворничества русской литературной эмиграции «Прагер Диле» вошли у Шкловского в «Zoo, или Письма не о любви»: «Слава богу, весна. Из „Prager Diele“ вынесут на улицу столики, и Илья Эренбург увидит небо» [519], «Русские живут, как известно, в Берлине вокруг Zoo. <…> Мы никуда не ездим, живем кучей среди немцев, как озеро среди берегов» [520].
Нарочитым отгораживанием от Берлина, идентификационной самогерметизацией русская писательская среда пытается заглушить или по крайней мере приглушить чувство эмиграции. Русский Берлин закупоривается в «русских» (излюбленных русскими) кафе и клубах, создавая в этих вакуумных пространствах иллюзию России. Немецкие реалии планомерно игнорируются, Берлин деградирует до безликого окружения, (невидимого) фона и белого шума.
