дело шарахались по воде ужи – серыми зигзагами, они плыли необычайно быстро, разбивая воду на широкие брызги. Сверху лило – комары, и те разбежались по кустам. Плавали над водой клочья тумана, и мы дважды с опаской огибали «нехорошие места».

Вот уж кого тут не могло быть – так это урса. Но еще денек вот так – и взмолишься, чтобы они появились…

Реальная опасность зазимовать в этих болотах выводила из себя. Кроме того, я опасливо подумывал (не афишируя свои мысли) – а что, если в этом мире мещерские болота тянутся, тянутся – и плавно смыкаются с белорусскими и карельскими? Хорошо еще не заболел никто; Олька усиленно пичкала всех отвратно-горькой ивовой корой, высушенной и перетертой в порошок. Не знаю, это ли помогало или что, но малярия (а в этих местах она была!) нас пока обходила стороной. Я молился всем, кому возможно, чтобы и дальше никто не приболел – в этом случае наше медленное передвижение грозило превратиться в переползание.

Меня нагнал Санек. Толкнул локтем и негромко сказал:

– У Бэна зуб болит. По-моему, застудил ночью.

Я невольно потянул воздух и подумал о двух своих пломбах. Потом повел глазами, нашел Бэна. Тот тащился с кислой физиономией и то и дело прислонял левую щеку к плечу.

– Коренной? – хмуро поинтересовался я. Саня кивнул. – Ну, а я что могу? Анальгина у меня нет. Вообще ничего нет. Пусть терпи