Для моего дома это многоцветие, эта пышность, эта легкомысленная вера в вечность были полезны — как для всякого дома. Но вот меня — меня — пугала эта возмутительная и бесполезная роскошь, я был поражен ею до суеверия, потому что сам привык восхищаться строгостью.