Пока ты силен, тебе легко уважать. Легко быть «взрослым» и «выше этого», легко сочувствовать, легко поддерживать.
Но когда тебе больно, — о, это совсем другая история.
Своя шкура ближе что к телу, что к душе. И если в ней дырка, если из нее толчками выплескивается бурая кровь, если рваные края раны гноятся, а струпья лопаются — тебе становится вдруг все равно, что кого-то рядом с тобой ткнули каким-нибудь ножиком.
Мы, может быть, в чем-то и люди. Но звери мы абсолютно во всем.
Когда тебе больно, глаза застилает красной пеленой. Ты рычишь, бьешься, воешь, бежишь и можешь порвать любого, кто встанет у тебя на пути; все для того, чтобы заткнуть чем-то сквозную дыру у себя внутри, защипнуть края раны, выдернуть застрявший в мясе отравленный коготь. Пусть хоть обплачутся рядом с тобой, будто кому-то другому волчья трава нужнее.
Тебе все равно на всех других. Ты сам у себя болишь слишком сильно.