Позже мы поняли, что это вообще его манера – молчать до поры до времени, слушать других, рисуя что-то или создавая свои бесконечные эскадрильи, а потом, когда к нему обратятся, разразиться блестящей эскападой соображений и предложений, иногда переворачивающих все наши представления об увиденном или прочитанном. Нередко его заносило, и он на ходу сочинял собственные сценарии или фильмы, мало имеющие отношение к обсуждаемому, но всегда интересные и будоражащие воображение. Тогда обычно кто-нибудь из наших стариков, членов худсовета, чаще всего Вольпин или Ермолинский, люди, которых он, безусловно, уважал и с которыми очень считался, говорили ему: «Саша, уймись».
И он умолкал, ворча себе под нос что-то насчет бисера…