Буржа, — после молчания продолжал видимо взволнованный Деплэн, — мой второй отец, умер на моих руках, оставив мне по завещанию, написанному у публичного писца в тот год, как мы поселились во дворе Рогана, все что у него было. Этот человек верил слепо, как угольщик, и любил Святую Деву, как любил бы свою жену. Ревностный католик, он никогда ни слова не проронил о моем неверии. Когда он опасно заболел, то просил меня ничего не жалеть на то, чтоб он получил церковное утешение. Я каждый день заказывал обедню о его здоровье. Часто ночью, он мне высказывал опасения за свою будущность; он опасался, что жил не довольно свято. Бедняжка! он работал с утра до ночи. Кому же и быть в раю, если только есть рай? Он причастился, как святой, каким он и был, и его смерть была достойна его жизни. За его гробом шел только я один. Когда я схоронил моего единственного благодетеля, я стал думать, чем бы воздать ему; у него не было ни семьи, ни друзей, ни жены, ни детей. Но он верил! у него было религиозное убеждение, — имел ли я право не признавать его? Он робко заговаривал со мною о заупокойных обеднях; он не хотел возложить на меня этой обязанности, боясь, что это значило бы требовать платы за свои услуги. Как скоро я мог сделать вклад, я внес в церковь святого Сульпиция требуемую сумму за четыре обедни в год. В виду того, что я не могу воздать Буржа ничем, кроме как исполнением его благочестивых желаний, я всегда, как служится обедня, в начале каждого времени года, прихожу сюда во имя его и читаю следуемые молитвы. С откровенностью сомневающегося, я говорю: «Боже мой! если есть обитель, куда ты принимаешь после смерти тех, кто был совершенен при жизни, то вспомни о добром Буржа; если же ему предстоят какие-либо страдания, то пошли мне пострадать за него, дабы он вошел как можно скорее туда, что мы зовем раем». Вот все, мой милый, что может себе дозволить человек моих мнений. Бог должен быть добр, он не рассердится на меня. Клянусь вам, я отдал бы все свое состояние за то, чтоб вера Буржа вместилась в моем мозгу. Бианшон, лечивший Деплэна во время его предсмертной болезни, не смеет утверждать теперь, что знаменитый хирург умер атеистом. Для верующих, быть может, приятна будет мысль, что покорный овернец откроет ему небесные двери, как некогда открыл ему двери того храма, на фронтоне которого стоит: Великим людям благодарное отечество