парнишка в будущем перерезает кому-нибудь горло, что во рту у него пересохло. — Верно?
— Да, дорогой, конечно.
— Так и знал! Так и знал!
— Пора идти, — заметил Клем с бесстрастным, как у рыбы, лицом. — Прежде чем папа выбьет из нас все дерьмо.
Она отмахнулась от него, перебирая остальные книги стопки — с таким остервенелым интересом, словно хотела сквозь бумагу продраться к плоти автора, ко всему тому, что саму его суть составляло. Джилл-потрошительница.
— У вас тут и Джейкоб Омут! — Она прижала его роман к груди, и на какой-то миг он почувствовал, будто сам крепко прижимается к покрытой синяками ложбинке. Его руки были вполовину меньше, чем у ее мужа или его брата; такой тщедушный тип не смог бы ее довести до оргазма. — О, он тоже довольно хорош — не так хорош, как его отец, но большую часть семейного таланта унаследовал.
На ум Джейкобу пришли слова отца: «Это называется экспозиция. — Рейчел в то время маячила у него за спиной, дышала ему в ухо, изучала бумаги, разложенные на столе; отец ухмылялся. — Уловка по писательским меркам нехитрая, но в сущности полезная — определить конфликт на ранней стадии и вывести его непосредственно на передний план повествования. Экспозиция — ярлык дешевый, но какой уж есть». Перед глазами встала рука Рейчел — ее ногти всегда оставляли следы на его страницах... и на нем самом.
Женщина выхватила у него экземпляр его последнего романа «Грехи сыновей» и повертела его в руках, бормоча что-то о «жестокой концовке». Джейкоб хотел уговорить ее вернуться домой. Клем был прав: ее мужик снова собирался выбить из нее все дерьмо. Она проверила внутреннюю сторону задней обложки и заметила черно-белую фотографию, все еще относительно новую для большинства массовых изданий в мягкой обложке. Глянула на него, прищурившись, и снова — на снимок, и так еще несколько раз, пока осознание не озарило ее лицо.
Решающими факторами послужили темнота и ее плохое зрение. Она бы никогда не узнала его на зернистом снимке, не случись их столкновение при последних ярких лучах солнца. Фотография была сделана в соседнем баре, и теней на ней
— Да, дорогой, конечно.
— Так и знал! Так и знал!
— Пора идти, — заметил Клем с бесстрастным, как у рыбы, лицом. — Прежде чем папа выбьет из нас все дерьмо.
Она отмахнулась от него, перебирая остальные книги стопки — с таким остервенелым интересом, словно хотела сквозь бумагу продраться к плоти автора, ко всему тому, что саму его суть составляло. Джилл-потрошительница.
— У вас тут и Джейкоб Омут! — Она прижала его роман к груди, и на какой-то миг он почувствовал, будто сам крепко прижимается к покрытой синяками ложбинке. Его руки были вполовину меньше, чем у ее мужа или его брата; такой тщедушный тип не смог бы ее довести до оргазма. — О, он тоже довольно хорош — не так хорош, как его отец, но большую часть семейного таланта унаследовал.
На ум Джейкобу пришли слова отца: «Это называется экспозиция. — Рейчел в то время маячила у него за спиной, дышала ему в ухо, изучала бумаги, разложенные на столе; отец ухмылялся. — Уловка по писательским меркам нехитрая, но в сущности полезная — определить конфликт на ранней стадии и вывести его непосредственно на передний план повествования. Экспозиция — ярлык дешевый, но какой уж есть». Перед глазами встала рука Рейчел — ее ногти всегда оставляли следы на его страницах... и на нем самом.
Женщина выхватила у него экземпляр его последнего романа «Грехи сыновей» и повертела его в руках, бормоча что-то о «жестокой концовке». Джейкоб хотел уговорить ее вернуться домой. Клем был прав: ее мужик снова собирался выбить из нее все дерьмо. Она проверила внутреннюю сторону задней обложки и заметила черно-белую фотографию, все еще относительно новую для большинства массовых изданий в мягкой обложке. Глянула на него, прищурившись, и снова — на снимок, и так еще несколько раз, пока осознание не озарило ее лицо.
Решающими факторами послужили темнота и ее плохое зрение. Она бы никогда не узнала его на зернистом снимке, не случись их столкновение при последних ярких лучах солнца. Фотография была сделана в соседнем баре, и теней на ней
