«Психика монгола в нормальном состоянии характеризуется душевной ясностью и спокойствием; его мысли, восприятие действительности, все его поступки, поведение и быт укладываются сами собой в простые и симметричные схемы его, так сказать, «подсознательной философской системы», которая не сознается как таковая, а ушла в подсознание и сделалась основой жизни, что и важно и положительно, так как благодаря этому нет разлада между мыслью и внешней действительностью, между догматом и бытом. Мысли и факты сливаются в одно монолитное, неразделимое целое. Отсюда ясность, спокойствие и самодовление. Эти положительные стороны монголо-туранской психики, несомненно, сыграли благотворную роль в русской истории, а именно в допетровской Московской Руси. Весь уклад жизни, в котором вероисповедание и быт составляли одно «бытовое исповедничество», в котором и государственная идеология, и материальная культура, и искусство, и религия были нераздельными частями единой системы – системы, теоретически не выраженной и сознательно не формулированной, но тем не менее пребывающей в подсознании каждого и в бытии самого национального целого, – все это носит отпечаток монголо-туранского психического типа. +99
«А ведь это и было то, на чем держалась Старая Русь, что придавало ей устойчивость и силу. Если некоторые иностранные наблюдатели ничего не видели на Руси, кроме раболепия народа перед агентами власти, а последних перед царем, то они не понимали психологии этого народа. Ведь то же самое мы видим у монголов империи Чингис-хана; беспрекословное подчинение, не насильственное, а религиозно-бытовое, было основой государственности монголов. В Древней Руси управляющим принципом была православная вера, понимаемая как органическое соединение религиозных догматов и обрядов с особой православной культурой, частным проявлением которой был и государственный строй с его иерархической лестницей; этот высший принцип спаял Русь и управлял ею».
Подобно буддизму у монголов и мусульманству у тюрков монголосферы, вошедших в народный быт, православная вера в древнерусском понимании этого термина была именно той рамкой сознания, в которую само собой укладывалось все: частная жизнь, государственный строй и бытие вселенной.
«Хотя само православие было воспринято русскими от Византии, а не от монголо-тюрок и оно в русском национальном сознании даже прямо противопоставлялось «татарщине», все-таки само отношение русского человека к православной вере и сама роль, которую эта вера играла в его жизни, были в определенной части основаны на монголо-туранской психологии. В силу монголо-туранских черт своей психологии древнерусский человек не умел отделять веры от своего быта. То психологическое различие между русским и греческим подходом к вере и обряду, ярко проявлявшееся в эпоху раскола, было следствием именно того обстоятельства, что в древнерусском национальном характере глубоко укоренились монголо-туранские этнопсихологические элементы, совершенно чуждые Византии».
«А ведь это и было то, на чем держалась Старая Русь, что придавало ей устойчивость и силу. Если некоторые иностранные наблюдатели ничего не видели на Руси, кроме раболепия народа перед агентами власти, а последних перед царем, то они не понимали психологии этого народа. Ведь то же самое мы видим у монголов империи Чингис-хана; беспрекословное подчинение, не насильственное, а религиозно-бытовое, было основой государственности монголов. В Древней Руси управляющим принципом была православная вера, понимаемая как органическое соединение религиозных догматов и обрядов с особой православной культурой, частным проявлением которой был и государственный строй с его иерархической лестницей; этот высший принцип спаял Русь и управлял ею».
Подобно буддизму у монголов и мусульманству у тюрков монголосферы, вошедших в народный быт, православная вера в древнерусском понимании этого термина была именно той рамкой сознания, в которую само собой укладывалось все: частная жизнь, государственный строй и бытие вселенной.
«Хотя само православие было воспринято русскими от Византии, а не от монголо-тюрок и оно в русском национальном сознании даже прямо противопоставлялось «татарщине», все-таки само отношение русского человека к православной вере и сама роль, которую эта вера играла в его жизни, были в определенной части основаны на монголо-туранской психологии. В силу монголо-туранских черт своей психологии древнерусский человек не умел отделять веры от своего быта. То психологическое различие между русским и греческим подходом к вере и обряду, ярко проявлявшееся в эпоху раскола, было следствием именно того обстоятельства, что в древнерусском национальном характере глубоко укоренились монголо-туранские этнопсихологические элементы, совершенно чуждые Византии».
