«Я вышел и выдохнул в небо», —

так мог бы сказать идиот,

но черного-черного хлеба

был полон черствеющий рот,

сосущего черного хлеба,

запекшей его головы,

и краем надзорного неба

ходили чугунные львы,

ходили они и толкали

чугунного ветра шары

и те становились из стали

и, падая, пели хоры

из Верди, из тверди, Аида

трагически жалась к стене,

и не было больше ни жи́да,

ни эллина, как на Луне,

и фразу полночного хлеба

жевать больше не было сил…

Он вышел и выдохнул в небо,

и молча свой хлеб проглотил.