Марк Фрост храпел. Луна, мертвенное лунное брюхо, затопляла мир потускневшей магией неживого, растопыривала серебристую бесплотную руку на воде, а вода шуршала и плескалась о корпус яхты. Семит сжимал в руке погасшую сигару, и они с Фэрчайлдом сидели в неумолимом расслаблении мускулов и размягчении тканей своих сорока с лишним лет, видя два распахнутых, любопытных голубых глаза, что наливаются чистой водой перевернутого удивления, и длинные золотые кудри, что раскачиваются над экскрементами; и они сидели молча, вспоминая юность, и любовь, и время, и смерть.