Мысль билась о мысль, «я» сталкивалась с «я». Обнажённое самосознание выло, словно не зная, откуда оно, и Падова лихорадило от чувства странности его голого, вопросительного существования; обнажённая мысль словно ломалась; она была бешено реальным и в то же время чудовищно хрупким.