Не знаю, как объяснить… Будто внутри меня двое. Один говорит: еще не скоро. А другой: скоро, скоро, буквально вот-вот.
– Тебе… – он помедлил, не зная, как правильно спросить. – Тебе правда ее не жалко?
– Жалко, сынок. Еще как жалко. – Отец пожамкал свой крутой брелок. – Но свобода дороже. Когда-нибудь ты это поймешь, – таким спокойным ровным голосом сказал, как о чем-то будничном, привычном, каждодневном. О том, что разумеется само собой.
Вплоть до этих тихих слов он был уверен, что свободен; пусть не в вещном мире, где все, что ни возьми, упирается в деньги, но в его-то виртуальном – уж точно. Его мысли заметались: получается, что своим решением продать машину отец эти миры – оба мира – соединил?.. В сумбуре мыслей мелькала странная догадка: что, если он вообще ни при чем? Что, если дело не в нем, а в том, что у отца свой финальный босс, засевший там, наверху. Их битва длится десятилетиями, последняя великая битва, в которой сам он – всего лишь чар, персонаж… Ну нет, быть такого не может! Он дернул плечом, спеша отогнать. Но догадка не исчезала – напротив, укоренялась все глубже, пока он, стараясь выбросить из головы лишнее, сосредоточившись на том, что от него требуется, выполнял распоряжения отца.
Тот сказал, что сейчас они поедут в город (так и сказал – в город; интересно, а где они сейчас?), подъедут к дому, он зайдет; коротко, не вдаваясь в подробности, скажет матери, что уезжает.
– Сказать, что ненадолго?
Отец понял вопрос правильно. Ответил: не знаю, посмотрим, как пойдет. Он кивнул: мол, так ей и скажет.
И запомни: никаких вещей. Только российский паспорт. Ну и, если есть, деньги. Деньги? Он покачал головой. Отец кивнул: значит, только паспорт (он подумал: не только – надо проверить флешку, ту, что под матрасом; и монету взять на всякий случай). Когда подъехали – остановились метрах в ста от дома, отец сказал, что будет ждать его в машине. И, помрачнев, добавил: если почувствуешь, что-то не так, – беги. Не к машине, а в сторону проспекта, я тебя увижу, поеду следом… Голос отца завораживал. От выученной отцовской беспомощности не осталось и следа.
Он шел по направлению к дому – каждой клеточкой тела чувствуя напряженный взгляд отца. Только остановившись под козырьком, нашел в себе силы обернуться. Отцовской машины не было – во всяком случае, в обозримой перспективе. Но отец – был. Следил неотрывно. Мысли, вырвавшись из-под спуда, снова зароились, зажужжали пчелами: как так вышло,
– Тебе… – он помедлил, не зная, как правильно спросить. – Тебе правда ее не жалко?
– Жалко, сынок. Еще как жалко. – Отец пожамкал свой крутой брелок. – Но свобода дороже. Когда-нибудь ты это поймешь, – таким спокойным ровным голосом сказал, как о чем-то будничном, привычном, каждодневном. О том, что разумеется само собой.
Вплоть до этих тихих слов он был уверен, что свободен; пусть не в вещном мире, где все, что ни возьми, упирается в деньги, но в его-то виртуальном – уж точно. Его мысли заметались: получается, что своим решением продать машину отец эти миры – оба мира – соединил?.. В сумбуре мыслей мелькала странная догадка: что, если он вообще ни при чем? Что, если дело не в нем, а в том, что у отца свой финальный босс, засевший там, наверху. Их битва длится десятилетиями, последняя великая битва, в которой сам он – всего лишь чар, персонаж… Ну нет, быть такого не может! Он дернул плечом, спеша отогнать. Но догадка не исчезала – напротив, укоренялась все глубже, пока он, стараясь выбросить из головы лишнее, сосредоточившись на том, что от него требуется, выполнял распоряжения отца.
Тот сказал, что сейчас они поедут в город (так и сказал – в город; интересно, а где они сейчас?), подъедут к дому, он зайдет; коротко, не вдаваясь в подробности, скажет матери, что уезжает.
– Сказать, что ненадолго?
Отец понял вопрос правильно. Ответил: не знаю, посмотрим, как пойдет. Он кивнул: мол, так ей и скажет.
И запомни: никаких вещей. Только российский паспорт. Ну и, если есть, деньги. Деньги? Он покачал головой. Отец кивнул: значит, только паспорт (он подумал: не только – надо проверить флешку, ту, что под матрасом; и монету взять на всякий случай). Когда подъехали – остановились метрах в ста от дома, отец сказал, что будет ждать его в машине. И, помрачнев, добавил: если почувствуешь, что-то не так, – беги. Не к машине, а в сторону проспекта, я тебя увижу, поеду следом… Голос отца завораживал. От выученной отцовской беспомощности не осталось и следа.
Он шел по направлению к дому – каждой клеточкой тела чувствуя напряженный взгляд отца. Только остановившись под козырьком, нашел в себе силы обернуться. Отцовской машины не было – во всяком случае, в обозримой перспективе. Но отец – был. Следил неотрывно. Мысли, вырвавшись из-под спуда, снова зароились, зажужжали пчелами: как так вышло,
