Кто последний? — поинтересовался Меланхольев. — Или записываться надо? Какой пошел?

— Сто восьмой, — четко сказала песцовая шапка.

— За мной будете, — сказала тетенька в облезлой чернобурке. — Уже не записывают, живая очередь.

Меланхольев впился глазами в чернобурку:

— А вы за кем будете?

— За черным плащом.

Меланхольев и в плащ немного впился, потом стал ждать последнего. Очередь шла живо. Бдительная вязаная шапочка выкрикивала:

— Сто десятый! Нету? Вычеркиваю. Сто одиннадцатый.

— Здесь! — радостно кричал сто одиннадцатый.

— Фамилия? — строго интересовалась шапочка.

— Копытов!

— Правильно. Сто двенадцатый! Нету? Вычеркиваю.

Меланхольев стал беспокоиться: никто за ним не занимает, а ему еще за макулатурой. Он тронул чернобурку:

— Что-то не занимают за мной. Вы скажите, что я за вами, я за макулатурой сбегаю. Я близко.

Чернобурка впилась взглядом в кроличью шапку Меланхольева и сказала:

— Хорошо.

Через пятнадцать минут прибежал взмокший Меланхольев с двумя пачками аккуратно сложенных и перевязанных газет, отыскал облезлую чернобурку:

— Занимали?

— Вон то серое пальто. Я сказала про вас.

Меланхольев, беззаботно прогуливаясь: достанется! — подошел к добровольной активистке в вязаной шапочке полюбоваться на ее работу.

— Сто восемьдесят третий!

— Здесь! Ихлачев.

— Правильно. Сто восемьдесят четвертый!