На тропу за водопадом мы вышли, когда солнце начало клониться к западу. Лошади шерифа и его помощника стояли там, где мы их привязали. Мы привели с собой и всех лошадей из ущелья, так что их было больше, чем седоков, и все равно помощник Бьютимен заставил Руфа Джонса и Роско Оллереншоу сесть на одного коня. Для этого он выбрал крепкого тяжеловоза, которого мы взяли из Розашарона для маршала Фармера.
— Это возмутительно! — негодовал Оллереншоу. — Я требую, чтобы вы позволили мне ехать на моей лошади! — При этом он смотрел на Пони.
— Нет, только не на этой. Это демон, а не конь! — Руф Джонс даже вздрогнул от неприятных воспоминаний.
— Этот скакун стоит больше денег, чем ты увидишь за всю свою жизнь! — бросил ему Оллереншоу. — Эй, вы, солдафоны! Если вы полагаете, будто я отдам вам, сельским пентюхам, своего коня, то мозгов у вас еще меньше, чем я думал! Мне привезли этого скакуна из Каира всего два месяца назад! Прямо из дворца Аббас-паши!
— О, так тебе, значит, нравятся породистые лошади, — подъехав к бандиту, вкрадчиво произнес помощник шерифа Бьютимен.
Оллереншоу быстро отвернулся, опасаясь новой порции табачного сока. Но у Бьютимена на этот раз был иной план: он ловко схватил Оллереншоу под мышки и развернул его в седле задом наперед, так что теперь тот ехал лицом к лошадиному хвосту.
— Погляди-ка, Деси! — захохотал Бьютимен. — Одна лошадиная задница едет на другой!
Оллереншоу чуть не задымился от злости.
— Вы еще пожалеете! — прошипел он. — Как только я выйду из тюрьмы, первым делом верну себе своего коня, а потом займусь вами, и вот тогда вам...
И опять ему не удалось договорить. Помощник Бьютимен снял с раненого уха пропитанные кровью банкноты, которые использовал вместо бинтов, смял в комок и затолкал бандиту в рот. Причем затолкал глубоко, а сверху обвязал веревкой. Оллереншоу был так взбешен, что у него на лбу вздулись вены, похожие на синих червей, а глаза едва не выскакивали из орбит. Разумеется, его истерика только позабавила помощника шерифа. Он глянул на меня, чтобы проверить, одобряю ли я его проделку.
И затем Бьютимен направил Петунию во главу нашей процессии.
К сожалению, я не мог разделить веселость помощника шерифа. В результате его действий Оллереншоу оказался лицом ко мне, так как я замыкал нашу короткую процессию. И пока мы ехали через лес, Оллереншоу не спускал с меня зловещих глаз. Даже с кляпом из банкнот ему удалось лишить меня спокойствия. Было что-то невыразимо жуткое в его гладком лице, похожем на восковую маску, в неотступном, прожигающем насквозь взгляде. Уж не знаю, злился он на меня за то, что я ехал на его лошади, или за то, что мой отец стал причиной его ареста, но я еще никогда не сталкивался с подобной жестокостью. Вот как хорошо оберегал меня Па всю мою жизнь: я и не догадывался, что человек способен вмещать в себе столько зла. Конечно, Вдова Барнс добротой не отличалась, и смеющиеся надо мной дети были ничуть не лучше, но недостаток доброты совсем не то же самое, что откровенная жестокость.
— Это возмутительно! — негодовал Оллереншоу. — Я требую, чтобы вы позволили мне ехать на моей лошади! — При этом он смотрел на Пони.
— Нет, только не на этой. Это демон, а не конь! — Руф Джонс даже вздрогнул от неприятных воспоминаний.
— Этот скакун стоит больше денег, чем ты увидишь за всю свою жизнь! — бросил ему Оллереншоу. — Эй, вы, солдафоны! Если вы полагаете, будто я отдам вам, сельским пентюхам, своего коня, то мозгов у вас еще меньше, чем я думал! Мне привезли этого скакуна из Каира всего два месяца назад! Прямо из дворца Аббас-паши!
— О, так тебе, значит, нравятся породистые лошади, — подъехав к бандиту, вкрадчиво произнес помощник шерифа Бьютимен.
Оллереншоу быстро отвернулся, опасаясь новой порции табачного сока. Но у Бьютимена на этот раз был иной план: он ловко схватил Оллереншоу под мышки и развернул его в седле задом наперед, так что теперь тот ехал лицом к лошадиному хвосту.
— Погляди-ка, Деси! — захохотал Бьютимен. — Одна лошадиная задница едет на другой!
Оллереншоу чуть не задымился от злости.
— Вы еще пожалеете! — прошипел он. — Как только я выйду из тюрьмы, первым делом верну себе своего коня, а потом займусь вами, и вот тогда вам...
И опять ему не удалось договорить. Помощник Бьютимен снял с раненого уха пропитанные кровью банкноты, которые использовал вместо бинтов, смял в комок и затолкал бандиту в рот. Причем затолкал глубоко, а сверху обвязал веревкой. Оллереншоу был так взбешен, что у него на лбу вздулись вены, похожие на синих червей, а глаза едва не выскакивали из орбит. Разумеется, его истерика только позабавила помощника шерифа. Он глянул на меня, чтобы проверить, одобряю ли я его проделку.
И затем Бьютимен направил Петунию во главу нашей процессии.
К сожалению, я не мог разделить веселость помощника шерифа. В результате его действий Оллереншоу оказался лицом ко мне, так как я замыкал нашу короткую процессию. И пока мы ехали через лес, Оллереншоу не спускал с меня зловещих глаз. Даже с кляпом из банкнот ему удалось лишить меня спокойствия. Было что-то невыразимо жуткое в его гладком лице, похожем на восковую маску, в неотступном, прожигающем насквозь взгляде. Уж не знаю, злился он на меня за то, что я ехал на его лошади, или за то, что мой отец стал причиной его ареста, но я еще никогда не сталкивался с подобной жестокостью. Вот как хорошо оберегал меня Па всю мою жизнь: я и не догадывался, что человек способен вмещать в себе столько зла. Конечно, Вдова Барнс добротой не отличалась, и смеющиеся надо мной дети были ничуть не лучше, но недостаток доброты совсем не то же самое, что откровенная жестокость.
