На длинном пути к раскопам, проходя через средневековое городище, мы прихватывали с собой обломки городской керамики и во время работы незаметно подбрасывали их в курганные раскопы, вдавливая глубоко в грунт. Звали лаборантов. И пока те щетками и ножами расчищали «находку», описывали, фотографировали и зарисовывали ее — мы отдыхали. Приходил Кожемяко, безошибочно определял и брезгливо носком сапога раскидывал выложенные на бровке кургана подкидыши. Пристыженные лаборанты показывали нам исподтишка кулаки, но в следующий раз опять ловились на «находки». Как-то в курган был подброшен венчик с огромного хума — двухметрового глиняного сосуда для хранения зерна. И его извлекали осторожно и главное долго, а от пинка Петра Никитовича он летел далеко по склону, разваливаясь на части. И все-таки однажды Кожемяко ошибся. Подобный финт мы проделали в кургане со сложенными из сырцового кирпича склепами. Находок в них почти не было. Подкинули половинку какого-то горшка с остатками ручки и венчика. Кожемяко долго рассматривал обломок и сказал: «Я же говорил, что эти захоронения „позднятина“, вот вам и доказательство!»