Лежит луна лимонной коркой.

Осколками стакана — звёзды.

Распахнут мир оконной створкой,

И свет гасить ещё не поздно.

Трамвай, затерянный во мраке,

Колёсами пространство режет.

И полуночный вой собаки

Вливается в трамвайный скрежет.

И падает звезда, сгорая,

И, словно птица, рвётся ветер

Из пыльных декораций рая,

Из городской железной клети.

Пой песню,

пока поётся-играется

пророку непроизносимого имени.

Пей плесенью

подёрнутое счастье, из пальца

высосанное, словно из вымени.

Бей в тамтам, вытанцовывая замысловато,

словно солнце в стакане, усиженном мухами,

сомнамбулически перемещайся во времени.

Завывай первобытно, прорывайся фальцетом кастрата,

одержимый шалящими духами,

ты — избранник, надежда племени.

Зацелованный жадными языками

отблесков кострового пламени,

в позе растерянного постового у знамени,

Обнятый неисчислимыми руками,

тянущимися к тебе из океана всемирной памяти

аnd squinting as if awaiting a vicious tsunami

оr maybe some other no less destructive calamity.[1]

Это просто весна.

Вавилон, дай отведать мне снова тумана

Из колодцев дворов и пройти мимо древних камней,

И на звёзды смотреть твои допоздна,

Добавляя своих из пустого кармана.

Дай опять прожигать свои ночи окурком,

В дырках видя тот облик, лишающий сна,

Что берёг, не смыкая очей.

Ну а то, что слетает со стен штукатурка

И за ней не окажется вдруг кирпичей —

Это просто весна.