автордың кітабын онлайн тегін оқу Свечи Апокалипсиса
Everybody is alive in new york
Все писатели хотят работать писателями. Художники хотят работать художниками. Творческий человек на нетворческой работе — это катастрофа. А в эмиграции с таким сталкиваются многие: не всегда получается сразу найти работу по специальности.
Конечно, я обобщаю. И, конечно, иронизирую. После того как я уехала в Нью-Йорк, прожив в Беларуси долгую и, как теперь запоздало понимаю, счастливую жизнь музыкального критика, журналиста и писателя с парой изданных сборников, многие экс-коллеги недоверчиво спрашивали: «Ты что, уехала и бросила всё, чтобы продавать свечи?»
О да, именно поэтому я и уехала! Чтобы продавать cамые дорогие свечи во Вселенной в райончике Nolita (что значит «К северу от Маленькой Италии» — North of Little Italy), каждый день отвечать на вопрос «Какие из них длиннее?» и писать об этом веселый блог!
На самом деле всё, конечно, было иначе. Да и веселый блог я писала не от лица автора, а от имени персонажа, которого отыгрывала на нетворческой работе, благодаря этому превратившейся в творческую: персонажа, который почти не выдает эмоций и просто документирует разговоры с посетителями.
(К любому условно веселому тексту необходимо скучное предуведомление, чтобы до веселого текста дошли только по-настоящему многогранные люди!)
«Творческие работы дают на выходе самые нетворческие тексты, — сказал мне недавно знакомый нью-йоркский поэт из Киева Александр Гальпер, работающий в центре, который распределяет бездомных по ночлежкам. — Все книги сейчас — про кампусы университетов! Потому что все писатели преподают! Обычно как бывает: писатель выпускает хорошую книгу, основанную на опыте нетворческой работы; потом его зовут работать писателем в университете — и все, человек отрывается от жизни. И пишет книги про кампусы. Ты разве не замечала: вся эта новая литература от знаменитых профессиональных писателей — она про профессоров! Это невозможно скучно! Никто не пишет про реальную жизнь!»
Моя реальная жизнь в Нью-Йорке началась довольно сурово. Я училась в арт-магистратуре Бард-колледжа, писала журналистские и рекламные тексты — но на жизнь этого не хватало. Нью-Йорк обычно ставит вопрос так: крутись как хочешь, но тебе нужна настоящая работа в Городе.
Я искала эту работу несколько месяцев и, поскольку была в отчаянии и излучала энергию катастрофы, не находила. Меня даже не взяли писать новости в одно рижское медиа — то есть как не взяли, просто не ответили на письмо, такой унылой безысходностью от меня веяло.
Работа нашлась благодаря концерту белорусской рок-легенды Лявона Вольского в одном из клубов Вильямсбурга. Помню, я каждому встречному-поперечному говорила:
— Привет, я Татьяна, я ищу работу, вообще любую!
Если я встречала знакомого, на светский вопрос «как дела» я неожиданно отвечала:
— Дела плохо, ищу работу! У тебя нет, случаем, любой работы?
На следующее утро мне позвонила знакомая, которую я встретила на концерте, и сказала:
— Моя подруга работает в бутике женского белья и говорит, что в соседнем свечном бутике завтра срочно нужен человек завязывать бантики. Можешь приехать? Я тебе сейчас дам телефон Селин, поговори с ней. Или ты не очень любишь вязать бантики?
— Обожаю вязать бантики, — искренне сказала я и тут же позвонила Селин.
— Там не только бантики, там еще надо упаковывать коробочки, — моментально ответила Селин. — Нет времени объяснять. Ты можешь приехать и вязать бантики и упаковывать коробочки? А продавать умеешь?
— Я пришлю резюме, — сказала я. — Но там такая журналистская карьера. Ну, так вышло. Я учусь в арт-школе.
— Не надо резюме, — сказала Селин. — Просто приезжай прямо сейчас, и разберемся. Мне кто-то нужен прямо сейчас. Ты приедешь? Если нет, я еще кому-нибудь позвоню, мне надо срочно.
Это было похоже на инициацию. Я вышла из дома. В Нью-Йорке за ночь нападало немыслимое количество снега, который укрыл все мои переживания. Я как будто ничего не чувствовала. Я подумала: что ж, поеду вязать бантики. Сегодня — первый день моей первой работы в Нью-Йорке.
Я вязала бантики дрожащими пальцами, Селин расспрашивала меня о Беларуси и городе Борисове, где наполеоновская армия ушла в толщи серебристых вод Березины, сугробы за окном звенели и молниеносно, как жизнь, таяли, слепя бликами; какие-то люди в шубах рассматривали меня чужими глазами и громко повторяли:
— «ДРЕВНИЕ МШИСТЫЕ СТЕНЫ»? ЭТО КАК?
— Сама не понимаю как, — искренне отвечала я.
В свечном бутике я работала два дня в неделю — а потом вышло так, что я ввязалась в это дело фулл-тайм. Чтобы не сойти с ума, я завела блог на русском языке, куда в режиме репортажа, без рефлексий, записывала интеракции с самыми безумными покупателями. Вот только безумными, кажется, были все. Или, может, я тоже так же себя веду в магазинах?
Параллельно я писала роман «Смерти.net», у меня вышел сборник рассказов, я подрабатывала журналистом, — но в свечном блоге я намеренно не раскрывала свою писательскую идентичность и даже имя. Анонимный блог писательницы из Беларуси, которая вынуждена продавать людям дорогие французские свечи, оказался для меня терапевтичным. Более того — он мигом набрал больше 10 тысяч читателей! Терапевтичным, похоже, он оказался для многих.
Вот он, ключ к терапевтичности — ничего не рефлексируйте. Вы потом поймете, что́ это было и что́ вы тогда чувствовали. Просто записывайте всё, как есть.
И еще: не бойтесь стать персонажем. Если вы персонаж, с вами случается все, что обычно происходит с персонажами. Буквально как у Владимира Проппа в «Морфологии волшебной сказки»: у вас возникает Арка Персонажа, являются волшебные помощники — звери и птицы. Вам сразу начинает везти! Вокруг вас творятся удивительные события!
А еще персонаж хорош тем, что он неминуемо развивается и проходит через трансформацию — таков закон жанра. Мой персонаж тоже развивался — например, поначалу он вообще не упоминал расу посетителей; потом стал упоминать, но не всегда и не белых; а потом стал упоминать не всегда, но часто белых. Потому что какие дикие вещи, оказывается, порой делают белые люди!
Этот персонаж пережил распад русского языка и, вероятно, был от этого в восторге: можно перевести навязчивое «Does it come with a box?» по всем правилам («Коробочка в комплект входит?», «Свеча продается с коробочкой?»), но оказалось, что перевод «Свеча идет с коробкой?» в разы смешнее и точнее. Я даже стала понимать нью-йоркского хрупкого Лимонова и в честь него придумывать бойкий новояз — вроде шикарного слова «инджоить», которое я случайно услышала однажды на пресловутом Брайтоне. «Славик, ты должен уметь инджоить деньги, — наставлял один мужик другого. — Если их не инджоить, они к тебе и не придут».
Когда меняется человек, меняется и его речь: слово «бомж» заменяется словом «бездомный»; подтрунивание над местными итальянскими старичками превращается в слезы по жертвам коронавируса, бесконечный повтор вопроса «Какие из этих свечей длиннее?» из раздражающего лейтмотива вдруг становится сиянием ностальгии в новой, пост-2020, реальности, в которой так хотелось бы продолжать ежедневно общаться с людьми, чья жизнь стала невыносимой из-за того, что их свечи оказались не того цвета, а не из-за того, что они стали беженцами или их родных арестовали. Проблемы персонажа менялись вместе со временем — благословенным летом 2019-го я закатывала глаза, не в силах объяснить покупателям, какие свечи короче, а летом 2020-го, когда меня спрашивали, какой страны у меня такой очаровательный акцент, я старалась не разрыдаться прямо за прилавком.
(«Belarus! How nice!»
«Do you think it’s nice?!»)
В этих заметках я не пыталась выглядеть лучше, чем есть (подозреваю, этим они и ценны: все люди слабые и странные, и это нормально, и я одна из них!), но все-таки в итоге благодаря этой работе я стала немного лучше: заметна эволюция! Но я ли это была? Сложно сказать: вряд ли получившийся текст — автофикшн, потому что автор в нем не равен себе. Скорее, это была вспомогательная идентичность — разработанный специально для этой странной ситуации персонаж, который помогает автору оставаться писателем (и дописать роман, над которым я работала параллельно с этими веселыми заметками; впрочем, ближе к финалу они становятся довольно трагикомичными). В итоге я все же стала литературным героем — именно так я ощущала себя в финале текста, который подчинил себе реальность. И, возможно, духом места. Моя любовь к Нью-Йорку и породила этого персонажа: на подобной работе первое время вы испуганный интроверт в панике, а потом дух места вами завладевает и начинается своего рода единение с пространством. Я стала настоящим ньюйоркцем именно там, на улице Елизаветинской — превратившись в один из атомов города, фрагмент его коллективной души.
Выходить из моего персонажа было, прямо скажу, тяжеловато — интересно, так ли себя ощущают актеры культовых сериалов на последних сериях финального сезона? Моя последняя серия была душераздирающая. Но распрощаться с персонажем было необходимо.
Уже потом я поняла, что́ в этих заметках комичного: это была тщательно задокументированная летопись человеческой беспомощности, являющейся ключом к пониманию нас, людей, как биологического вида. Писательница, без малейшего опыта в лакшери-ритейле, вынуждена в одиночку управлять бутиком элитной, как любят говорить русскоязычные рекламисты, парфюмерии высшего класса (при этом struggling artist, работающий в сервисе, — обычная городская история). Она ощущает себя этаким импостором — человеком, который притворяется менеджером бутика. Но со временем понимает, что все вокруг — инфлюенсеры, модели, инвесторы, бизнес-ангелы, директоры музеев, клерки с Уолл-стрит, голливудские актрисы, богатые пожилые леди — на самом деле тоже притворяются и отыгрывают себя как персонажей. А так — все мы одинаковые. Никто никому не может помочь. Никто никого толком не понимает. Как там у Киры Муратовой было: «Люди — они же слабые, бедные, беззащитные». Что с нами делать? Всех жалко. Все хорошие. Нью-Йорк живой и добрый. Все умрут. «Вряд ли это будет длиться долго», — написала я в описании блога, и была права; такие вещи не длятся долго.
Но зато теперь это книга.
Конечно, она художественная. Она не претендует на объективность — разумеется, тут причудливая авторская оптика. Это наверняка не история про тонкости работы в лакшери-ритейле. Все совпадения следует считать случайными, всех персонажей следует считать придуманными либо творчески приукрашенными. Это не автофикшн, потому что я не писала о себе; пожалуй, обо мне там вообще ничего нет. Это, скорее, док-фикшн или даже постдок-фикшн (отличная формулировка!). Все, что нам остается после документа, — его следы и контуры. Мой персонаж — двухмерная бумажная фигурка, как вырезка-«вытинанка», трепещущая на ветру. Его давно нет, да и бутика там, честно говоря, уже нет. Но вот они, очертания документа-призрака — мы все живы на гугл-картах вечного 2019-го: бесконечное нью-йоркское лето, тридцатиградусная жара, на асфальте дробятся и пляшут сотни мелких солнц от сетчатых липовых листьев, дедушка Мо сидит в плетеном кресле у красно-чугунных витрин своей мясной лавки рядом с любимой внучкой Дженнифер, а его многочисленные итальянские правнуки, галдя и переругиваясь на всех возможных и невозможных языках, катаются вокруг на гремучих скейтбордах и детской колясочке самой крошечной из них, родившейся последним предапокалиптическим летом; и все живые и счастливые в этом моменте, и никто никогда не умрет. И я тоже там, среди них. Пожалуйста, не обновляйте. Пусть этот летний день длится вечно.
Весна 2019
пожалуйста, не нюхайте наполеона
Вышла на обед, повесила на дверь бутика табличку: «Вернусь в 1:50». Возвращаюсь в 1:45, иду довольно неторопливо, со стаканчиком матча-латте. Наблюдаю, как компания из четырех туристов рассматривает табличку, после чего они по очереди наваливаются на дверь, видимо, ожидая, что она поддастся. Дверь не поддается. Заглядывают внутрь. Снова смотрят на табличку. Дергают ручку двери — один раз, два, три. Я подхожу, стою рядом с ними, смотрю, потому что мне интересно, как это работает. Одна девочка особенно мощно наваливается на дверь. Дверь продолжает быть закрытой.
Я не выдерживаю и говорю:
— Я работаю в этом магазине. Я тут оставила табличку, что я вернусь в 1:50, вы видите?
Девочка:
— Да, я вижу.
Я:
— Тогда с какой целью вы пытаетесь проникнуть в закрытый магазин и толкаете дверь?
Девочка:
— Я думала, уже 1:50.
«Наполеон не пахнет. Он — восковая скульптура. Пожалуйста, не нюхайте Наполеона. Нет, мне очень жаль, но Мария-Антуанетта тоже не пахнет».
Случайно выставила на витрину свечу «Кармелитка». Это проклятая свеча, потому что на ее этикетке написано «Древние мшистые стены». Менеджер бутика Селин специально спрятала ее в дощатый ящик и не показывает покупателям — свеча привлекает бездну ненужного, пустого, ложного внимания, которое никогда не ведет к ее покупке.
Чисто энергетически это страшно изматывает как свечу, так и ее смотрителя — как правило, всякий человек, заходящий в магазин, видит этикетку свечи «Кармелитка» и лицо его становится заговорщицким и хитрым-хитрым, словно он сейчас выбросит из рукава, как пулеметную ленту, чугунную гирлянду из мотыльков, легкого бумажного голубя, переливчатую перламутровую требуху. Вот он крадется к свечке со взглядом «а что это тут у нас», приподнимает стеклянный колпачок-клош и триумфально читает этикетку восходящей интонацией:
— «Древние мшистые стееены»?
Нет, это трудно передать. Все люди произносят «Древние мшистые стены» с одной и той же интонацией, и она невыносима. Это интонация «я заметил что-то такое, чего ни один человек не замечал, но я-то особенный, я не такой, как все, поэтому я озвучу обнаруженное мною Особенным Голосом, который ненавязчиво подчеркнет избыточную значимость моей находки и моей персоны, а еще я хочу, чтобы мы с вами были как будто Заодно, ведь я заметил Странненькое и Необычное, да-да, уверен, никто этого даже в упор не видит!».
Повторим эту интонацию. На русском это близко к какому-нибудь запредельно идиотскому и нарочито сальному выражению вроде: «Дом грязных шлюх» — вот представьте, что человек видит свечку с таким названием и заговорщицки читает этикетку на весь магазин: дооом гряяяяязных шлююх!? оулд масси уоооолз!?
После этого он смотрит на меня с триумфом, чтобы я его похвалила. Хороший мальчик.
Если он не один, он говорит:
— Посмотри, Бетти, тут есть свечка оулд масси уоооолз, ты можешь себе такое представить?
— «Дрееевние мшистые стеееены»? — говорит Бетти, приподнимая очки и ставя свой стаканчик с ледяным кофе прямо на нашу хрустальную полку для духов, на которую он тут же протекает ледяными подслащенными коричневыми струями. — Невероятно!
— Прикинь! Они вот прямо так назвали свечу! Дрееевние мшиистые стеены! Это так классно!
Я в такие моменты хочу лечь и умереть. Если в магазин заходит шесть человек в день (бывает и так), я слышу оулд масси уоллз шесть-восемь раз в день. Если заходит пятьдесят человек — слышу пятьдесят раз. Это изматывает, как если бы я таскала бревна. Полагаю, Селин это изматывает еще сильнее, поэтому она спрятала «Древние мшистые стены» в красный стенной шкаф (краааасный стенной шкаааааф!).
И вот как назло пришел покупатель, который изучил все свечки и загрустил:
— У вас же были еще «Древние мшистые стены»? Куда они пропали?
Я (мрачно достаю стены из шкафа).
— Вот они. Мы их убрали, потому что всякий раз, когда кто-то видит эту свечку, он...
Покупатель (триумфально орет):
— Дреееевние мшииистые стеееены!
Я (мысленно):
— …он делает именно это.
Покупатель:
— Вот она! Как же круто, что она до сих пор тут есть! Эстер! Эстер!
(Выбегает на улицу, кричит.)
— Эстер! Ты где? Иди сюда! Тут то самое место, про которое я тебе рассказывал, где есть Та Свечка!
Эстер (в восторге, тоже кричит):
— Та самая? «Древние мшистые стены»?
Я (с тоской и надеждой):
— Вы ее будете покупать?
Покупатель:
— Нет, конечно. Я просто вспомнил, что у вас есть свечка «Древние мшистые стены», и я захотел показать ее подруге, какое покупать, вы что, кому такое надо.
Я:
— Черт, я будто в кунсткамере работаю. Помните, был такой музей в Гованусе, Morbid Anatomy Museum? Я искала там работу, но он закрылся из-за плохого финансирования, а потом я пришла сюда. Но по сути я как будто бы все равно там. Я работаю в кунсткамере.
Покупатель:
— Нет, мы такое не знаем, еще чего.
Уходят.
Я (бегу к свечке, чтобы поскорей спрятать ее снова в шкаф, хватаю, иду с ней к шкафу).
В бутик внезапно врывается толпа веселых азиатов.
Веселые азиаты:
— А что это вы несете? Стоп. Покажите нам. Ой! «Древние мшистые стены»! Эй, ребята! Идите сюда! Тут свечка называется «Древние мшистые стены»!
(В бутик прибегает еще одна огромная веселая толпа. Все дружно трогают «Древние мшистые стены» и фотографируют этикетку. После этого я снова пытаюсь спрятать свечку в шкаф, но, как назло, появляются все новые и новые люди и устраивают вокруг нее фрик-шоу.)
Я не знаю, чем виновата свеча «Кармелитка» и что у нее с кармой. Возможно, в прошлой жизни она была диктатором. Может быть, даже Гитлером или Сталиным. Теперь, в наказание за уничтожение целых народов и социальных групп, она вызывает ненормальную аттракцию у всякого, кто оказывается рядом с ней, но ни единый человек не захотел забрать ее домой. У меня дома, кстати, есть «Кармелитка». Она и правда приятно пахнет мхом, сырой землей, мокрыми камнями и упавшим с полки керамическим горшком герани — мое любимое сочетание запахов.
Ближе к концу дня я кое-как упаковала «Кармелитку», отбиваясь от налипших на нее, будто мухи, людей с улицы — они реально шли поклоняться ей, будто это не свечка, а похороны Сталина (все-таки диктатор).
Куратор Нью-Йоркской публичной библиотеки и библиотеки Моргана заходит с женой и двумя близнецами лет девяти ангельской внешности, чем-то похожими на Колю Лукашенко. Близнецы ведут себя чудовищно — нашли огромную хромированную зажигалку и пытаются поджечь ей всё. У одного из них родинка на брови. Может быть, родители налепили ее специально.
Жена куратора:
— У этого джентльмена день рождения, и мы хотим купить ему подарок. Что-нибудь необычное.
Близнецы (пытаются поджечь коробку спичек, свечу в канделябре, бюст чернокожей восставшей рабыни авторства Жана-Батиста Карпо).
Я (упавшим голосом):
— Зажигалку.
Куратор:
— Да, зажигалку. Хорошо, зажигалку. Сколько она стоит? Двести сорок? Да, отличный подарок.
Близнецы (вначале долго шепчутся с родителями, потом подходят ко мне, смотрят мне в лицо кошачьими зелеными глазами).
Куратор:
— У этих молодых джентльменов к вам очень важный вопрос.
Близнецы (умоляюще):
— А МОЖНО МЫ ПОДОЖЖЕМ НАПОЛЕОНУ ГОЛОВУ?
Я:
— Вы можете купить Наполеона и зажигалку и делать это дома, все-таки праздник. Но вообще Наполеона жечь нельзя, потому что...
Куратор:
— Потому что это неуважение к Великой Французской Нации. Уважайте Францию, маленькие ублюдки!
Я:
— Все хорошо, я не из Франции.
Жена куратора:
— А откуда?
Я:
— Я из Беларуси. Как раз из тех мест, где Наполеону, скажем так, подожгли голову. Но ее жечь нельзя не поэтому.
Близнецы (роняют серебряный канделябр).
Куратор:
— Можно с вами расплатиться близнецами? Они меня достали.
Я:
— Нет, меня тоже.
Жена куратора:
— Вы могли бы их продать. Как пару. Дети сейчас хорошо продаются. Красивые дети, пара. Я не против торговли детьми. Но только пару. Разделять нельзя.
Я:
— Я боюсь проблем с законом.
Жена куратора:
— Да ладно! Вы можете использовать их как курьеров! Детский труд — это потрясающе!
Куратор Нью-Йоркской публичной библиотеки, лучше возьми меня на работу. Или обменяй меня на близнецов. Пусть близнецы продают свечи.
#какиеизнихдлиннее
Форрестгамповского типажа парень Энтони, который, возможно, тайно влюблен в меня и Селин (он регулярно задаривает нас едкими духами «Маков цвет» и «Пронзительный ветивер» — коллекцию подарков от него я планирую переслать своей 13-летней племяннице: мне кажется, подросткам это как раз вполне подходит!) и который работает в соседнем свечном магазине «Ласточка» (свечки там ужасно мерзко пахнут, но и стоят соответствующе — обычно, если покупатели начинают крутить носом, что у нас свечи за сто пятьдесят долларов, или, там, приходят с запросом «у вас есть свечка с запахом лаванды», я их всегда отправляю в «Ласточку» и говорю, что там как раз всё, что им нужно, — лавандовая свечка за шестнадцать долларов), привел к нам знакомиться свою маму!
«Она приблизительно нашего возраста, — я в ужасе пишу Селин. — Сколько же лет Энтони в таком случае? И еще она тоже не знает, какие свечи длиннее, а какие короче! Какая странная семейка, только бы с ней не породниться!»
Теперь я должна объяснить, почему я впадаю в ужас от вопроса «Какие из них длиннее?». Мы продаем простые свечки-палочки для канделябров — они не пахнут и стоят буквально копейки: двадцать четыре доллара за коробку коротких, тридцать шесть долларов за коробку длинных. И длинные, и короткие свечки лежат в специальном свечном баре — длинные свечки визуально выглядят длиннее коротких, короткие визуально выглядят короче длинных, у них короче длина, они более узкие. Длинные свечки выглядят длиннее коротких. Еще они толще. Если поставить рядом длинную и короткую свечку, они будут выглядеть как две свечки разного размера и толщины.
Это я к чему. Всякий раз, когда покупатели спрашивают, сколько стоят эти свечки, я отвечаю: длинные 36, короткие 24.
И они всегда. Всегда. Всегда, мать вашу, спрашивают:
— А какие из них длинные, а какие короткие?
Я постигаю дзен, упражняясь в ответах.
«Те, что выглядят длиннее прочих, — длинные, а те, что выглядят короче длинных, — короткие». (Не катит: просят показать.)
«Вот эти длинные — видите, они больше, — показываю, вытащив две свечки из бара. — А вот эти короткие, смотрите, они на 5 дюймов короче». (Не подходит. Просят показать, где именно они находятся в баре.)
«Длинные слева, короткие справа». (Нет. Просят показать, какие именно слева и где проходит граница между левыми и правыми.)
«Длинные 12 дюймов, короткие 7». (Нет, просят показать, какие из двух 7, а какие 12.)
И вот мама Энтони решила купить именно такие свечи. Я уже понимаю, конечно, что дело дрянь, и сразу говорю:
— У нас два размера, длинные за тридцать шесть и короткие за двадцать четыре. Длинные вот сбоку слева, девять цветов, все они длинные, вот я вынула одну — видите, она двенадцать дюймов. Также у нас есть короткие за двадцать четыре, они вот тут справа, шестнадцать цветов, вот тут проходит граница между длинными и короткими, вот я вынула одну короткую — видите, она значительно короче длинной.
Стою, держа в руке две свечи — розовую длиной 12 дюймов и розовую же длиной 7 дюймов. Ну, думаю, это мой триумф.
Мама Энтони:
— Энтони, сынок, ты не мог бы показать, где тут в этих двух большая, а где маленькая.
Нет, Энтони, мы за тебя не пойдем. Не пойдем.
Покупатель берет в руку муляж грейпфрута.
— Что это?
— Это муляж грейпфрута.
— Что с этим делают?
— Этим украшают витрины.
— Но зачем?
— Для промо нашей новой грейпфрутовой свечки и украшения витрин, чтобы они смотрелись смешно и празднично.
— Но что я могу с этим сделать?
Думаю, вы просто можете положить это на место.
Покупатель берет с полки черную восковую скульптуру «Благодать Господня» в виде маленькой, словно детской, ладошки и тихо нюхает ее.
Я:
— Ладошки не пахнут. Это скульптурки. Они для украшения и декора помещений, их не жгут, поэтому и ароматическими их делать нет смысла.
Покупатель благодарит, отходит дальше, снимает с полки уже другую, зеленую ладошку и тайком ее нюхает.
Я:
— Я боюсь, что она будет всего-то пахнуть парафином и руками других людей. Они не пахнут, это скульптурки, их нет смысла делать ароматическими. Все, что в этом магазине пахнет, накрыто стеклянными колпачками-клошами, так вам будет легче сориентироваться.
Покупатель:
— Спасибо.
(Отходит, берет с полки розовую ладошку, отворачивается и тайком от меня ее нюхает.)
Женщина с арабским акцентом, вся в перстнях.
— У вас есть не-цитрусовая свечка? Чтобы пахла не цитрусами, а знаете, ну вот как пачули или роза.
— Вот у нас есть свечка с турецкой розой и пачулями.
— Нет, мне не нравится. Что еще у вас есть? Без цитрусов.
— Да у нас много без цитрусов. Вот, например, травяные свечки — «Дюшан» — с ветивером и ромашкой, «Виндзор» — с луговыми травами.
— Нет, мне не нравится.
(Я совсем теряюсь, но понимаю, что остался один козырь.)
— Вот наш бестселлер: «Марокканский мятный чай»!
(Нюхает.)
— Нет, это ужасно. Просто ужасно.
Я (теряю интерес).
Женщина (тоже теряет интерес, уходит разочарованная).
(А ведь я уже поняла, что апофатический запрос, сформулированный как «мне нужно что-то не такое и не такое» всегда заканчивается разочарованием, потерей интереса, отчаянием, пустотой, невозможностью помочь.)
#какиеизнихдлиннее
Девочка в модной дутой куртке-пуховике подходит к свечкам для канделябра — это где свечной бар.
— Я, может, куплю таких свечек... У вас два размера, да? Короткие и длинные... А где...
(Вздыхаю.)
— …А, я вижу, вот тут длинные, вот тут короткие...
Я:
— НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! ВЫ ПРАВДА ЭТО ВИДИТЕ? ГОСПОДИ, ДА Я ВАМ СЕЙЧАС БЕСПЛАТНО ИХ НАСЫПЛЮ.
Покупатель:
— Эти свечи-палочки пахнут?
Я:
— Нет, они не ароматизированные. Это просто свечи для ужина, на стол поставить. Красивые, нарядных расцветочек, не капают. Но и запаха не имеют.
Покупатель (берет свечу, очень серьезно ее нюхает).
Я:
— Вы подумали, что я вам лгу?
Покупатель:
— Нет. Просто... Хотел понюхать.
Я:
— Эта свеча пахнет парафином.
Покупатель (нюхает еще одну).
Я:
— И эта тоже.
Покупатель:
— Так они все же пахнут?!
Ну, давай. Понюхай их все. Я знаю, ты этого хочешь. Все наши свечи пахнут нефтью.
Покупатель, который пришел к нам, выбрав наш бренд вместо конкурирующего бутика «Дуэт» (о чем с гордостью и сообщил), и уже расплатился за свечку «Святой Дух», обнаруживает на прилавке лампу-фонарик с расплавленным воском в фарфоровом блюдце, хватает его рукой.
Я:
— Пожалуйста, уберите руку, это опасно.
Убирает.
Я:
— Я дико извиняюсь, если это прозвучало грубо. Просто это жидкий воск. Расплавленный воск, горячий. Некоторые хватают фонарик и трясут его почему-то. Воск разбрызгивается и попадает на их мобильники, шапки и кредитки. И я за это в ответе. Поэтому лучше перебдеть, чем недобдеть. Я не хочу выглядеть невежливой, правда. Но я дико боюсь, что оно снова разольется и мне убирать. Я понимаю, что вы не из тех, кто будет это трясти.
Покупатель:
— Конечно нет. Я все понимаю. Все в порядке. Я понимаю. Там что, прямо воск?
Я:
— Да, вот в этом блюдечке вверху — эта жидкость — это расплавленный воск.
Покупатель (не без любопытства пытается засунуть туда палец).
Я:
— Стойте! Стоп! Ну не надо, я прошу вас, пожалуйста, не суйте туда палец, это расплавленный воск, это нельзя трогать. Простите, что я опять резко прозвучала. Но некоторые, прикиньте, суют сюда пальцы. И все разливается. И они могут обжечься. А виновата буду я! Поэтому я и поставила фонарик ближе к себе, чтобы остановить людей, когда они пытаются об него испортить себе жизнь.
Покупатель:
— Ой, простите, пожалуйста. Нет, конечно, я понимаю, что оно расплавленное. А как оно потом становится обратно твердым воском?
Я:
— Застывает, когда перестает нагреваться свечкой снизу. И получается такой восковой диск в форме тарелочки. Но его легко оттуда выщелкивать этой медной ложечкой, которая там внутри, в жидком воске лежит, видите?
Покупатель (пытается потрогать пальцем медную ложечку, торчащую из расплавленного воска).
Я:
— Ну пожалуйста, прекратите это трогать, ну. Я тут поседею скоро с вами. Ну почему все это трогают? Оно что, выглядит так приглашающе, что обязательно хочется трогать руками? Я же сказала несколько раз: горячее, горячее, раскаленное!
Покупатель (забирает свечку «Святой Дух», уходит).
Я:
— Хорошего вечера, спасибо за покупку!
Ответа нет. Теперь будет ходить только в «Дуэт». Может, еще и «Святой Дух» вернет.
Заходит компания симпатичных хипстеров. Нюхают свечи и обсуждают их. Видно, что они знают и любят этот бренд.
Один из хипстеров, мне:
— Слушай, наверное, вам стоит купить сюда ковер, чтобы положить его на пол, ну или ковровую дорожку. У вас в этом помещении просто ужасная акустика! Вы можете мне не верить, но поверьте мне, я звукорежиссер. Я знаю о звуке всё! Вот ты меня слышишь оттуда, где стоишь? Слишком много отголосков, звук отражается в зеркалах. Тут нужен ковер. Чудовищная акустика.
Я:
— Класс, спасибо. Мы подумаем! Но мне в целом норм!
Хипстер:
— Вы просто не шарите в звуке, вы, например, шарите в свечах, а я вот профессиональный музыкант и звукорежиссер. Поэтому просто поверьте мне на слово.
Хипстеры продолжают нюхать свечи. Уходят в дальний угол, болтая друг с другом:
— …Короче, и там было это двойное гитарное соло... я не помню эту песню... знаешь такую? Ну, там соло такое известное, блин, ты точно знаешь, оно звучит так: та-да, тадада-да-да, тадада-да-да-да-да-да-да! Знаешь такое? Там еще как бы двойная гитара. Черт, забыл название. Ну, как его.
— «The Boys Are Back In Town», — тихо-тихо говорю я.
Хипстеры, взволнованно:
— Что?!
Я:
— Thin Lizzy, «The Boys Are Back In Town». Гитарное соло — оттуда.
Хипстер:
— О МАЙ ГАД, ОТКУДА ТЫ ЗНАЕШЬ?
Я:
— Просто поверьте мне на слово.
Звонок от взволнованного и довольно авторитарно звучащего мужчины:
— Мне нужны черные свечи. Срочно. Чтобы вы мне их выслали курьером прямо сейчас.
— У нас нет возможности послать курьера в субботу. То есть мы работаем с доставкой, но по субботам они не работают.
— Это ужасно. Я ваш клиент! Я у вас давно заказываю.
— Если вы у нас давно заказываете, вы должны знать, что мы доставляем с курьером только в будние дни.
— Тогда я не буду у вас ничего покупать, раз так.
— Охуенно, спасибо (нет, конечно же, я сказала «Все нормально, нет проблем»).
Мужчина перезванивает:
— Я договорился со своим курьером, чтобы он приехал и купил у вас две мои коробки черных свечей. Он уже сейчас придет. Уже начинайте мне их паковать.
— Ну вот, видите, как все просто. Отлично, сейчас упакую.
— Скажите, а у вас есть сэмплы?
— Какие сэмплы?
— Ну... вообще любые сэмплы. Есть сэмплы?
— В принципе да, есть сэмплы духов, есть сэмплы свечек, восковые камеи в коробочках. А что?
— И пришлите мне еще сэмплы.
— Какие именно вам нужны?
— Любые. Любые сэмплы всего. Просто сэмплы, понимаете?
— Но, может, вас интересует что-то...
— ПОЛОЖИТЕ МНЕ МНОГО РАЗНЫХ СЭМПЛОВ, Я ПОСТОЯННО У ВАС МНОГО ВСЕГО ПОКУПАЮ.
— Если вы у нас много всего покупаете, у вас наверняка тогда уже есть много наших...
— ПОЛОЖИТЕ МНЕ СЭМПЛЫ, Я ВАШ ПОСТОЯННЫЙ КЛИЕНТ.
Хорошо. Хорошо. Мы положим вам сэмплы.
Заходит покупательница, которую я хорошо и давно помню, хотя имени ее не знаю. Высокая, крупная, широкоскулая, с огромными пигментными пятнами на лбу и шоколадными веснушками и ужасно узнаваемым тембром голоса — собственно, поэтому я ее и помню, хотя у меня так себе память на лица, почти как у Оливера Сакса.
Радуется встрече, завязывает очень дружелюбный нью-йоркский small talk — я знакомлю ее с новыми свечами, рассказываю что-то про себя и о том, как я провожу время в магазине, когда в нем никого нет и я сижу тихонечко и что-то пишу, мы немного говорим про погоду и о том, можно ли уже носить летние легкие юбки с шерстяными пальто, про курс доллара (то есть, ну, не знаю, просто о чем-то долго болтаем), обсуждаем дизайн стен и запахи мимозы, весеннее буйное цветение Калифорнии и грейпфрутовые рощи на Капри, музыкальную школу и восьмидесятые, грядущую выставку Леонарда Коэна в Еврейском музее и острова в Греции, очень мило прощаемся и чуть ли не обнимаемся на прощание, она выходит, раскланиваясь, за дверь, ХВАТАЕТ МАССИВНУЮ СВЕЧКУ РАЗМЕРА ИНТЕРМЕЦЦО ЗА 300 БАКСОВ, КОТОРАЯ ГОРИТ У НАС СНАРУЖИ НА КРЫЛЬЦЕ, ЗАСОВЫВАЕТ ЕЕ СЕБЕ В СУМКУ И УБЕГАЕТ.
Я так удивилась, что первое время стояла и смотрела на дверь, не в силах вообще понять: а что, так можно было?
Вышла, посмотрела, как она удаляется быстрыми ягуарьими шагами. Ну не буду же я преследовать человека в такой дико неловкой ситуации. Ей же и так тяжело. Вообще не представляю, как ей.
Написала письмо Селин, которая в отпуске во Франции.
«Что мне сказать ей, Селин, когда она придет в следующий раз? Мы же как бы друзяшечки, Селин. Сказать ей: я видела, как ты спиздила свечу Интермеццо и убежала с ней, как дикий зверь, в сторону улицы Хаустон? Нет. Так нельзя. Попросить ее больше не пиздить свечи? Нет, тоже нельзя. Я поняла. Я скажу ей: добрый день, как поживаете, надеюсь, ландышевая первомайская свечка Интермеццо “Интернационал” хорошо горит, нравится?»
Да, так и скажу. Гори, интернационал, гори.
У меня вчера был день рождения. Зашли с подруженьками в бар Anyway, я по дурости заказала десерт «Павлова» (собаку Павлова, да), одна из подруженек говорит официанту (спасибо):
— У нее день рождения!
— Отлично! — радуется официант. — Мы тогда сейчас свечу...
— Я НЕНАВИЖУ СВЕЧИ, — говорю я.
Все смеются.
— Я НЕНАВИЖУ, БЛЯТЬ, СВЕЧИ, Я СЕРЬЕЗНО, — повторяю я, глядя на официанта.
И тут даже не объяснишь же.
Звонит магазинный телефон.
Высвечивается имя: SAMANTHA SMITH [1].
Я не беру трубку (конечно же).
Снова звонит телефон.
На этот раз высвечивается имя: WENDY DARLING [2].
Да что ж это такое, просто какая-то «Мифогенная любовь каст».
Поздно вечером закрываю бутик: высылаю отчеты в Париж, выключаю свет, выбегаю на пару минут в уборную, возвращаюсь и с ужасом обнаруживаю — в бутике какие-то люди! Видимо, я забыла провернуть ключ в двери. Грабители! Следовало ожидать.
Я тихо выползаю в торговый зал, нашариваю рукой телефон, чтобы вызвать полицию. В темном бутике угадываются силуэты двоих. Они переговариваются, с лязгом что-то перекладывают на полках.
Я выбрасываю вперед руку с телефоном, другой рукой включаю свет и громко кричу:
— ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТЕ?
На меня в ужасе смотрят двое японских туристов, парень и девушка. Они напуганы не меньше меня.
Туристы:
— Вы открыты?
Я (в шоке):
— ЧТО ВЫ ДЕЛАЛИ В ТЕМНОМ ЗАКРЫТОМ МАГАЗИНЕ?
Туристы:
— Мы просто дернули дверь и увидели, что она поддается. Тогда мы подумали, что магазин открыт. И решили зайти…
Я:
— ЗАЙТИ, ЧТОБЫ ЧТО?
Туристы:
— Чтобы понюхать ваши свечи.
Я замечаю, что в их руках — колпачки-клоши. Они что, правда нюхали свечи?
— Я только одно хочу понять. В бутике было полностью темно, и в нем не было ни души. И вы зашли внутрь? Вы подумали, что он открыт? А если бы я вызвала полицию?
Туристы (жалобно):
— Простите. Мы правда подумали, что он открыт. Что просто вот такой вот бутик. Где надо в темноте всё нюхать. Простите, пожалуйста.
Я:
— Было бы неплохо, если бы вы ушли. Я не знаю, как реагировать.
Запираю за туристами дверь. Потом проверяю полочки — они ничего не украли. Судя по всему, они действительно нюхали свечи в кромешной темноте в пустом бутике в восемь вечера.
Объяснить это я не могу.
Суббота, страшный штормовой ветер, после бранча заходит подвыпившая пара: тихая тетка и интеллигентный кудрявый мужик в очках, похожий на Шурика из советского кинофильма.
Мужик (со знанием дела берет с верхней полки гигантскую свечу Гранд о пяти фитилях, поставленную на верхнюю полку для того, чтобы никто до нее не дотянулся и не додумался взять ее в руки — она дико тяжелая, весит килограмм семь).
Я (в ужасе бормочу):
— Пожалуйста, поставьте ее на место. Я прошу прощения, но я бы не рекомендовала ее брать. Мы ее сюда поставили специально, чтобы не было к ней доступа.
Мужик (как будто не слышит меня, с видом профессионала медленно переворачивает тяжеленную свечу, начинает, тяжко заваливаясь, пытаться ее понюхать).
Я (паникуя):
— Слушайте, это муляж. Он не пахнет. Пожалуйста, не могли бы вы поставить ее обратно. Если у вас есть какие-то вопросы вот про данный конкретный тип свечи, скажите мне, я отвечу на любые, я всё про них знаю. Я вам покажу свечу поменьше с таким же запахом, клянусь! Вам нужна помощь? Вам чем-нибудь как-то помочь? Вас что вот, например, про эту свечу интересует?
(Все это время мужик продолжает пытаться понюхать свечу.)
Я (подхожу близко, стараюсь заглянуть ему в глаза):
— Пожалуйста, очень прошу вас. Не могли бы вы поставить это на место? Это дисплей-версия свечи, запаха у нее нет, и стояла она там не с целью пальпации покупателями, она стояла там, чтобы на нее смотрели и при случае задавали вопросы, я могу рассказать.
Тетка (все это время она стоит и скучает) вопросительно смотрит на меня.
Я (в отчаянии):
— Вам нужна помощь?
Мужик (ставит свечу на место, замечает меня):
— Вы ко мне обращались?
Я:
— Да, я все это время говорила с вами. Говорила, чтобы вы поставили свечу. Потому что у меня повышенная тревожность и я в панике. Ее нельзя трогать, а вы ее взяли и вертели.
Мужик:
— Да? Я думал, вы не со мной говорите.
Я:
— Нет, я говорила с вами.
Мужик:
— О.
Я:
— Ну, уже не важно. Все хорошо. Я не тревожусь больше.
Мужик (снова тянется на самую верхнюю полку под потолок, куда мы поставили огромный восковой бюст Людовика Четырнадцатого, чтобы его никто не трогал).
Я:
— НЕТ. В смысле, почему бы вам не обратить внимание на более... хмммм... доступные физически элементы этого пространства?
Мужик:
— Хорошо, тогда просто расскажите мне про всех этих людей (показывает на восковые скульптуры, которых в бутике довольно-таки много).
Я:
— Это займет десять минут вашего времени, я не могу кратко. Вы правда готовы или это вопрос вежливости?
Мужик:
— Я готов. Мне правда хочется услышать.
Я (рассказываю ровно десять минут).
Тетка (стоит со скорбным лицом. Ей все это время скучно и стыдно за мужика. В магазине начинает пахнуть перегаром).
Мужик (искренне):
— Спасибо огромное, это было очень интересно и познавательно.
Уходят. Я чувствую себя избитой.
Заходит опять же послебранчевая леди в голубом дождевике.
— Я ХОЧУ ЧТО-НИБУДЬ ПОНЮХАТЬ. С ЧЕГО МНЕ НАЧАТЬ?
Начни с себя, конечно же.
Девушка обнаруживает закрытые стеклянным колпачком антикварные хрустальные подставки ар-деко.
— Что это? Какая красота!
— Это хрустальные подставки под палочковые свечи, винтаж, ар-деко, старые, красивые, дорогущие ужас.
— Почему они под колпачком?
— Потому что они дорогие, хрупкие и винтажные, я их положила туда, чтобы их никто не трогал, и можно было любоваться на расстоянии, и не существовала опасность их расколотить!
— КЛАСС, МОЖНО Я ПОТРОГАЮ?
(Поднимает колпачок, все выпадает и чудом не разбивается.)
Ох, если бы хоть у кого-нибудь была другая реакция на эти предупреждения, я бы думала о человечестве намного, намного лучше.
Забегает лихой пожилой француз с дочерьми.
(Подходит ко мне и заговорщицки, ликуя улыбается.)
— Я ВЧЕРА ТУТ БЫЛ!..
Я (улыбаюсь в ответ):
— А Я НЕТ!
Перед Пасхой в бутик приходит Суфьян Стивенс и выбирает разноцветные палочковые свечи пасхальных цветов в подарок друзьям.
Все это время я смотрю на него с нежностью и тоской, пытаясь не подать виду, что я знаю, что это Суфьян Стивенс, под чьи песни к фильмам «Назови меня твоим именем» и «Я, Тоня» мы все недавно плакали, хотя мы и до этого под него плакали, честно скажем.
— Еще помогите мне выбрать золотой антикварный канделябр, — сообщает Суфьян. — Это подарок для очень значимого для меня человека.
Я мысленно отправляю эту картинку себе в прошлое: вот, Татьяна, верх твоей карьеры музыкального критика, ты помогаешь Суфьяну Стивенсу выбрать антикварный канделябр.
Когда я упаковываю Суфьяну свечи и канделябр, он расписывается на чеке так красиво, словно это автограф. Я и воспринимаю это как автограф.
«Селин! — пишу я Селин. — Мне дал автограф один из моих любимых музыкантов! Суфьян Стивенс! Вот удача-то!»
«Это не автограф, Таня, — отвечает Селин. — Это финансовый документ. Только попробуй стащить чек!»
А ведь я могла просто сказать: я вас узнала, Суфьян, распишитесь мне на нашем корпоративном буклете, что ли. Но на самом деле не могла.
Заходит англичанин из Лондона, очень степенный, в твидовом пальто.
Я:
— Вы пришли за подарком?
Англичанин:
— Нет. Я пришел нести вам печаль. Предупреждаю, сейчас будет тотальная херня.
Я:
— Вы хотите что-то вернуть?
(Я понятия не имею, как оформлять возврат товара.)
Англичанин:
— Нет, почему вернуть? Нам предстоит вот какая херня: моя жена хотела, чтобы я подарил ее маме две свечи, привез отсюда. Это русская мама. У меня русская жена, я лечу сегодня в Лондон домой. И вот жена дала мне инструкции, какие именно свечки, ткнула в эти свечки в каталоге, а каталог я проебал. И какие свечки она хотела — забыл. А позвонить я ей не могу, потому что она меня убьет. Давайте мы наугад придумаем, какие свечи могут понравиться русской теще — ландышевые? розовые? со змеиным ядом? Мне пиздец.
Я:
— Я могу выбрать то, что понравилось бы моей маме. Хотя она не русская мама. Но говорит на русском. Я думаю, что язык определяет обонятельные преференции. К тому же, например, советские женщины обожают запах ландыша — первомай, первомай, понимаете? Хотя да, я обобщаю. Дать вам первомай?
Англичанин:
— Давайте что хотите. Мне все равно пиздец. Давайте, гоните свой первомай. Тщетная, скорбная попытка что-то исправить.
Я:
— Ну, может, вы сами понюхаете его?
Англичанин:
— Нет. Если я буду что-то нюхать, я буду еще сильнее ощущать свою вину. Как будто я сам выбирал и выбрал не то. Давайте вы мне выберете что угодно. Хоть с запахом собачьих какашек. Мне не важно уже. Все равно меня убьют.
Я (упаковываю ему свечи):
— Может быть, хотите каталог?
Англичанин:
— Меня заставят его съесть. Ну на хуй. Вся жизнь пошла по пизде. Я не знаю, зачем я женился вообще.
Я:
— Мы все умрем, так или иначе. Чего переживать из-за подмены камелии ландышем.
Англичанин:
— Может быть, мой самолет упадет в Атлантику. Дай-то бог. Никто не узнает о том, как я облажался. Ландыш и первомай позора погрузятся со мной на дно морское.
Самое удивительное и очевидное — ни с одним американским покупателем подобный разговор был бы невозможен. Это сложно объяснить.
Заходит пожилая леди, похожая на персонажа Тима Бертона, — в винтажных юбках, кожаном плаще и «Мартенсах» о семи дырочках.
— Я обожаю ваши свечи, у меня дома свечи «Святой Дух» и «Скрипучие половицы Версаля», но я их не жгу, и они за несколько лет выдохлись, мне нужны новые. Но такие же. Они будут стоять у меня еще два года и тоже выдохнутся. Все выдыхается. Но это нормально. Такова жизнь.
Тут мой выход, конечно. В кои-то веки можно показать человеку любимую свечу, и он не поморщится.
— Так, я поняла. Сейчас покажу вам мою любимую свечу, и вам понравится, обычно никому не нравится — это свеча «Пылающий куст» (про себя я называю ее «Бородино», потому что она посвящена Наполеону и его блистательным боевым победам и поражениям). Она пахнет порохом, а также жизнью, которая выдыхается. Или выдыханием как таковым.
— Боже, какая прелесть! Она же пахнет тленом и сырой землей! Или вот как в лесу, знаете, яму выкопал, сел в нее и развел костер! Вот, кстати, еще о земле, у вас еще была свеча с сырой землей и плесенью...
— «Кармелитка»! «Древние мшистые стены»! Замечательная свеча!
— Да, она! Разложение и тлен! У меня такая тоже была. А что у вас есть из новенького?
— Вот грейпфрут, вот ромашечка есть, с шалфейчиком.
— Фу, это слишком мило. Что-нибудь с запахом сырой земли и смерти у вас есть из нового?
— О, у нас есть потрясающие духи «Морбидо», вам понравятся, вот.
— Да, «Морбидо» потрясающие, спасибо.
— Вот еще духи «Революция», я могу дать вам пробников.
— Боже, это просто праздник какой-то, спасибо! Я возьму просто «Святой Дух» на этот раз, но вернусь за «Пылающим кустом».
— Возвращайтесь, пожалуйста, я тут ужасно мучаюсь из-за невозможности обсудить с покупателями тлен.
Расплатилась, вышла. Я смотрю на чек — а это была Эван Михельсон, основательница Morbid Anatomy Museum.
Эван, вернись. Мы не договорили про многое.
#какиеизнихдлиннее
Пара, возможно, после бранча, подходит к длинным палочковым свечам двух размеров.
— Какие хорошие разноцветные свечечки! Ой, посмотри, прелесть какая! Они сколько стоят?
Я (обреченно):
— Мы продаем их в коробочках по шесть. Их у нас ДВА РАЗМЕРА. Те, что длиннее, стоят тридцать шесть за коробочку. Те, что покороче и поменьше, стоят двадцать четыре за коробочку. Они дешевле, потому что они меньше. Вы можете смешивать цвета. Набрать разных свечек из бара и положить в коробочку. Только надо набрать свечек одного размера. Или коробочку длинных, или коробочку коротких.
Девушка:
— Круто! Дайте мне коробочку!
Я:
— Какого размера коробочку? Вам какие свечи больше нравятся? Те, что длиннее — они слева, — или те, что покороче — они справа?
Девушка (удивленно):
— Тут два размера? А какие из них длиннее?
Да, я снова провалила презентацию.
Парень лет двадцати пяти, возможно, студент арт-школы, кладет папку на прилавок, смотрит в глаза.
— У вас есть что-нибудь, что плавится при горении максимально омерзительным образом?
Пришло время Наполеона?
Воскресенье, полдень, небольшой дождик. Подхожу к бутику, чтобы открыть его, — уже издалека вижу, что пара среднего возраста с двумя огромными чемоданами (гости города, что ли) крутится около соседней двери (вход в подъезд жилого дома на улице Елизаветинской), потом, немного подумав, вклинивается в дверной проем бутика и громоздит туда оба чемодана.
Я (дружелюбно помахивая ключом, подхожу к ним):
— Извините, пожалуйста. Я работаю тут, мне надо открыть магазин.
Гости города, придерживая чемоданы:
— Мы просто прятались тут от дождя, ничего такого. Просто дождь.
Я:
— Да, все нормально.
Жду.
Проходит секунд пять.
Гости не двигаются.
Я (в недоумении):
— Это магазин, в котором я работаю, извините меня, пожалуйста.
Гости города (очень объясняющим, немного снисходительным тоном, закатывая глаза):
— Послушайте, не надо так волноваться, просто прячемся от дождя!
Я:
— Я понимаю, но вы блокируете дверь, которую я хочу открыть, чтобы снять магазин с сигнализации, а также загораживаете мне вход в магазин чемоданами, и мне не очень комфортно сейчас.
Гости города (просветляясь):
— А, так вы поэтому тут стоите с ключом и просите нас уйти?
Нет, не поэтому. Просто я неприветливый злобный ньюйоркец из Сохо, и я хочу сделать ваше пребывание в этом чудесном городе невыносимым, конечно же.
Подруженька Настя, давно живущая в Нью-Йорке, объяснила мне про феномен #какиеизнихдлиннее. Таким образом американцы сверяют тезаурус и познают глоссарий бутика: ведь даже в «Старбаксе» названия размеров кофе всегда особенные (большой кофе как-то называется, средний тоже, и малый кофе имеет свое название, и это не всегда small), и всюду необходима ритуальная номинативность параметров, четкая звенящая семантика и броские клички размеров.
С ума сойти, а у нас-то большие длинные свечи на самом деле называются Рояль, а малые короткие называются Мадлен. Вот и решение. Вам Рояль или Мадлен? Рояль длиннее Мадлен. Мадлен-то у нас коротышки. Рояль гигантский, как рояль. Мадлен — это Пруст. Рояль — это спирт.
Марсель, держись, я иду. Мы с тобой сейчас перепрограммируем сознание покупателя.
Заходит высокий пожилой белый мужчина, интересуется ценой свечек. Потом спрашивает:
— Вы из Польши?
Я (задумчиво):
— Нет. Но вы почти угадали акцент. Я из Беларуси. Это рядом.
Мужчина (с гордостью):
— Минск?
Я:
— Да, Минск. Надо же, вот вы знаете Минск. Вы там были, что ли?
— Нет. Не был. Но я знаю.
— Да, это круто. Мало кто знает Минск. Обычно если знают, то те, кто там был. Но они после этого предпочли бы не знать.
— А я знаю, потому что бываю в Варшаве иногда. Еще я знаю, что вы в Беларуси в основном говорите по-русски, да?
— Ну, я говорю на русском и белорусском. Это удобно. Например, я понимаю польский прекрасно, потому что знаю белорусский. Но говорить по-польски не могу. То есть Беларусь — это такое пространство между.
Мужчина (с еще большей гордостью):
— Есть отличная старая европейская шутка про Польшу и это вот «пространство между». Знаете ее? Нет? Это известная старая шутка, классическая! Короче, один человек едет из Москвы в Париж впервые в жизни. А второй едет из Парижа в Москву тоже впервые. Оба экспресса «Москва — Париж» и «Париж — Москва» останавливаются ночью в Варшаве. И вот парижанин выходит на варшавский вокзал, оглядывается и думает: всё как я и думал, ну и дыра же эта Москва, какая вокруг срань, вот правильно меня предупреждали. А москвич выходит, оглядывается и думает: ah, que c’est beau, Paris! [3]
#вернусьчерезпятьминут
Отошла на пять минут набрать новых свежих свечей в дальнюю комнату-кладовку, повесив на дверь рукописную табличку «Вернусь через 5 минут». Пока нахожусь в кладовке, слышу, как кто-то довольно увесисто бьется в дверь, наваливается на нее, давит. Дверь не поддается. Еще один удар и еще. Подозреваю, что в магазин пытается ворваться слепой человек, который не видит табличку, ну или кто-то на улице загорелся и хочет, чтобы я потушила его огнетушителем, это серьезная причина, поэтому выхожу. Огнетушитель у меня есть к тому же. Вижу здорового мужика с грустной полосатой бойцовой собакой. Открываю им дверь, участливо спрашиваю:
— Все в порядке? Мне нужен был перерыв пять минут. Вы не видели табличку?
— Видел. Я подумал, может быть, уже можно.
— Но дверь-то закрыта была.
— Так вам нужно больше времени? Мне подождать?
— Нет, мне уже не нужно. Я чисто из интереса хочу узнать, почему вы пытались войти в магазин, если он был закрыт и вы видели табличку.
— Я не знал, прошло ли уже пять минут!
Хорошо, мужик, я тебя поняла. Я больше не буду вешать табличку «вернусь через пять минут». Я сделаю табличку «Магазин ЗАКРЫТ на пять минут в 2:40 и БУДЕТ ОТКРЫТ через пять минут в 2:45». Может быть, так будет понятнее и люди не будут биться в закрытую дверь.
Но что-то мне подсказывает, что нужно что-то еще. Что-то еще.
#какиеизнихдлиннее
Женщина — мать семейства, пожилая, белая, с шестью здоровенными, допустим, сыновьями в возрасте двадцати-сорока лет (мне сложно в этом разобраться, пусть это будут сыновья), которые разбредаются по бутику и нюхают всё подряд. Смотрит на бар со свечками-палочками, ловко выхватывает ту, что покороче.
Радостно:
— Эта слишком короткая! У вас есть такие же, но длиннее?
Я (в полном восторге от возможности наконец-то проверить, работает ли теория):
— Да! Рояль у нас длиннее. А у вас — Мадлен! Вот тут у нас — слева — Рояль!
Женщина (вынимает одну из свечей Мадлен):
— Это Рояль?
Я (теряюсь).
Подходит один из сыновей, сорокалетний брюнет с усами.
— Рояль тут слева, видишь?
Женщина (вытягивает свечу Рояль):
— Это слева? Эта длиннее? Я что-то не пойму. А короткая — это не Рояль? Объясни мне.
(Я удаляюсь из разговора.)
#какиеизнихдлиннее
Заходит девушка, восторженно смотрит на палочковые свечи в баре.
— Какая прелесть! Боже, какие они красивые! Это же как конфеточки!
Я (поддерживаю):
— Да, конечно! Как конфеточки!
Девушка (умиленно):
— Какие у вас есть типы этих свечей?
Я (начинаю сиять):
— У нас есть Рояль и Мадлен. Вот Мадлен (достаю из бара Мадлен). А вот Рояль (достаю из бара Рояль). Видите, они немного разные.
(Рояль в два раза длиннее Мадлен, но я специально решаю не употреблять слов, характеризующих длину, объем, пространство, время, Вселенную — лишь Рояль и Мадлен есть в моем новом прекрасном мире.)
Девушка (с благоговением):
— Прелесть! Просто прелесть! А какие из них больше подходят обычным подсвечникам — Рояль или Мадлен?
Я (еще не веря, что сработало):
— Ну, Мадлен более типичные. Они подходят почти всем подсвечникам. Иногда Мадлен, так сказать, чувствует себя чуть просторно в подсвечнике. Тогда вы капнете капельку воска и установите ее немножко... потуже, что ли. Или обернете Мадлен бумажкой, чтобы она... покрепче, что ли, держалась в подсвечнике, который ей... В котором она чувствует себя чересчур свободно!
Девушка (счастлива):
— Я возьму коробку Мадлен!
Я (тоже счастлива):
— Конечно! И вы можете смешивать цвета!
Девушка (орет):
— СЕРЬЕЗНО?! СМЕШАТЬ РАЗНЫЕ ЦВЕТА?!!!
Да, сейчас ты смешаешь шесть максимально разноцветных свечек, выбирая каждую по минуте, потом сложишь их в коробочку и задумчиво скажешь, что это все выглядит немного по-клоунски.
Девушка (долго выбирает шесть свечек максимально разных, не сочетающихся друг с другом цветов, долго раскладывает их рядом, старается, потом складывает все в коробку, разочарованно вздыхает):
— Какой-то клоунский вид получается...
Я (с пониманием):
— Вы сами сказали, что они как конфеточки! Вот вы и выбрали себе как будто набор разноцветных конфеточек!
Девушка (счастлива, уходит).
Я еще ни разу не встретила человека, который бы от словосочетания mix and match не сошел бы с ума, удержался бы и выбрал красивый набор из шести свечек в духе «две бежевые, две лиловые и две изумрудные» или там «три цвета бургундского вина, три слоновой кости». Нет, всем сносит крышу. Мультиколор, безумие, конструктор лего!
Заходит девушка в дырчатых лосинах и с хрустящими бумажными пакетами из других бутиков. Долго выбирает пахучую свечку. Такое ощущение, что ей нужна помощь.
Я:
— Вам надо помочь выбрать?
Девушка:
— Да, у вас была такая травяная свечка. Не помню. Травяная.
Я:
— «Дюшан»! Она травяная. Вот понюхайте. Ромашка, чай, эвкалипт, ветивер.
Девушка (нюхает):
— Спайси! Она спайси!
Я:
— Ну, в ней нет специй особо, если честно. Так, травки всякие.
Девушка:
— Да, это спайси! А что у вас еще есть похожее? Ой, вот! «Марокканский мятный чай»! Да-да-да, это она! Я ее искала!
Я:
— Это бестселлер. Там чай, смородиновые листья, ваниль, яблоко.
Девушка (нюхает):
— Класс! Спайси! Эта тоже очень спайси!
Я:
— Ну, у нас есть другие свечи, если вам нужны именно со специями. Тут, скорей, зеленые чайные светлые ноты, и даже ваниль очень мягкая. Среди пряных свечей я бы предложила...
Девушка:
— Да, эта очень спайси! Обожаю спайси-свечи! А вот еще свеча «Корсика» — там что?
В свече «Корсика» у нас лимон, веточка инжира и какие-то травки с сосновым лесом.
Я:
— Спайси! Это свеча спайси!
Девушка:
— Ура! Спайси! Вот эту я и возьму!
Двое мужиков проходят мимо, заглядывают в окно.
Один другому:
— Нет, пойдем на хер отсюда. Я знаю это место, это ебически дорогой барбершоп.
Пара с букетом цветов в бумажном конверте. Рассматривают свечи на оконной витрине, нюхают одну, другую. Потом снова одну, потом снова другую. Пытаются сравнить.
Я:
— Они одинаково пахнут. Это свечи с витрины, они демонстрационные. Вот точно такие же стоят на полочке — нюхать лучше оттуда.
Женщина (берет свечу с полки, потом берет свечу с витрины и смотрит на нее):
— Она такого же размера?
Я:
— Такого же размера, как что?
Женщина (недоумевая):
— Такого же размера, как эта вот с полки.
Я (смотрю на свечи, которые абсолютно идентичны):
— Вы про эти две свечи?
Женщина (раздраженно):
— Да, я про эти две свечи! Они одинакового размера?
Мужчина (смущенно):
— Да, конечно же, они одинакового размера, ты что, не видишь?
Женщина:
— Почему нельзя это просто сказать?
Действительно, почему.
Заходит безобидного вида девушка, незаметно нюхает палочковые свечи Мадлен в канделябрах, склоняясь к каждому лицом. Понюхав таким образом около шести, подходит и возмущенно говорит:
— Они все пахнут одинаково!
Я (отвлекаюсь от чтения пресс-релиза новой свечи с запахом пчелиного улья):
— В смысле? Кто?
Девушка (показывает):
— Вот там синяя! Красная! Зеленая! Все пахнут одинаково!
Я:
— Да, они пахнут одинаково. Потому что они не пахнут.
Девушка (разочарованно уходит).
Заходит огромный мужчина, видит на витрине пышный букет цветов. Селин заказала его у флориста в честь запуска новой свечи с запахом пчелиного улья — для праздничного вида и общей гармонии происходящего.
Мужчина (нюхает букет, засовывая в него голову):
— Как прекрасно пахнет!
Сейчас ты будешь нюхать медные канделябры, переливчатую ракушку и декоративное страусиное яйцо на медной подставке. Я всё знаю.
Заходит высокий холеный молодой человек, молниеносно хватает с прилавка тяжеленькую коробку с новой свечой с запахом пчелиного улья (для удобства назовем ее свеча «Пчелка»), переворачивает ее.
Я (отлично зная мотивацию людей, которые хватают что-нибудь и переворачивают):
— Ингредиенты там написаны только химические. Содиум бикарбонат, такое. Вам нужно знать, чем она пахнет?
Молодой человек (продолжает выискивать что-то на донышке коробки):
— Да, мне важно знать запах. Это подарок.
Я (беру пресс-релиз со стола, читаю):
— Сейчас скажу. У меня все в пресс-релизе, мы только получили эти свечки. Да не смотрите вы на коробку, там нет ничего, там просто химический состав и вес, и все на французском. В общем, вот: бергамот, мед, воск, эфирные масла корицы и сандала, основа — мускус и пачули, ваниль и боб тонка, он же кумарин.
Молодой человек (берет вторую коробку с такой же свечой, переворачивает и ее, вчитывается в дно коробки).
Я:
— Так какую вы ищете информацию на коробке? Может, я помогу как-нибудь?
Молодой человек (смущенно):
— Чем она пахнет...
Я:
