Владимир Калашников

На перепутье двух веков

Российская драма ХХ века

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Владимир Калашников, 2019

Книга создана на основании моего жизненного и профессионального опыта. В ней изложена история рода Забуруновых: ХХ — ХХI века. Арктический период жизни автора. События 90-х годов: причины, последствия. Как предотвратить развязываемые США войны между Россией и бывшими республиками СССР. Роль США в этом. И роль, и право России в защите своего жизненного пространства.

16+

ISBN 978-5-4496-3386-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. На перепутье двух веков
2. Валентина Забурунова Теплая Сибирь Валентина Забурунова
3. Теплая Сибирь Воспоминания
4. Тетя Валя вместе с любимым сыном Геной Томиловым. Так вместе они и похоронены
   1. ВЛАДИМИР СИНИЦЫН. СИБИРЬ И ДАЛЕЕ…
5. Ну вот, Арктика заканчивается. Впереди долгая и неизвестная жизнь, о которой мы поговорим далее
   1. (закончилась история? Или «Новая Россия»? )
6. 80-тые справедливо можно можно назвать: «Третья часть сонаты №2 Фредерика Шопена» (по-русски — похоронный марш)
   1. УКРАИНА. ЧТО ДАЛЬШЕ?
7. А что же ждет Украину, людей ее?
   1. ЯДЕРНЫЙ ЩИТ РОДИНЫ
   2. ТИХА УКРАИНСКАЯ НОЧЬ (на полярном Урале)
   3. Чого я ни сокил? Чому ни литаю?
   4. АРКТИЧЕСКАЯ МЕДИЦИНА (первый уровень)
   5. БАЙКИ ПРО МЕДИЦИНУ В АРКТИКЕ
   6. Дорогие потомки!
   7. ЭПИЛОГ

Валентина Забурунова Теплая Сибирь
Валентина Забурунова

Теплая Сибирь
Воспоминания

Тетя Валя вместе с любимым сыном Геной Томиловым. Так вместе они и похоронены

Таковы воспоминания Валентины Федоровны Забуруновой (1914—1999). Валентина Федоровна родилась в Иннокентьевске Иркутской области. Там она закончила Техникум путей сообщения, после чего работала на строительстве железной дороги Новосибирск — Тогучин, школьных зданий в Новосибирске, на заводе расточных станков в Кривощеково. В общем, как принято было говорить когда-то, «настоящая рабочая биография». Но воспоминания ее не о станках и не о трудоднях. Это почти поэтическое описание жизни в советской провинции. Сквозь безыскусность письма и непосредственность авторского взгляда сами собой проступают характернейшие детали момента.

Я родилась за три с половиной года до Октябрьской революции. Отец мой, Федор Андреевич Забурунов, родом из Астрахани, оказался в Сибири, в Александровском централе. Он — политический ссыльный. Будучи призван в армию, служил матросом на Каспийском море. В то время, он рассказывал, был сильный произвол офицеров. И вот одного из матросов, который служил вместе с отцом, за революционные настроения забили до смерти. Возмущенные сослуживцы организовали бунт на корабле и сбросили в Каспий, так говорил отец, ненавистного офицера. После этого последовал арест и военный суд. 6 матросов были приговорены к ссылке в Александровский централ. Гнали их пешим ходом.

Мать моя, Федора Георгиевна Дронова, вместе с матерью жила в селе Александровское, в 70 км от Иркутска, она и уроженка этого села.

Кроме меня, младшей дочери, в семье было трое детей — брат Володя, сестра Анна и Елизавета. Сестра Анна уже училась в гимназии, брат — в реальном училище, а мы с Елизаветой были еще маленькими. Жили мы в Иннокентьевске на Четвертой улице, там улицы именовались счетными единицами. Наша улица была главная, на ней находились — гимназия, реальное училище, базар, жили на ней преимущественно железнодорожники. Я помню наш дом, сад, который посадили наши родители: замечательные кусты черемухи, сирени, красной смородины. Летом сад превращался в прекрасный цветник. Моя сестра Анна была большая любительница цветов, было очень много клумб. Аромат резеды, душистого горошка, табачка наполнял запахом весь дом. Как я помню, с ранней весны и до поздней осени в доме стояли вазы с цветами. В доме было три комнаты, кухня. Всегда тепло и светло. По вечерам в большой комнате зажигали большую керосиновую лампу под зеленым абажуром.

В 1923 году сыграли и вторую свадьбу — Нюты с Колей. Свадьба моей сестры была богатой, красивой. Конечно, все расходы взяли на себя Башиловы. Невеста была прелесть: в белом платье, фата. Я, Лина и наша кузина Вера были провожатками, в голубых платьях с незабудками на груди, в белых чулках и голубых туфельках. Венчанье было в церкви и венчал их наш уважаемый священник — отец Константин. Большая умница, к нему замечательно относились все, кто его знал. После венчанья мы поехали в экипажах по Иркутску: мы с Верой сидели с женихом и невестой. На Нюте была бархатная черная ротонда, подарок нашей тетушки Дуни. Праздновали свадьбу у Башиловых. Мы, дети, снова были в отдельной комнате, а занимался нами Колин дядя, питерский рабочий. Он запевал песню, а мы — припев: «С нами, с нами, по Сенной, по Сенной!»

Нюта с Колей стали жить в Иркутске, сняв частную квартиру в Знаменском предместье у женского монастыря. В то время они были студентами Иркутского медицинского университета. Так началась их супружеская жизнь, которую они прожили рука об руку 41 год.

Мне хочется вспомнить свою встречу с Блюхером в те годы. В 1932 году я, во время каникул, поехала к своему брату Володе, который был военным комендантом на станции Бочкарево. В то же время там гостили Катина сестра Женя, жена адмирала, с сыном Борькой. Володя тоже взял отпуск, и мы всей семьей выезжали на природу. Время проводили очень весело — купались, загорали, плавали на лодке. Вот однажды пришел домой взволнованный Володя и говорит нам: «Дорогие женщины, быстро наведите идеальный порядок, приготовьте ужин, через час у нас будет товарищ Блюхер с женой». Блюхер следовал в Благовещенск, в который вела ветка из Бочкарево. Мы все быстро сделали, и вдруг появился Блюхер с женой и своими адъютантами. Очень приятный и веселый человек, симпатичной показалась и жена его. Она Кате вручила подарок — шелковые китайские чулки и пачку носовых платков. Сели за стол, было хорошее вино, но брат мне не подал вина. Блюхер это заметил и сказал: «Владимир Федорович, а ведь ваша сестра — студентка, так что ей можно немного». В то время только появились патефоны, играли пластинку «Бублики». Я вышла на крыльцо в окружении адъютантов Блюхера и читала им Есенина, все они были в восторге, тогда мало кто знал его стихотворения наизусть. Часа через три Блюхер уехал, Володя сопровождал его до самого Благовещенска.

ВЛАДИМИР СИНИЦЫН. СИБИРЬ И ДАЛЕЕ…

Случайно нашел эту публикацию. Дело в том, что я племянник Валентины Федоровны — Синицын Владимир. Моя мама — «Лина» в записках, сестра В.Ф. — Забурунова Елизавета Федоровна.

Сейчас на дворе 2019 год и мне как волшебнику дается возможность описать, что же произошло за этот почти век; судьбы всех персонажей, указанных в записках, и персонажей новых — рода ЗАБУРУНОВЫХ.

Начнем по-порядку, по-старшинству. Дядя Володя — Забурунов Владимир Федорович, в честь его я назван Владимиром. Судьба его очень трагична. Тетя Валя описывает приезд в их семью полководца Блюхера. Мне известно, что во время гражданской войны дядя Володя попал в отряд Блюхера и Блюхер из простого хлопца сделал командира Красной армии. Это (именно приезд Блюхера с женой, описанный тетей Валей) будет потом фигурировать в уголовном деле, в 1937 годах прокатившихся в нашей стране репрессиях. По уголовному делу дядя Володя проходил как один из многочисленных связей Блюхера. Дело было очень скоротечным, как и все другие дела тех времен, и окончилось расстрелом как Блюхера, так и других связей, в том числе и дяди Володи. У дяди Володи в Москве была квартира, ее конфисковали вместе с мебелью, а его жене тете Кате пришлось уехать к родственникам вместе с дочкой Лялькой, моей двоюродной сестрой. Это дело могло так и остаться, как и миллионы других дел, дожидаться реабилитации, оттепелей, смерти вождя, вождей и пр. пр. пр.

Дело в том, что в конце 30 годов дядя Володя был неожиданно реабилитирован (но не «воскрешен»), тете Кате была возвращена московская квартира, мебель. Без извинений и в полной тишине.

Эта трагедия как гвоздь во мне сидела долгие годы и я дал себе слово докопаться до сути; слишком необычным было все: скоропалительная реабилитация (в такие то годы), возврат конфискованного и никаких репрессий к ближайшим родственникам.

Я закончил училище в Новосибирске и работал на полярных станциях в Западной Арктике. И вдруг (неожиданно для всех — сослуживцев, руководства) поступил в Лениенградский государственный университет на заочное юридическое отделение. В унтах, летной куртке пришел УКГБ по Архангельской области и сказал вахтеру, что хочу работать в органах безопасности. Конечно, это выглядело настолько наивно, если не сказать большего.

Потом я узнал, что в подобных ситуациях, например, в ЦРУ, человек (назыавется инициативник) берется в разработку как иностранный шпион. Вышел работник кадров, очень тепло со мной поговорил и… отказал, сославшись, что в органы берут людей с высшим образованием, в виде исключения (за какие то особые заслуги) — с незаконченным высшим (после окончания 3 курса). Но я уже «завелся». Пришел к зав. УКП И. С. Аргандеевой (оказалось, что она бывший секретарь обкома комсомола), при этом сообщив, что я, кроме всего прочего, полярный радист 1 класса (на Севере это высшая категория). Она ко мне очень благоволила, потому что во время вступительных экзаменов лишь два человека сдали все на 5 и прошли вне конкурса. Один из этих людей — был я. И она мне говорит: Володя, да без проблем, я позвоню зам. начальника УКГБ Просвирнину и он тебя примет. И колесо закрутилось! Проверки, справки. Через пол года я уже был сотрудником КГБ в Службе «Р» (радиоконтрразведка). А через 1 год, когда я был на 2 курсе, меня вызвали к руководству 5 отдела (оперативное подразделение) и предложили работу уже там. Мечта сбылась намного раньше, чем я предполагал. Направление оказалось довольно сложным, потребовались специальные знания и я после окончания 3 курса ЛГУ перевелся на 2 курс Высшей Краснознаменной школы КГБ.

Вот тут то и началось выдергивание «гвоздя» из моей памяти. Предметов было великое множество, но для разрешения всех вопросов, связанных с моим дядей, мне нужен был предмет: «История органов ВЧК КГБ» и преподаватель этого предмета. И вот что я выяснил:

После революции белогвардейцы обосновались по всей Европе, но меня интересовала Франция. Там обосновался наиболее одиозный белогвардеец по фамилии Савинков. Он планировал и проводил наиболее жестокие террористические акты против Страны Советов.

Перед органами ВЧК была поставлена задача о выводе Савинкова на территорию страны, аресте и гласном суде над ним. Но как это сделать? Было решено легендировать на территории страны белогвардейскую подпольную организацию и пригласить Савинкова ее возглавить. Назвали эту операцию «Операция трест». В 70 годы был создан фильм под этим названием, который с успехом демонстрировался на экранах страны. Но мне то нужно было, причем здесь Блюхер. Вот тут и началась разгадка. Оперативные работники, разрабатывающие операцию, зная, что Савинков — очень осторожный и коварный враг, на мелкую «рыбу» не клюнет, решили добавить в «подполье» крупных известных фигур из бывших царских военначальников и предложили фамилию Блюхер. С этим предложением направились к Дзержинскому Ф. Э., который в резкой форме запретил это делать. Вскоре в 1926 году Дзержинский скоропостижно скончался, а Менджиский не знал об этом запрете и продолжал руководить этой операцией.

Оперативные работники, после запрета Дзержинского упоминать фамилию Блюхера, ее не упоминали, а данные, из которых можно было установить, какое лицо под ними скрывается, все таки использовали. Операция прошла успешно, Савинкова вывели на территорию России, арестовали, ему удалось бежать из-под стражи. Целая детективная история, но мои исследования были в другом: причем Блюхер?

А оказалось банально просто. Ушла в прошлое история с Савинковым, шли 30 годы, годы подозрительности, годы репрессий. Советская внешняя разведка приобрела источника в контрразведке МИ5 (Англия), в ее аналитическо-информационном подразделении, и он начал поставлять сведения, касающиеся Страны Советов. Наша контрразведка анализировала эти данные и тут… бумеранг вернулся. Согласно сообщениям из МИ5 на территории СССР действует подпольная организация, целью которой является свержение советской власти. Более подробное изучение показало, что к этому причастен не кто иной, как Блюхер. У всех волосы встали дыбом — Блюхер крупнейший советский военначальник, освободитель Сибири и Дальнего Востока, прославился операциями в Польши. Доложили И. В. Сталину. Реакция его предсказуема: тщательно перепроверить, на 10, на 20 раз. Перепроверили: материалы действительно МИ5. Сталин дает указание: в разработку! Подключили прослушку. Блюхер в кругу друзей не очень одобрительно отзывается о действиях Сталина при обороне Царицина. Здесь, справедливости ради, сказать, что по уровню знания военного дела Блюхер был на голову выше Сталина. Тот сидел по царским тюрьмам, а Блюхер был кадровым военным, доказавшим в боях с белогвардейцами свои способности полководца.

Говорят, Сталин, прочитав сводку, нахмурился и сказал: реализуйте. Потому и спешка с реализацией. Сталин даже не давал задания: не дезинформация ли это английских спецслужб, они на это ох как способны!

Я, честно говоря, тетю Катю не застал в живых, с ее дочерью Лялькой я встречался в Москва в 70 годы, она знает, что какие то документы о реабилитации были, иначе кто бы квартиру, мебель вернул. И все за давностью лет не хотят все ворошить сначала, все слезы выплакали, особенно бабушка, когда какой то сердобольный охранник ей сказал, когда несколько дней у нее перестали принимать передачи: идите, бабушка, не майтесь, расстреляли его. А я остался без дяди. Он так и не узнал, что у него есть племянник с именем в его честь.

А это семья Забуруновых в 2000году. В верхнем ряду третья слева моя мама Елизавета Федоровна, ослепла в 90 годах, в 2001 сломала тазобедренный сустав (умрет 4 сентября 2002 года — 92 года), шестая справа тетя Валя (умрет через месяц после этого снимка, рядом — ее сын Гена Томилов (умрет от тоски через год после смерти матери).

Внизу: первая слева — дочь тети Вали — Галка (умрет в 2010году), справа от меня — ее дочь Люда Томилова (умрет в 2014 году). Похоронены все, кроме Галки, в одном месте (всей семьей вместе с бабушкой Дорой).

На этом я заканчиваю первую часть моего повествования. Далее мой рассказ пойдет о «виновнике» этого обзора семейной хроники, т. е. обо мне. Не совсем скромно, но я хочу рассказать о великих переменах в этой жизни, случившихся со всеми нами, называвшимися гражданами Советского Союза, и вдруг переставшими этим быть. Оставшимися без Родины!

Сиротами, в конце концов. Никто за нас не отвечает, не жалеет, когда нам плохо. Где ты Родина-Мать? В чем причина (причины), кто виноват и как, в конце концов, это исправить.

Все это невозможно сделать без серьезного анализа лет, предшествующих этим страшным 90-м. Поэтому я и сделаю «коротенькую» биографию того, кто «покушается» на такой серьезнейший анализ, а вам судить, близок я к истине или далек, как и те, кто до меня пытался это сделать.

Итак, в середине 1943 года (начало конца самой страшной до этого войны (по-крайней мере, для всех советских людей) я, наконец, родился. В центре Сибири, далекой от фронтов, но испытавших все «прелести» мировой (отечественной) войны. Отец — инженер, мать — преподаватель русского языка и литературы. Почему, спросите Вы, отец не на фронте? Отвечаю (год рождения моего отца -1889). с мамой разница — 21 год.

А я — гибрид мудрости и молодости.

В 1958 году иду по улице и вижу объявление: Ремесленное училище №7 объявляет прием на обучение по специальности радист-наблюдатель. Тут я сделаю небольшое отступление: Родился я 31 июля, а в школу пошел в 6 лет, т. е. к тому времени я окончил 9 классов. Много читал, любил и мечтал: авиация, арктика (или-или). В голове от этого объявления: летать на самолете в Арктике, наблюдать и передавать «развед-сообщения». Романтика, да еще какая! Все одним махом: и учится всего 2 года. Мне было еще 14 лет.

Дома я заявил, никаких десятых классов, я нашел дело своей жизни и точка! Мама на дыбы! Но в училище со мной пошла, думала, откажут. Не отказали, но взяли, с условием закончить вечернюю школу. И началось в моей жизни: «в виде исключения». Вот как я тогда выглядел:

Самое интересное, я почти угадал о своей будущей жизни (спустившись с небес на нашу родную, тогда советскую землю): летать я буду самолетами Аэрофлота, вертолетами полярной авиации, но не за рулем, а в качестве пассажира, а передавать буду сводки погоды, чтобы эти самолеты могли летать, суда плавать, но, самое интересное: в АРКТИКЕ!

И оказалось, что это необходимо для становления мена как мужчины и, самое главное, ЧЕЛОВЕКА с большой буквы. Арктика это с людьми делать может. Правда не со всеми, но может. Нужно только сильно захотеть.

Училище я закончил с отличием, значит имел право выбора места работы. Только западная Арктика! И на все лестные предложения (Дальний Восток, Байкал, высокогорье) я ответил отказом.

Итак, Архангельск, Северное управление гидрометслужбы. Кстати, к 1960 году я так преуспел в росте, солидных кулачках, что абсолютно несравнимо с этим фото (позднее похвастаюсь). Диплом с отличием, рост солидный — начальником на ГМС Лоптюга. Голова закружилась! Ночь не спал. Утром в управлении — отрезвление (не у меня, а у руководства: «как, ему нет и 17») А там: секретные документы (допуск), оружие (разрешение). И поехал (ехал, летел, плыл) на самую труднодоступную гидрометстанцию в горах Полярного Урала Верхний Щугор. Вот тебе и Арктика! Началось! Разочарование — полнейшее. (это — из начальников-то). Но оказалось, что там «наверху» (не на том «верху» -земном, а еще выше) — все было предусмотрено: взрослеть постепенно, но «капитально», что и было сделано.

Вот эта станция: ближайший поселок — 220км; горная река: рыба — хариус, семга заходит метать икру; дичь — не пугана; медведи, волки, рассомахи. рыси, лоси, пушнина

(Угрюм-река какая-то, Синильга вот-вот выскочит и — на шею). Зимой -55. (УХ!)

Итого: там полтора года (Гагарин в космос, спутники летают, деньги — Хрущев поделил аж на 10). Возвращаюсь в иной мир.

Отпуск пролетел (деньги пересчитывал в основном). Потому что мыслил «дореформенными категориями». Конечно, их не хватило. Полярник!

Назад (к себе на родину) в Архангельск. К начальнику отдела сети Савицкому: только за полярный круг! Другие предложения не принимаются! Победил! Гидрометстанция «Мыс Константиновский», Баренцево море (уже ближе!).

Не буду долго описывать (не от того, что везде все одинаково, еще как неодинаково). Расскажу, что «щиплет нервы», потому что это было мое второе путешествие «туда». Первое я не рассказал, но расскажу.

В 1953 году (год смерти И.В.) в мае месяце я объелся кедровых орехов со скорлупой. Было это в Кемеровской области на руднике Берикульский (мы там жили с 1948 по 1958 год).

Население рудника около 5000 человек, больница маленькая, специалистов нет. Ночь я лез на стену от боли. Утром терапевт определила: апендицит. Отправила на соседний рудник Новый Берикуль. На лошадке (такой там транспорт) папа отвез к хирургу, но она оказалась где-то «ТАМ». (Как потом выяснилось — на свадьбе). Вызвали. На стол, местный наркоз и началось: час во мне копаются, два, наркоз иссяк, итого: 3.5 часа). Зашила наживую. Родителям сказала, что все успешно, а через 2 часа — температура 40, умираю: апендицит лопнул и перитонит. Звонит родителям: ребенок умирает, нужно вести за 50 километров в райцентр. Горные дороги, слово асфальт там было не ведомо. Папа нашел какого-то водителя самосвала ГАЗ-51. И меня: со свеже — зашитым животом, растекшимся гноем в брюшной области повезли… ну конечно: в таком виде, вообще-то, возят, извините, на кладбище (по всем медицинским энциклопедиям). Описать боли я не смогу, таких слов у нормальных людей нет. Единственное, что я просил (умолял): «Не мучайте меня, дайте умереть спокойно» — мне было всего 10 лет. Странно, но довезли. Через 5 часов!

Дело в том, что это было через 5 лет после окончания войны. И хирург, которая делала мне операцию, и хирург, которая ждала меня всю ночь в райбольнице, — фронтовые подруги-хирурги. И спасая меня, Евгения Михайловна (хирург — от бога) спасала свою фронтовую подругу от тюрьмы. На стол — и закись азота в легкие. Вот в этот момент я и увидел «верх». Описываю: длинная белая труба, движение по-спирали и, почему-то, диск, с сидящими на нем маленькими желтыми цыплятами (?), все ускоряет движение, а цыплята кричат (?) «мама-кура». Говорят, у всех по разному полет «туда». Но все сходятся во мнении, что это клиническая смерть. Потом мне говорили, что мои последние слова: «Что ж вы со мной делаете, ведь я всю дорогу за жизнь…». Спасла меня Евгения Михайловна, ассистирующая впоследствии у профессора Подгорбунского (Томск) при операциях на головном мозге (а тут какой-то живот!).

А теперь, ко второму раунду (попытке попасть «наверх»).

Показываю, на чем там ездят.

Ну еще — на оленях, но это — местные. От мыса Константиновсий до пос. Черная — 80км (по-прямой), по тундре или по морю — аж все 120. Поехали мы с моим сотрудником Женей Кокашем (я уже (и до конца полярной жизни — 8 лет) начальник (потом еще двух зимовок) в эту самую Черную — забрать и отправить почту, запастись провиантом. Это был апрель 1962 года (апрель — не сочинский — минус 20). Так все было удачно: солнышко, на душе — расслабуха, позагорать бы! И позагорали!

Доезжаем до Мыса Шведский — остается 20 км, но замучили торосы. А тут вдруг — река Песчанка и перед ней со стороны моря (как посадочная площадка для АН-2) — идеально ровная и Женька направил собак туда и, когда мы оказались где-то в центре этой «взлетной полосы», раздался страшный треск, земля (лед) у нас ушла под ногами (собачьими). Я закрыл глаза, а когда открыл, понял, что я занимаюсь подводным плаванием. Вынырнули и увидели картину: собаки цепляются когтями за лед, сани — на кромке льда, мы — в воде. На глубине полутора метров — второй лед. Мы стали подбираться к саням, но как только мы их коснулись, все: собаки, сани и мы провалились вместе со льдом. И самое плохое: упряжка перепуталась в постромках и собаки стали тонуть, а это верная смерть для нас: 20 км без собак, с полностью мокрой одеждой — путь в, это самое, небытие! Женька меня старше на 13 лет, давно на зимовках, а тут — скис, заплакал. И это придало мне силы. « Женечка, не переживай, прорвемся, давай спасать собак — это главное, остальное ерунда». В Арктике без ножей не ходят, не ездят; спят, правда, без них. Я пробрался к собакам, благо лед под ногами стал повыше — где-то по-пояс, идти плохо, но можно. Я по очереди перерезал постромки, где не смог снять. Собаки повзбирались на расколотые нами льдинки и плавали как Робинзоны, но дело было сделано: они живы, кроме одного, самого сильного и мощного пса по имени Нордик — он нахватался воды и совсем обессилил. Я ему помог забраться на неповрежденный лед, а мы, толкая впереди себя сани, шли в сторону берега как ледокольный флот. Сил совершенно не было, я уперся взглядом в одну точку на берегу и не видел больше ничего. Мысль была одна: ступить на твердую почву. И вот! Не могу описать чувство, которое я испытал: стою, воды вокруг меня нет, хлюпает только в моих «многотонных» унтах, но стою же! Тут и Женька появился, все как во сне: идти хочешь, но не можешь.

Первое, что сделали: сняли себя все, что можно, выжали, все, что можно (а мороз — то

— 20). Тут и стало холодать. Я Женьке отдал свою меховую куртку, у него взял ватник и тут зубы застучали по-настоящему. Мы к саням — мы везли всякие гостинцы, но главный гостинец, без которого я бы сейчас не писал эти мемуары, ВОДКА, что бы про нее не говорили, но в данной ситуации я не знаю другого способа заставить организм биться за жизнь, ведь впереди — 20км. Мы выпили по бутылке водки, почти не закусывая, не почувствовав крепости, запаха и вкуса.

По телу пошла кака-то теплая струя, потянуло к отдыху, но я глянул в сторону моря и мне стало дурно: я увидел 5 плавающих льдинок, а на них 5 наших собак. Шок! Я уже понял, что лезть в ледяную воду придется мне, поскольку Женька сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. Я снял, что можно снять, чтоб не намочить уже отжатое и шагнул опять в воду. Я тут прервусь, чтобы сказать, что это — мое не первое купание при подобных 20 градусов. Еще на Верхнем Щугоре один наш работник Вадим Федяев ходил с ружьем км в 5 от станции и ранил лося, тот ушел от него и сдох посреди горной речки, его понесло течением, а на перекате зацепился рогами и застрял. Вадим пришел на станцию и рассказал. Мы взяли с собой оцинкованный трос, метров 100, и пошли на «место происшествия». Река Щугор — горная река с быстрым течением, поэтому осенью долго не замерзает: кругом навалено сугробов, в воздухе -20, а речка себе бурлит. Я только что написал, что увидел Женькин

вид при виде картины с плавающими собаками, такой же вид я увидел у ребят с нашей станции. Может, мне в обоих случаях это показалось или я стремлюсь «в герои», не знаю.

Но я там на Щугоре, снял все до трусов, снял валенки, взял в руки трос и вступил в воду горной реки при -20. Если бы вступил в расплавленную легированную сталь, впечатление было бы таким же или, может, чуть мягче. Меня хватило только до достижения водой того

места, которое называют «мужским достоинством». Реакция: секунда и я на берегу. Но, когда мне стали давать советы: «ступать осторожнее, не поскользнуться», я понял: «позади Москва», путь только вперед, у меня появилось чувство, что передо мной волны расступаются, а за мной смыкаются (как из библии). Метров 50 пришлось преодолеть, зацепил трос за рога, понесся (в моем воображении) назад, если можно «нестись» по горной речке. На берегу я влетел в штаны, запорхнул в валенки. Скорость до станции (5км) была околоолимпийская. Все последующие дни ни чихания, ни кашля я у себя незаметил.

Возвращаемся к реке Песчанке и Баренцову морю. От случая на Щугоре до Песчанки прошло около года, впечатления были свежи. Осталось сжать зубы, чтобы «не уписаться», подходить (подплывать) к льдинке, сбрасывать собак в море и они — «батерфляем» к берегу. Как они носились по берегу! И я заметил, что между человеком и собакой разницы почти нет, разве что ногти они не стригут. Один Нордик лежал и силы у него кончались. Мы быстро запрягли собак, я положил Нордика на колени и что было дальше, я не помню. Говорят, что когда собаки нас сами довезли, мы были похожи на две громадных ледяных глыбы. Чтобы снять с меня унты, ноги пришлось оттаивать в горящей топке печи. А я снова открыл глаза и увидел: не белую трубу с цыплятами, а белый потолок, причем принадлежность его я сразу не определил. Говорят, я спал 3 суток, Женька — меньше, но живы, на удивление. Кстати, ни кашля, ни насморка я опять не заметил. Нордика мы похоронили. Исходя из сказанного, в обоих случаях без «верха» не обошлось, земными законами все это не объяснить!

Кто «подстроил» нам ловушку посреди Баренцева моря? Я как океанолог задним числом рассказываю: это произошло в месте впадания реки Песчанки в море. Температура пресной воды (в реке Песчанке) — +0.1 +0.4, температура замерзания соленой воды -1.8 при местной солености. Вода — это волшебное явление на планете: все материалы при отрицательных температурах сужаются, а вода — расширяется (???). До этого были морозы и пресный лед на реке так расширился, что лопнул; вода с температурой +0.1 натекла на соленый лед (-1.8) и растопила его частично; он опустился на дно (т. н. донный лед, по которому мы ходили), а пресная вода замерзла, образовав подобие озера, которому мы очень обрадовались (и напрасно!). Вот и получается: теоретические знания надо не только знать, но и соблюдать в жизни. Этот постулат мы еще обсудим… при анализе Советской власти.

Было много еще чего, но самое интересное (по крайней мере, для меня) я рассказал, да так красочно, что у вас при чтении, наверно, начали мерзнуть уши.

Минули три года зимовок (по Горькому: Детство, Отрочество, Юность), не знаю, к какому периоду моей жизни отнести: по годам — Отрочество, по моему внешнему виду и внутреннему содержанию — полноценно взрослый человек (не зря в Арктике год жизни засчитывался за два). Так этот хвост за мной и тащился всю жизнь!

Впереди работа в НИИ №39 г. Новосибирска (космическая техника), военное авиационное училище,

спорт, перелом тазобедренного сустав (хоккей — вратарь), служба начальником радиостанции училища. И, наконец, солдат женился, и от этого у него образовалась дочь, одновременно наступил дембель. А куда полярники едут после дембеля? Правильно, в Арктику.

Северное управление гидрометслужбы с распростертыми (не шучу) объятиями встретила своего самого молодого (в свое время) «полярного гения» (шучу). Да еще втроем!

Зная мои «вкусы», выделили почти самую северную точку (самая северная будет позднее) — пос. Бугрино на острове Колгуеве в Ледовитом океане. Месяц добирались (нелетная погода) и, наконец: полтора часа полета от Нарьян-Мара и… почти 70 параллель. Ребенку (Наташе) — 3 месяца, жене (Люде) — 20 лет, мне — 24: семья, которой в итоге (на троих) — 44года и 3 месяца. Ох, сколько еще впереди! Это было 52 года назад в нынешнем исчислении. Сейчас: уже внуки на нашем месте (один внук Володя — второй помощник капитана сухогруза, плавает в голландской компании в… «наших» морях — Северном, Балтийском, иногда в родном Баренцовом.

Второй — Илюшка — погоны на плечах, юрист, как дедушка, в Красноярске. Правнуки, правнучки — много всех, мы богатые! Наташа — с нами в Одессе, бабушка, муж — капитан газовоза-гиганта, бороздит все моря и океаны.

Про Олю, вторую дочь (дитя Арктики) будет отдельна глава, а пока… возвращаемся на

51 год назад.

Итак, Бугрино 1967 год. Небольшой ненецкий поселок, вдоль берега моря — ряд домов, в том числе и метеостанция. Я занимаю место старшего, а после отъезда начальника станции Рубцова Миши — его (теперь уже мое) место. Полярные будни. Здесь они особые. Чтобы искупать ребенка, еще и не раз в день: привезти (не на троллейбусе) на санках — дров, наколоть, растопить печь, напилить (именно напилить) снега, растопить его, нагреть (в это время дом уже весь выстужен) и воду и дом, а потом (уже день прошел) купать ребенка. Задал я задачку своей молодой жене, городской по природе. Догадываюсь, какие слова она произносила (не в слух) о «моей Арктике», обо мне лично и о своей судьбе. Но… любовь и вправду все побеждает, если она настоящая. Так мы росли все вместе втроем. Людмилу я еще в Ачинске, где я служил и одновременно преподавал в радиоклубе, обучил азбуке Морзе, а на станции метеорологии, океанологии, актинометрии и другим метеорологическм премудростям. Так что вскоре из нее вышел полноценный полярник.

А учебу Наташи мы отложили на потом. Вскоре я стал депутатом местного островного Совета, членом исполкома (по совместительству). И кем, вы думаете меня назначили? Отвечать за общественную безопасность. Символично. Это было начало моего движения к целому пласту моей будущей жизни, связанной с Комитетом Государственной безопасности. Но тогда я об этом не знал: усмирял разбушевавшихся после «чарка тара» (огненной воды) оленеводов, заменял собой суд, иногда (что делать в условиях «невесомости» власти), чем заслужил прилежную покорность и уважение населения. (Через много лет, уже работая в КГБ, мне рассказывал мой друг — зам. начальника Уголовного розыска области Витя Киргинцев, побывавший в Бугрино по случаю одного убийства: « Тебя, Володя, оказывается там помнят. Я спросил, а знали вы Cиницина? Знаешь, мне ответил старый ненец «О, Синица — это целовек!». Полновесный и краткий ответ — ЧЕЛОВЕК. Разговор не обо мне — о простом народе, что он считает главным в человеке: просто Человек. Вот тебе и философия! Сколько копий сломано на этой теме! А в одном государстве на закате своего существования об этом стали забывать (и получили!). Уж сильно любили себя в «искусстве». Один Генсек чего стоил: аж 4 звезды, пришлось мундир подпарывать. Но об этом — позже.

Неожиданно ЧП на самой северной метеостанции в СУГМС — Колгуев Северный (69⁰55 СШ), срочно нужен начальник, а у меня в моей «полетной» карте эта широта и есть конечный пункт моей арктической эпопеи. Дальше по плану — затянувшееся получение высшего образования и жизнь, жизнь, жизнь. (Не знал, что далее начнутся такие зигзаги, не у меня, а у той страны, с которой я «пуповиной» связан. И мне пришлось эти зигзаги делать в резонанс). И на это уйдет вся оставшаяся жизнь. И, если бы не моя Арктика, неизвестно, выдержал ли я это издевательство над человеческой сущностью.

А сейчас: оленья упряжка, к ней (к нартам) привязываем нашего ребенка (бедная дитя!), садим маму, одетую по всем правилам ненецкого швейного искусства, прощаемся и говорим: до встречи!

А я таким же путем проделаю это чуть позднее. 90 км вечного безмолвия. Людмила один раз упала с нарт в своих балахонах, хорошо ненец был трезв и вовремя заметил. Пасти бы маме оленей всю оставшуюся жизнь.

Колгуев Северный. Новая жизнь. Нерпы. Белые медведи. И если хорошо присмотреться (да еще захотеть), можно увидеть Северный Полюс.

И потекла новая жизнь, практически — на «краю земли». Пока втроем, я имею в виду нашу семью. Но по некоторым признакам — это скоро закончится. Через 9 месяцев. Казалось, чего проще: пришел через 9 месяцев: в родильный дом, к бабке — повитухе, наконец, и все — принимай новое поколение. Ан нет! Это Арктика!

Поехала (полетела) Людмила Николаевна в предродовой отпуск на Большую Землю, пожила там, а к намеченному сроку прибыла в гор. Нарьян-Мар. Все? Осталось произвести это таинство, и «человек готов» — принимайте, на профессиональном языке.

Это для нормальных и обычных людей. А у нас (Синицыных) — свой путь (через тернии…). Родились мы как положено, назвали Олей. Теперь надо преодолеть последние

450 км: на пароходе (последнем в эту навигацию — дело было в октябре 1969 года) до южной части острова, вам уже известной как Бугрино, а там совсем рукой подать — 90км на север. На чем? А на чем придется: трамваи там не ходят, остается олени (уже пробовали). Есть один вариант, но уж слишком удобный: сесть с соседями — военными (14 км от нас) на прекрасный вездеход, проехать 90км на юг, потом проделать этот путь на север, попросить еще «подбросить» недалеко — 14км и все: мы в своей крепости под названием Колгуев Северный. Гладко было на бумаге…

За 3 дня до прибытия последнего теплохода «Карелия», следующего по маршруту Нарьян-Мар — Бугрино — Архангельск,

Ваш покорный слуга связался с военными, сел в тесную компанию с демобилизованными солдатами, замполитом, водителем вездехода и с «песнями о наших славных Вооруженных силах» со скоростью 40 к