Однажды, в декабре, пришлось остаться без обеда. В доме крошки не было. Лантье, в самом мрачном настроении, уходил теперь из дома рано утром, разыскивая другой приют, где запах кухни разглаживал морщины на лицах. По целым часам просиживал он в задумчивости у печки. Потом вдруг воспылал нежностью к Пуассонам. Теперь он не задевал полицейского, не называл его Баденге, даже соглашался, что император добрый малый.
Да, Купо и Лантье изводили ее: это самое подходящее выражение. Кровельщик, положим, был глуп, но шляпник даже чересчур просвещен; или, по крайней мере, у него было образование, как у нечистоплотных людей бывает чистая рубашка, прикрывающая грязь. Однажды ей снилось, что она стоит на краю колодца; Купо толкает ее кулаком, а Лантье щекочет, чтобы поскорей спрыгнула. Ну, вот такова была и ее жизнь.
Это был малый двадцати шести лет, небольшого роста, очень смуглый, красивый, с тонкими усиками, которые он то и дело машинально покручивал. На нем была рабочая блуза и старый сюртук весь в пятнах; в речи его слышался очень сильный провансальский акцент.
