Оглавление

1. Очень высокие горы
2. Пролог. Горы. Домбай. Февраль, 2015. С мыслями о Килиманджаро
3. Часть I. Язычник
   1. ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДОЛИНЫ. ДОЛГОПРУДНЫЙ. МАЙ, 2012. АЛКОГОЛИК
   2. ГЛАВА ВТОРАЯ. ГОРЫ. КИЛИМАНДЖАРО. ТАНЗАНИЯ. ФЕВРАЛЬ, 2016. БАБНИК
   3. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ДОЛИНЫ. МЮЛЬДОРФ. АВСТРИЯ. МАЙ, 2015. РУССКИЕ СВОИХ НЕ БРОСАЮТ — 1
   4. ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ГОРЫ. ЭЛЬБРУС. ТЕРСКОЛ. ИЮЛЬ, 2016. РУССКИЕ СВОИХ НЕ БРОСАЮТ — 2
   5. ГЛАВА ПЯТАЯ. ДОЛИНЫ. ДОЛГОПРУДНЫЙ. СОН ЮРЫ СЕРОВА. ТАЙСКИЙ ДНЕВНИК ТАРАКАНА ФЕДИ. КОСМОПОЛИТ
   6. ГЛАВА ШЕСТАЯ. ГОРЫ. ГИМАЛАИ. НЕПАЛ. АПРЕЛЬ, 2017. МЕЧТАТЕЛЬ
4. Часть II. Христианин
   1. ГЛАВА ПЕРВАЯ И ЕДИНСТВЕННАЯ. ГОРЫ. КАЗБЕК. ГРУЗИЯ. ИЮЛЬ-АВГУСТ 2017. БОЛЬШЕ, ЧЕМ ГОРЫ
5. Эпилог. Горы. Иран. Демавенд. Июнь, 2018. Храм
6. Послесловие. Горы и Долины
7. За кулисами…
8. Необходимое дополнение. Святой Преподобный Гавриил Самтаврийский

Всем моим товарищам по восхождениям посвящается…

«The mountains are calling and I must go!»

John Muir

(«Горы зовут, и я должен идти!»

Джон Мьюр)

Пролог. Горы. Домбай. Февраль, 2015. С мыслями о Килиманджаро

Величественные заснеженные горы; ослепительное белое солнце; лазурное бездонное небо; люди в ярких комбинезонах — загорелые, счастливые, улыбающиеся лица…

Я разглядываю фотографии, что привёз из Домбая мой старинный северный друг Юра Серов.

Удивительно просветлённые лица на фотографиях! Юра рассказывал: за неделю, проведённую на горнолыжном курорте, он ни разу не увидел ни одного конфликта, ни одного скандала, ни одного пьяного лица — ничего гадкого, отвратительного, безобразного. И это не в Европе, не в Куршавеле, а у нас! Впрочем, смеётся Юра, все они там были чуточку пьяны. Горами, небом, солнцем, снегом. Но это опьянение — лишь следствие лёгкой кислородной недостаточности. Ведь жили они на высоте полутора тысяч метров, а день проводили — на трёх. Но как те алкоголики, что пьют и знают, что это им вредит… Так и они, эти любители Гор, зная и понимая, что на высоте не хватает кислорода, — всё же едут туда! И едут, и едут… Потому что Горы!

Слишком пафосно? Может и пафосно, но нет ничего более величественного на нашей планете, чем Горы. Они — единственное наглядное подтверждение трёхмерности нашего материального мира, так утверждает ещё один мой большой друг и самый лучший альпинист в мире — Ванька Дьяков[1].

Юра собирался в горы. Но не на Домбай. На Домбай зимой 2015-го он попал случайно, можно сказать, внепланово. Планировал Африку, Килиманджаро. Точно рассчитал количество дней для восхождения, внёс их в график отпусков, договорился с клубом «Мировые Вершины» (что занимаются организацией восхождений на любые горы мира). Приготовился — от и до! Не учёл одного — что доллар, этот гадкий бакс, перевалит, как сегодня принято говорить, «психологически важную отметку» в 50 рублей.

Хорошо (в смысле — плохо!), размышлял Юра: в Африку он не едет, а тогда куда? Дни отпуска в феврале нужно использовать: не сидеть же дома! И после недолгих размышлений на свет родилась идея поездки на Кавказ. А почему нет? Собирался в Горы — надо ехать в Горы!

Хорошо (в смысле — уже лучше!), Кавказ. А там куда? Кататься на лыжах! Ведь восхождениями зимой на Кавказе занимаются только сильно отчаянные парни. Юра хорошо помнил табличку на эльбрусской мемориальной скале «Приюта Одиннадцати» на 4000 метров, прикрученную альпинистами из Пензы: «… погибли 23 февраля 2001 года при восхождении на Эльбрус». Не-не-не! Лыжи, и только лыжи!

А на лыжах куда? На Кавказе Юра знал только два лыжных места: Эльбрус и Домбай (про Архыз ему ещё никто ничего не рассказывал, а сочинскую Красную поляну Юра по своему максимализму и за горы-то не считал!). На Эльбрусе он был, оставался Домбай. А по дороге решил заехать в Кисловодск, к парням, с которыми летом 2014-го ходил на Эльбрус. «Приезжай, — хлопал Юру по плечу Полковник, его руководитель восхождения[2]. — Встретим, разместим… Всегда рады! Без проблем!» И уж раз всё так хорошо складывалось, Юра надумал взять с собой Софико, любимую Соньку — супругу, с которой прожил уже никто не помнит сколько лет. Но у Сони отпуск на это время запланирован не был — она же не собиралась в Африку! — и Юре пришлось хлопотать у жены на работе.

А ещё — и тут Софико его сразу предупредила, прямо поклялась, побожилась прямо! — ни за какие коврижки, ни за какие сокровища мира она никогда не встанет на горные лыжи. «И не надейся!» — так и сказала, и даже показала Юре фигу. Но поехала… Не бросать же своего беспокойного муженька! А Юра немного от неё и хотел: чтобы она — пусть только издалека, пусть одним глазком! — взглянет, куда носило его летом. С гор Домбая отлично виден Эльбрус. Чтобы понять, что такое горы: слушать, читать, смотреть фильмы и фотографии — бесполезно. Нужно всё увидеть самому!

С тем и поехали.

…Минуло два дня. Серовы успели неплохо освоиться. Прижились в отеле, по пути сменив номер (первый оказался слишком холодным). До этого сутки провели в Кисловодске, где вдруг выяснилось, что несмотря на все заверения, Юру никто там особо не ждал (и не особо — тоже). Полковник был занят и не уделил Юре ни единой минуты своего высокого внимания. Нет-нет, жильём он их, конечно, обеспечил, но Юра-то мечтал о другом: встретиться, обняться, похлопать по плечу, поговорить, вспомнить… Эльбрус же! Первый раз же! Он все уши прожужжал Соне и друзьям про героического десантного Полковника… В общем, если бы не Василий Фёдорович, ещё один восходитель 2014-го[3], было бы совсем непонятно, зачем они туда приезжали. Василий Фёдорович на Домбай их и отвёз. Уже на Домбае Юра огляделся, вдохнул-выдохнул… И принялся восстанавливать навыки катания на горных лыжах, потихоньку осваивая «красную» трассу на 3000 метров, куда поднимались двумя подъёмниками.

У него уже неплохо получалось, он и дальше собирался «оттачивать мастерство»… Но тут Софико зачем-то на ужин съела чего-то острого, сугубо национального… И ведь была же нормальная пища, кроме кавказской (с её харчо, лагманом и чанахами)! Были же всякие щи-борщи да куриная лапша с картошкой в горшочках. По доступным ценам: за тысячу обедали на двоих… И уж если сил нет как хочется чего-то национального — вон, пожалуйста, на каждом шагу хычины: вкуснейшие лепёшки с сыром и травами, а ещё с мясом и даже с картошкой.

Нет! Обязательно нужно наесться безумно острых помидоров в собственном соку и весь следующий день проваляться в номере на голодной диете.

Юра расстроился. Такая погода пропадает! Но из солидарности тоже решил на Гору не ехать, а пойти пошляться по посёлку. Во-первых, нужно найти для Софико на ужин чего-нибудь простенького. Всегда так: сначала огненно-жгучие помидоры, а потом пресные сухарики… Во-вторых, Юра собирался послать своему питерскому корреспонденту открытку. Есть у Серова традиция — отовсюду посылать открытки очаровательной особе из Санкт-Петербурга. Из Италии отсылал, из Чехии отсылал, из Испании, даже из Палестины… И для Домбая делать исключения не собирался. И в-третьих, хотелось прикупить «аутентичных» сувениров. Впереди Восьмое марта, и такие подарки без сомнений будут востребованы.

Составив план наступления и обсудив его с легкораненым личным составом, Юра отправился на завтрак в кафе. Пока набирал в тарелку хлеба, комплектовался шанцевым инструментом, наливал чай, — в кафе заявился любимец администраторши Кати, кот Василий. По-хозяйски оглядевшись, протяжно зевнул, для порядка мяукнул и тут же, практически без перехода, принялся заливать кровью всё вокруг себя: на груди у кота зияла безобразная рваная рана (что ж за день-то такой!). Кому-то стало нехорошо. Кто-то взялся причитать. А кто-то (не Юра!) не сплоховал, сориентировался и умчался за бинтами… Общими усилиями кота изловили, по уши забинтовали и отправили в холл, отлёживаться в кресле. Весна. Вот и тянет парня на подвиги! «Впрочем, всех нас тянет… — размышлял Юра, поглощая кашу. — Непонятно куда!».

Сухари Юра нашёл. Открытки и почту — тоже. На почте работали две бабули, одна привычно, совсем по-советски, взялась ворчать: «Обеденный перерыв… (Это в одиннадцать-то?!) Носит вас тут…». Но марки продала и открытку приняла, тут же в сердцах влепив штемпель, (Юра едва-едва успел её подписать и наклеить марку!).

Кстати, открытка потом не просто пришла, а примчалась галопом! Это вам не Италия, откуда её родственница шла (видимо — пешком!) аж целый месяц. А уж сколько их сестра ползла из Вифлеема… Ойё-ё-й!

Идея отправлять открытки обычной почтой в современном компьютеризированном мире родилась у выдумщика Ваньки Дьякова, когда в феврале 2013-го Серов ездил к нему в гости в Сидней (Ванька некоторое время жил в Австралии).

«А прикольно было бы отправить открытку гулять по свету! — рассуждал Ванька, прихлёбывая холодный чай в кафе. — А по пути бы она проштемпелёвывалась разными печатями. Представляешь, Палыч? Марки разные, штемпели разные? И написано: „Катманду“… А?» Юра восхищённо поцокал, представив себе такую открытку. А уже через год, в феврале 2014-го, Юра на Канарах купил несколько почтовых карточек и привёз их в качестве сувениров. И тот самый питерский корреспондент, получив первую открытку, написал Юре по «нормальной», привычной электронной почте: «А хорошо было бы получить её прямо с Островов»…

Так и оформилась идея, обретя адресата и смысл. Конечно, совсем не нова эта идея в нашем суетном мире, но что удивительно: при наличии практически мгновенных средств коммуникации, оказалось, что отсылать бумажные открытки из дальних стран, а потом ждать их вместе с корреспондентом из Санкт-Петербурга — занятие весьма интересное. (Кто бы мог подумать?) А то, что корреспондент — симпатичная девушка, придавало дополнительную позитивную окраску эмоциям ожидания. А эмоции проявлялись, да ещё какие. «Ну, когда же придёт эта чёртова открытка?! Неужели потеряли?!». Или «Ах… Ах… Ах!» — радоваться и приплясывать, что дошла! Что — да-да-да, есть справедливость в мире! — спустя месяц открытка таки добиралась до адресата. Увлекательным делом оказалась отправка открытки. Увлекательным, хотя и хлопотным. Хлопотным, но приятным. И отправителю, и корреспонденту.

Помните, как говорил товарищ Хачикян в «Мимино»? «Когда ему будет пириятно, я буду чувствовать, что мне тоже пириятно. Когда мне будет пириятно, я так довезу, что тебе тоже будет пириятно».

В общем, «Делай добро и бросай его в воду»! (Тоже, кажется, армяне…)

Выполнив первые два пункта, Юра отправился на рынок за сувенирами.

Он толкался меж рядами, покупал вязаные шерстяные носки с кавказскими оленями и снегирями, разглядывал глиняные чайники, нюхал сборы трав, пробовал варенье из барбариса и облепихи, вяло торговался, а в это время над Домбаем летали парапланы. Яркие. Цветные. Красивые. И, что смущало, летали они подозрительно давно.

Юра ходил на почту, а они летали…

Покупал сувениры, а они летали…

Вернулся в отель, а они летали!

Ушёл на обед в кафе, а они всё летали!

И, чёрт побери… летали они неспроста!

Ещё осенью в Подмосковье Серов примерялся подняться в небо на параплане (в качестве пассажира, понятное дело!), но не вышло. И вот… Они прилетели сюда! За Юрой! Оставалось выяснить, где искать этих пилотов? И дожидаясь заказа в кафе, он наудачу залез в интернет и в социальных сетях нашёл номера телефонов неких Константина и Владислава, которые приглашали в небо над Домбаем.

Юра позвонил, но оба номера отмолчались. «Жаль! — вздохнул он. — Могли бы заработать…» Но пока ел борщ, пялясь от нечего делать в телевизор, пока пил чай, пришла эсэмэска: абонент Константин уже дважды (дважды!) звонил. Ах ты ж Боже мой! — засуетился Юра и перезвонил…

Да! Это были они! Именно они. Это их яркие и красивые парапланы целый день соблазняли на отчаянный поступок. Более того, они сразу предложили подняться на Гору и лететь, вот прямо сейчас, прямо из кафе. «Нет-нет-нет… — Юра даже растерялся. — Завтра… Давайте завтра… Утром!»

— «Завтра так завтра, — легко согласился Константин. — Часиков в десять перезвоню: скажу, лётная погода или нет».

Остаток дня прошёл без приключений. Только уже вечером, возвращаясь в отель после ужина, Юра на центральной улице неожиданно встретил Василия. «Голова обвязана, кровь на рукаве». Кот не спеша, но целеустремлённо шёл по своим кошачьим делам. Юра «кыснул», но Василий только презрительно сверкнул злыми жёлтыми глазищами (Юра же тоже участвовал в бинтовании!) и продолжил свой путь. Серов не стал его задерживать. Может, тут так принято, чтобы коты в бинтах расхаживали по улицам… Встретил же Юра лыжника с ногой в гипсе и на костылях — никто же за ним не гнался, не пытался остановить из-за боязни, что тот возьмёт, да и полезет снова на Гору. Вольному, как говорится, — воля…

Но по факту Юра оказался неправ. Подходя к отелю, уже издалека заметил охваченную волнением толпу, а приблизившись, разглядел в кольце постояльцев мечущуюся и заламывающую руки Катерину.

— Ушёл! — с надрывом выкрикивала она, бегая по двору и заглядывая в тёмные тайные углы. — Ушёл Вася! Ушёл стервец… Просила же, не выпускайте! Не открывайте двери! Просила же…

Толпа сочувственно молчала.

— Катя, — Юра поймал за руку расстроенную женщину, — я его только что видел, он шёл по улице.

Ровно полсекунды Катя смотрела на Юру, а потом, всплеснув руками, подхватилась в центр.

Василия настигли, изловили и водворили на место. Тот сердито ворчал, но, кажется, уже давно смирился со своей участью. Он любил Катю… Сильно любил… но ночью, сорвав бинты, всё равно ушёл.

Так и мы, вечно норовим снять бинты и свалить… Вот зачем, спрашивается, Юре все эти парапланы? А?

…После завтрака (Софико уже поправилась и завтракала с мужем) Юра маялся на балконе, ожидая звонка, между делом разглядывая утренний посёлок.

Домбай с трёх сторон окружён трёх- и четырёхкилометровыми горами. Самая красивая, отовсюду видная, — Белалакая (3861 метр). Её острый пик, покрытый ослепительно-белым снегом, сверкает над Домбаем по утрам, как огромный кристалл. И он же к четырём часам создаёт посёлку глобальную тень. Своё имя Белалакая («Полосатая») гора получила из-за кварцевых полос разного цвета. Но зимой за снегом их не видать.

Второй по красоте и тоже отовсюду заметный — пик Инэ. Если у Белалакаи форма асимметричная, то пик Инэ — практически идеальный тетраэдр.

С западной стороны, со стороны ущелья, возвышается необъезженная лыжниками залесённая гора Семёнов-Баши (в честь великого географа Семёнова-Тян-Шанского[4]), а с другой, восточной, стороны — Мусса-Ачитара. На этой трёхкилометровой пологой горе расположились все подъёмники и зоны катания. Именно там Юра позавчера и катался. Оттуда, Бог даст, и полетит сегодня.

Погода стояла хорошая, как и все предыдущие дни: тепло, солнечно, безветренно… Но это внизу, а наверху она может быть более непредсказуемой — Юра знал это. А ещё…

Замурлыкал мобильный:

— Погода отличная! Поднимайтесь!

— Еду! — выкрикнул Юра и дал отбой. Глубоко вдохнув морозный воздух, он зажмурился. «Летим, значит, да? Летим! Летим-летим!» И сразу внутри стало суетно.

— Летим, Соня! — Юра ворвался в комнату и заметался, на ходу решая, что же надеть? Полёт в горах… Высота два-три километра… Февраль… Полчаса без движения…

— А надену-ка я термобельё, как думаешь, Сонь? — вслух рассуждал Юра. — Умная мысль? Умная!

Соня глядела на мужа со снисходительной улыбкой. Беспокойный пациент, о-хо-хо… Она хорошо его знала: пока своего не добьётся, ни за что не успокоится!

— Ты со мной? — Юра прыгал на одной ноге, натягивая штаны.

— Не-а… Брошу тебя. По рынку потаскаюсь… Девчонкам сувениров куплю… Ты же уже купил своим девчонкам?..

За тридцать лет совместной жизни Соня привыкла и к Юриным полётам, и к Юриным залётам… Но сунуть шпильку — кто бы упустил?

Юра кивнул. Действительно, чего ей там мёрзнуть? Обнял жену и отдал ей банковскую карту: мало ли что? А ещё через полчаса он уже стоял на высоте трёх тысяч на смотровой площадке, а пожилой, загорелый, горбоносый, похожий на киношного индейского вождя распорядитель организовывал желающих полетать на парапланах и одновременно следил за погодой в атмосфере.

— …Говорю вам, мадам, если вы отойдёте хотя бы на минуту, а сейчас кто-нибудь из пилотов вернётся и будет готов лететь, я отдам ваше место, так и знайте! — и, зажимая гашетку рации, без перехода наговаривал в микрофон: — Три тысячи метров, ветер — направление Домбай-Ульген, один-три метра в секунду…

— Вы же авиация! — пыталась давить дамочка. — У вас же всё по часам!

— Как говорил один мой знакомый пилот, по часам у нас только похороны, а полёты у нас по текущему состоянию погоды.

И вождь, довольный своей дурацкой шуткой, каркал простуженным старческим смехом. Мадам точно ветром сдуло. Однако смелых и бесшабашных уже и без неё набиралось трое.

— Пилоты, у меня два пассажира, третий готовится…

— Вождь, мы поднимаемся, — прохрипела рация.

Через пятнадцать минут на площадке собрались пилоты и заспорили. Пока они поднимались, ветер немного разгулялся, метров до пяти-шести в секунду, при этом он всё время дёргался и менял направление.

— …А я в такой ветер не полечу! И не уговаривайте! — собирая в большую сумку параплан, митинговал пилот с татарской внешностью. Юра сориентировался — это Равиль: Вождь именно так несколько раз обращался к нему по рации.

— …Рванёт и кинет на скалы! А оно мне надо? Это ты, Костян, у нас крутой… — продолжал он, обращаясь к рыжебородому в яркой зелёной куртке, — А я — пас!

Третий, по всей видимости Виталий, стоял в сторонке и молча курил.

Константин покачал головой и зло сплюнул:

— Зажрались вы, мужики! Всё бы вам в штиль летать!

Он повернулся к «пассажирам» и бегло оглядел их.

— Кто тут на длинный залёт?

Юра шагнул.

— Пошли. Выше поедем… Может, там стихнет… А то начинают тут… «А оно мне надо… Я пас…» Билет на подъёмники есть?

— Сквозной.

Костя подхватил огромный рюкзак, Юра взялся за сумку с парапланом.

— Вообще-то я сам привык… — взглянув на Серова, буркнул Костя, но отбирать не стал, и Юра потащил параплан к подъёмнику.

— Ты сегодня какой полёт делаешь? — Юра решил сразу перейти на «ты», с пилотом обязательно нужно на «ты», дело такое… можно сказать, интимное…

— Второй. Первый после того, как тебе позвонил. — Константин тоже не стал затрудняться в обращении. Они взгромоздились на подъёмник и поехали на верхний уровень. До перегиба ехали минуты три. Потом пересели.

— На седловину Эльбруса похоже… — протянул Юра: они как раз проезжали ложбину между верхними уровнями.

— Бывал?!

— В июле.

— Моя тоже 31 июля взошла. Каждый год восходит, а я тут десять лет кукую, всё никак не решусь.

— Некоторые там прямо с вершины слетают…

— Некоторые слетают… — задумчиво повторил пилот и замолчал, ковыряясь с настройками какого-то прибора.

Ложбина между уровнями действительно сильно напоминала седловину Эльбруса. Горы, солнце, снег, люди, хаотично лежащие на снегу, раскинув руки. Вот только на Эльбрусе они лежали от усталости, синюшные, замотанные, задыхающиеся, а здесь — балдея, очередной раз кувыркнувшись на сноуборде или лыжах. И воздуха тут не в пример больше: всё-таки на два километра ниже!

— …Некоторые слетают, — наконец что-то отцепив, повторил Константин, — а я всё никак не решусь!

Он сунул прибор в карман и надел перчатки.

— Приготовься, сходим. Приехали…

Небольшая площадка на 3168 метров, с которой почти отвесно спускалась «красно-чёрная» лыжная трасса. Юра глянул вниз и перекрестился: да ни за что! Впрочем, по ней и катались только взрослые пацаны.

— А Эльбрус где? — Юра закрутился на месте, оглядывая горизонт. Кому что…

Костя не глядя ткнул на восток: «Там!». За горной грядой, довольно далеко, возвышались две знакомые округлые вершины.

— Любуйся, я пока систему соберу. Для фотоаппарата сумка на ремне есть?

Фотоаппарат у Юры висел на груди.

— Сумка есть. В рюкзаке.

— Фотоаппарат в сумку. Её на шею. Рюкзак давай сюда, я его в багажное отделение положу.

— А квитанцию выпишешь? — пошутил Юра.

— Выпишу-выпишу… — Константин отвечал серьёзно, аккуратно раскладывая и расправляя параплан. Ткань ярко-красного цвета ложилась мягко, ровно, без складок, словно не было никакого ветра. Юра удивлённо огляделся по сторонам:

— Ветра нет.

— А тут всегда так: то есть… а то, раз, и нет! — Костя уже готовил подвесную систему. — Иди сюда, — позвал он Юру. — Одевать тебя буду…

Серов молча повиновался.

— Будешь сидеть у меня… — Костя рывками затягивал ремни, — как… король на именинах… Помнишь такую песню? Помнишь? Вот и ты так… Всё! Разворачивайся.

Юра развернулся, Костя пристегнул его подвесную систему к своей.

— Держи камеру, — Костя отдал Серову маленькую «GoPro» на метровом шесте. — Держи так, чтобы сразу снимала. Фильм снимет и двести кадров фотографий. Будет тебе память. Давай ремни за локти пропущу… Ага, так. А то один не подниму крыло. Вместе будем. Бежать будем, говорю, вместе! Ага?!

Юра кивнул.

— Как скажу «садись», сядешь. Готов?!

— Готов!

— 25 февраля, э-э-э-э… 2015 года, 12:00, полёт с пассажиром, высота 3100, ветер… э-э-э-э… один-два метра в секунду в направлении… Домбай-Ульген… — наговаривал Костя параметры в микрофон, потом отжал тангету и сунул микрофон в карман. — Приготовился. Раз… два… три! Пошли!

Они напряглись и сначала потихоньку, а потом всё быстрее побежали под гору. Крыло тянуло, сопротивлялось, но понемногу поднималось.

— Бежим!.. — орал Костя. — Бежим! Бежим-бежим!!! БЕЖИИ-ИМ!!! САДИСЬ!

Юра подтянулся на ремнях и с размаху закинул себя в подвесную систему.

— Летим! — радостно сообщил Костя. — Давай камеру, теперь я снимать буду. Садись удобнее. Приподнимись! Приподнимись на руках, да, вот так, и сядь полностью! Ага, так.

Серов сел и сложил руки, приготовившись получать удовольствие.

Он уже многое попробовал. И, наверное, стал «крутым перцем», (так, по крайней мере, казалось ему самому!). Он хорошо помнил, как провёл ночь перед прыжком с парашютом, случалось в его жизни и такое. Тогда он не спал всю ночь: его колотило. А сегодня — спал как младенец.

И сейчас в подвесной системе было ничуть не страшно, а скорее наоборот: всё нравилось!

— Совсем не страшно! — крикнул он.

— А мы и не пугаем! — Костя слегка подтягивал клеванты[5], направляя параплан с горы. — Мы просто хотим показать, как летают птицы! Нравится?!

— Да!

— Летим через ущелье! На той стороне будем ловить восходящий поток.

— Есть, командир! — Юра зацепился руками за стропы и примолк. А параплан, ускоряясь и выполняя виражи, набирал скорость. Свист набегающего воздушного потока становился всё громче. Константин заложил очередной вираж, выравнивая полёт, и Юра взглянул вниз: под ногами плыл Домбай: маленькие домики, махонькие машинки, крохотные человечки. Вон детский «лягушатник», где он первый день пробовал себя на лыжах, вон гостиница, а вон кафе, в котором Соня наелась острых помидоров… А там… В свист ветра ворвался новый тревожный звук, короткие дребезжащие зуммеры, учащаясь, становились выше. Ту-ту-тита… Юра оглянулся на пилота.

— Вариометр! — пояснил Костя. — Сигнализирует о наборе высоты. Поток поймали. Сейчас вверх потащит! Не страшно?!

— Не-е-ет!

— Тогда пошли! Держись! Ё-хо-о-о-о!

И они пошли вверх против часовой, и горы пошли каруселью.

Семёнов-Баши. Гора Сулахат. Местные рассказывают, в давние времена из-за сильных ветров долина была бесплодна, и тогда жительница селения по имени Сулахат поднялась в горы, легла и загородила ветрам дорогу, жертвуя собой. С тех пор долина ожила, зацвела, заколосилась…

Пик Алибек. Красавица Белалакая. Каменный клык — Зуб Софруджу. Пик Театральный. Когда-то некие странные театральные деятели зачем-то решили взобраться на него без инструкторов. Забраться забрались, а спуститься не смогли — пришлось им звать на помощь… Как небезызвестному отцу Фёдору[6].

Огромный горный комплекс Джугутурлучат (в переводе на русский — место обитания туров, или «турово пастбище»). По его почти отвесным склонам на досках катаются совершенные черти — хелирайдеры. Их забрасывают на лёгком вертолёте, а оттуда они практически падают вниз, лишь слегка касаясь ледника плоскостями сноубордов. Эти парни — они даже не крутые, они вообще с другой планеты!

Гора Золушка — малый пик Инэ. И, наконец, красавец-четырёхтысячник — Домбай-Ульген с нимбом из облаков над головой. Когда-то в разговоре с Полковником Юра поинтересовался: поднимаются ли на него? «На него? Конечно! Только это не трекинговая, это настоящая гора. Альпинистская. Сложного уровня». Теперь Серов видел: склоны у Домбая круты и обрывисты, и без специального оборудования на них не взойти.

А за Домбаем по кругу — Мусса-Ачитара с подъёмниками и крапинками катающихся людей. А на горизонте — Эльбрус. А за Мусса-Ачитара начинается долина реки Домбай-Ульген.

И опять: Семёнов-Баши, Сулахат, Алибек, Белалакая, Зуб, Театральный, Инэ, Эльбрус, долина…

И ещё…

И снова!

Горы, горы, горы…

Вариометр пел, повышая частоту, а они продолжали закладывать виражи. Ещё чуть выше! Ещё!

— Не укачало?! — кричит Костя, подтягивая левую клеванту.

— Нет! — Юра снова осторожно бросил взгляд вниз, высота здорово прибавилась. — А если укачает?

— Пакетик выдам! А то испачкаешь мне тут…

— А я думал, на землю вернёмся, — нервно хохотнул Серов.

— Не-е-е-е. Зачем? У меня был один… Его затошнило. Я ему пакетик. Его вырвало. Спрашиваю: может, вернёмся? А он: нет! Мне, говорит, всё нравится, давай ещё! Чего, спрашиваю, ещё? Пакет, говорит, давай ещё…

Вариометр в очередной раз спел «ти-та-та» — и смолк.

— 3100. Всё! Выше не пойдём. Наслаждайся!

Они парили. Подобно птицам… Птицам, мчащимся среди заснеженных вершин. На сумасшедшей высоте, в открытой подвеске, с бездной в три тысячи метров под ногами и с космической бездной над головой, а на горизонте сверкал Его Величество Эльбрус.

Сон!.. Юра тряхнул головой — сон наяву! Он часто летает во сне, он любит летать… И сейчас. Открыт и свободен. Свободен и счастлив. И даже не заметил, как замёрзло лицо. Как замёрзли ноги. Но вот руки сразу дали о себе знать… Юра стал сжимать и разжимать кулаки, пытаясь размять и разогреть пальцы.

— Пальцы сунь внутрь! — посоветовал Костя. — У меня тоже мёрзнут. Руки подняты, кровь оттекает. А варежки потерял над Театральным. Пассажира замутило, пока пакет доставал, варежки сдуло… На фиг…

— Может, садиться?

— Можно и садиться. Но в посёлок не полечу. На гору садиться будем.

— Ну, ты же пилот!

— На посадке ноги поднимешь. Знаешь, как?

— Знаю…

— Тогда готовимся.

На горе, на посадочной площадке лежал параплан, ярким чёрно-жёлтым имперским флагом выделяясь на фоне ослепительно-белого снега, кто-то из коллег Кости уже выполнил посадку.

— Готовимся… — Костя плавно заходил к месту посадки Равиля, это был его параплан. — Готовимся, говорю… Ноги поднял!

Юра задрал ноги, Костя с силой натянул клеванты и встал на снег.

— Встал на ноги! — командовал пилот. — Развернулся на параплан! Шагнул вперёд! — Параплан лёг. — Всё! Приехали! Поздравляю…

Так Юра ещё не летал. Это был настоящий полёт. Как у птицы! Константин отстегнул Юру от подвесной системы — тот повернулся, крепко, с чувством пожал руку и обнял пилота. В такие моменты хочется всех обнимать и целовать.

— Спасибо! — шмыгнул носом расчувствовавшийся Юра. — Огромное тебе спасибо!

— Ой, да ладно… — Костя скромно улыбался, подтягивая стропы и сворачивая параплан. Он любил этот всегда волнующий момент, когда клиент счастлив как ребёнок. То ли оттого, что летал… То ли оттого, что живым прилетел… — Понравилось?

— Не то слово…

И тут Юра хлопнул себя по лбу. Ну как же?.. Как же он забыл про фотоаппарат? А собирался. Ладно, хорошо хоть на «GoPro» наснималось! Серов достал камеру из сумки и нацелился на Костю:

— Ну-ка, встань, пилот! В позу победителя… А я тебя щёлкну!

— …Завтра поедем наверх… — сказал Юра своей верной Софико. — На самый-самый верх.

Серовы сидели в полюбившемся им кафе «Фаворит» и терпеливо ожидали заказ.

— На самый-пресамый?!

— На самый что ни на есть! Ты должна увидеть это. Просто обязана. Там… такое…

Соня с грустью смотрела на супруга. Беспокойный… Шебутной, любимый.

— Смерти ты моей желаешь, Серов… — в миллионный раз за их совместную жизнь констатировала Соня и, расстегнув сумочку, достала Юрину банковскую карту. — Держи!

…На следующее утро они поднялись на 3168 метров. Погода по-прежнему им благоволила. Слепящее белое солнце, высокое лазурное небо, безоблачно и почти безветренно. И Юра показал Соне горы.

Это и правда красиво. Красота такая, что хочется ходить на цыпочках и говорить шёпотом.

Но никто не шептал и не ходил на цыпочках — со стартовой площадки снова летали. Стартовал Константин с молоденькой девушкой. Видимо сильно боялась: когда они сбежали с горы и ушли в свободный полёт, девочка пронзительно закричала. «Что ты орёшь?! — прикрикнул на неё Костя. — Уже летим!»

— А ты вчера кричал? — Соня повернулась к Юре.

Серов грустно улыбнулся:

— Нет. Привыкаю понемногу… Пора отращивать крылья.

Насмотревшись чужих стартов, он оставил Софико на площадке, а сам отправился на соседнюю вершину, ещё на пятьдесят метров выше. Поднимаясь, Юра вспоминал летнее восхождение.

— А ведь ты сегодня должен был сидеть на высокогорной базе Кибо-Хат[7] и готовиться к ночному восхождению на Килиманджаро, — ни с того ни с сего проснулся внутренний голос. У всех есть, этот умник. Всегда умничает. И чаще всего порет самую дикую чушь. Или подбивает на отчаянные глупости.

— Чёртов доллар! — вслух выругался Юра.

Он влюбился в Кавказ, полюбил всем сердцем, всей беспокойной душой. И есть за что! Кавказ красив. Просто великолепен! И грандиозен. Но Юре хотелось туда… в Африку. На Килиманджаро.

Вот скажите на милость, как он теперь туда попадёт, с таким-то курсом доллара? А?

— А может… — продолжил свой монолог внутренний голос.

Юра сделал шаг.

— …Может, всё-таки попробовать на следующий год?

Ещё шаг.

— Подкопить денег…

Шаг.

— Докупить доллары…

Шаг.

— Вот прям сейчас, приехать и начать. По сто долларов. По пятьдесят! Всё же в руках человека, ты же знаешь… Человек — сам хозяин своей судьбы! Разве нет?

Юра вышел на вершину. Да, нужно попробовать. Он не понимал — почему же его так отчаянно тянет в горы? Почему, закрывая глаза, он видит этот ослепительный белый снег, это сверкающее, безумное солнце, это почти чёрное небо? Зачем ему все эти мучения?! Головная боль, тошнота, бешеное сердцебиение. Но ведь тянет же! А тут какой-то доллар… А ещё брат: «Никогда не сдавайся!» Нужно пробовать. Надо!

Юра оглянулся. Где тут Эльбрус? Вот он… Рукой подать! А Килиманджаро? А, ну да: на юге… А солнце? Вот оно. Значит, туда! Ох и далеко Килиманджаро… Отсюда и не видать.

Значит, говоришь, человек — хозяин своей судьбы? Юра успокоил дыхание, оглянулся на заснеженные вершины и вдруг, раскинув руки и задрав голову, заорал что есть мочи: «Я приеду к тебе, Африка! Слышишь?! Я обязательно к тебе приеду!!!

 Иван Дьяков — один из главных героев первой части дилогии «Восхождение», ему посвящена целая глава «Очень Крайнего Севера», «Рассказ двенадцатый, Ванька Дьяков».

 О том, как поднимался на Эльбрус Юрий Серов в июле 2015-го, рассказывается в первой книге цикла «Восхождение» «Очень Крайний Север».

 Об этом рассказывается в первой книге цикла «Восхождение» «Очень Крайний Север», в главе «Восхождение».

 Семёнов-Тян-Шанский Пётр Петрович (1827—1914) — русский географ, ботаник, статистик, государственный деятель.

 Клеванта — матерчатое кольцо, сшитое из капроновой ленты, с петелькой или колечком для привязывания стропы управления парашютом или парапланом.

 Отец Фёдор — герой романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев».

 Кибо-Хат — высокогорная база на Килиманджаро, высота 4720, с неё обычно начинается штурм вершины.

Часть I. Язычник

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДОЛИНЫ. ДОЛГОПРУДНЫЙ. МАЙ, 2012. АЛКОГОЛИК

Мы отчаянно любим майские праздники: Первое мая, День Победы. Весна, тепло, зелень, ещё совсем прозрачная, ещё воздушная! Но уже наконец-то можно выползти на пригрев после опостылевшей зимы, сесть на завалинку, щурясь на солнышко, и выдохнуть: «Дожили…». А потом пожарить мясо!

Северный народ на жареное мясо выбирается буквально на любую проталину, появляющуюся в первых числах мая, лишь бы можно было установить мангал. По ночам ещё заморозки, вокруг го́ры снега, а на сыром песке дымит металлический короб, а в нём на решётках и шампурах — куски говядины, или свинины, или баранины… Да даже курятины, или хоть бы сосиски!

Любит наш народ жаренное на углях мясо! Впрочем, весь мир любит. Атавизм, доставшийся от далёких предков, от пещерной жизни: полной опасностей, страхов и первобытной романтики, когда возвращение мужчин с охоты становилось праздником для всего племени, (ведь наконец-то можно наесться от пуза, а потом весь вечер слушать охотничьи рассказы, где факты причудливо переплетаются с вымыслом, реальные истории с выдумкой, а часто именно фантазии — и есть самое интересное!). А ночью… Мужчины вернулись же! А ну, мелочь, брысь спать! Где мои любимые бусы из когтей медведя, они так нравятся моему герою…

На майские праздники в России съедается неподсчитываемое число шашлыков и выпивается неизмеряемое количество горячительных напитков. А стоило бы подсчитать и измерить. И хоть немного пожалеть себя.

На праздники 2012 года Юрка Серов много ел, пил ещё больше, и поджелудочная, не выдержав нагрузки, включив красный аварийный фонарь, отключилась. И после окончания праздников вместо работы он прямиком угодил в хирургическое отделение Долгопрудненской клинический больницы с опоясывающей болью и непрекращающейся рвотой.

Так начиналась борьба за бестолковую, тогда ещё никому не нужную Юркину жизнь.

Панкреонекроз — третий в числе главных убийц: после рака и инфаркта. Омертвление поджелудочной железы — заболевание смертельное. Но, конечно, ни один праздник, даже такой большой, как День Победы, не способен убить её сразу — крепка она, железа́ эта, хоть и не из желе́за. Чтобы довести её до «нужной кондиции», надо сильно постараться. Например, пожить на Севере. Лет двадцать, или двадцать пять. Хотя, некоторым и меньшего срока хватает, Юрке, например, вполне хватило семнадцати.

Ведь Север, кто бы что ни говорил, это не только годы напряжённейшего, тяжелейшего труда, но и годы неумеренного употребления алкогольных напитков, (часто — особенно в 90-х — сомнительного качества). Это годы и годы «тренировок», когда ежедневно выпивается стакан, а в пятницу и субботу чуть больше — два. Это полевые работы без рации, но со спиртом.

А ещё это отрешённость, удалённость и оторванность от всего мира, когда даже на новогодние праздники заняться больше нечем, кроме как пойти в гости и посидеть за бутылкой. И никаких зимних видов спорта — за бортом минус сорок пять, а то и весь полтинник!

А ещё эпоха перестройки вкупе с генетической и национальной предрасположенностью к питию. И многих свела в могилу совокупность перечисленных факторов. Инфаркты, инсульты, те же панкреонекрозы, как у Юркиного брата Славки, (тому и шестнадцати лет хватило: не вытащили[1]!).

Поначалу Юрке ставили только обострение — острый панкреатит. И первые пять дней, как и водится при таком диагнозе, он ничего не ел и жил исключительно на капельницах. Молодой хирург, который вёл Серова, осматривая Юрку, щупал живот, читал выписки УЗИ, заполнял историю болезни и невнятно матерился:

— Да ёрш твою медь… — шептал он. — И отёк? Как знал… И некроз? Неужели?

И назначал новые анализы, повторные УЗИ, рентгеноскопию и прочие методы неразрушающего контроля на уже разрушенном органе. Он терялся, чего-то не знал: был слишком молод! И тогда Серова передали более опытному хирургу, женщине пятидесяти лет, (дай ей Бог здоровья!). А когда выкристаллизовался диагноз «панкреонекроз», тогда за Юрку за него взялся сам Завотделением…

На шестые сутки к уже отчаявшемуся Юрке ночью пришёл брат Славка, и Юрка подумал: за ним…

Славка. Ярослав. Старший брат. Со Славкой они прошли весь Север Западной Сибири: все болота, реки, озёра, всю тайгу Сибирских Увалов! Прошли горы и реки Приполярного Урала — снег и морозы за пятьдесят, пургу и темень бесконечной зимы… Жару за сорок, нескончаемый гнус и бесконечные белые ночи летом… Все те самые «полевые работы без рации, но со спиртом».

Знаете, как становятся родными, кто вместе прошли боевые действия? Без пафоса: полевые работы обладают таким же консолидирующим свойством. А они же ещё братья…[2]

К моменту своего «визита» в больницу старший брат уже девять лет как пребывал не на этом свете. Как и откуда появился брат, Юрка даже не заметил. Он увидел Славу, только когда тот уже присел к Юрке на кровать. Старший внимательно поглядел на младшего и, сочувственно сморщившись, спросил:

— Болит?

Юрка лежал на спине, подтянув ноги и накрывшись почти до самых глаз одеялом. Повернуться на бок или на живот он не мог: острая, пронзающая всё тело боль не позволяла даже лишний раз пошевелиться.

— Скоро… у тебя… буду … — выдавил он.

Старший вздохнул и… неожиданно улыбнулся:

— Не будешь. Ты не умрёшь, брательник. Точнее: не в этот раз…

Он помолчал и сделал движение: мол, пора уходить.

— Погоди! — забеспокоился Юрка. — Погоди! Посиди ещё. Со мной. Пожалуйста…

Старший кивнул и загадочно добавил, указав на дверь:

— Подожду.

Дверь внезапно распахнулась, в палату на каталке ввезли мужчину, и ввалилась целая процессия. Из переговоров врачей скорой и врачей стационара Юра понял, что у молодого парня прободение желудка. Врачи вяло переругивались: в приёмном покое оформлять отказывались, мест уже не было — после праздников едва успевали распределять страдальцев по отделениям. Но скорая настояла, и теперь в палате вокруг новенького суетились, заполняли бумаги, резали одежду, раздевали его, подключали к капельнице, настраивали мобильные аппараты ФГС[3], готовя к операции. Парень при всей этой суете был удивительно спокоен и даже безмятежен: казалось, ему всё до лампочки — он пребывал в шоковом состоянии и продолжал существовать в блаженном неведении.

Славка некоторое время молча наблюдал за суетой, потом показал младшему на парня и сказал:

— Его подожду… Он умрёт, совсем скоро. На столе… Сердце не выдержит анестезии. Он — да. А ты, Юр — нет! И не торопись туда, брат! Здесь и так времени мало.

— Да и потом… — он снова улыбнулся, как будто ничего не происходило. — Ты же ещё нигде не был. Ничего не видел. Моря не видел… Помнишь «Достучатся до небес»[4]? «На небе только и разговоров, что о море и о закате…»

— Банально…

— Банально, но ведь не был же!

— Я был на море…

— Не был в горах.

— Мы с тобой были…

— На Урале? Так это — совсем не такие… Ты же не был ни на одной приличной вершине! Нет-нет! — Славка знакомым жестом двинул от себя рукой. — Эверест — это слишком… Но есть же Эльбрус! Килиманджаро! Ладно горы… А вечные города? Рим, Иерусалим, Константинополь… А та же Австралия? Или, скажем, Италия! Брат, ты не был даже в Италии! Венеция, Флоренция, Милан… А как насчёт нырнуть с аквалангом? Помнишь? Ты в детстве всегда мечтал об этом! Спускал гольфы и придумывал, что это ласты. Помнишь? Нет, тебе надо нырнуть! На Канарах. Или в Красном море? В Красном, говорят, лучше.

— Погоди! Нагородил… Сам-то ты где был?..

Старший нигде не был. И с аквалангом не нырял. И в горы не ходил, только в студенчестве пару раз бывал в Хибинах, в зимних лыжных походах. Юра вспомнил, как в январе 72-го брат в третий раз собирался на Кольский, но вдруг надумал жениться и не пошёл. А вся лыжная группа, (все двенадцать человек, с которыми он собирался!), погибли. Замёрзли. Юрка хорошо помнил, как переживал брат, как потом через несколько лет с молодой женой Инной ездил в те места летом. Как привёз фотографии серой каменистой пустыни с высоченным каменным туром: это брат с Инной соорудили такой памятник.

— Так получилось, брат… — Слава задумчиво наблюдал за манипуляциями врачей. — Теперь ты за меня всё сделать должен! И сделаешь, готов поспорить.

— Кому?

— Что кому? — повернулся он к Юрке.

— Кому я должен?

— Себе. И мне! Я же могу тебя попросить найти достойный разговоров закат? И сделать незабываемый кадр?

«Можешь… — согласился про себя Юрка. — Ты же старший… Можешь, раз так много для меня сделал. Для всех много чего сделал. Помогал, спасал… Даже собак…»

— И как же без поджелудочной? — Юрка зашипел от боли, спазм снова раскалёнными крючьями вцепился во внутренности. — Ты-то без неё не особо… Раз! И…

В палату, распахнув дверь, ворвался завотделением. Юрка твёрдо знал — сегодня не его смена. Но, видимо, у нового соседа взаправду дела совсем плохи.

— …И сыграл в ящик! — договорил Юрка.

— Прям уж и без поджелудочной… — Слава проследил взглядом за завотделением. — У меня особый случай. Со мной долго возились… А тебя вовремя привезли. И вообще… Ну вышел твой… — Славка знакомым жестом дёрнул себя за нос и хмыкнул, — «скафандр» из строя… Подлатают… заклеят. Смотри, какие тут доктора-орлы, — он кивнул на завотделением, — Сашка моя поможет. И потом…

— Погоди! Ты чего сейчас сказал? Скафандр? Какой скафандр? — перебил Юрка.

— А… Да я тут подумал… Как назвать ту бренную оболочку, что нам выдают? Ну, чтобы жить в материальном мире? Когда человек идёт в агрессивную среду, он что надевает? Скафандр! А когда наша душа идёт в этот агрессивный мир, что ей нужно? — Славка хитро подмигнул. — Только мы часто себя ассоциируем с этим «скафандром», а он — вещь сугубо временная. Да… А «там»… В другом мире тебе постоянный выдадут! Сечёшь? Но и здешний «скафандр» — вещь классная. Беречь нужно… И попусту казённое имущество, — Славка снова хмыкнул, — не гробить!

«И давно ты такой умный?» — думал Юра, прикрыв глаза. Боль, несмотря на то, что уже вкололи не меньше десятка разных уколов, продолжала накатывать волнами и терзать.

— Недавно… — ответил Славка на мысленный вопрос брата. — Ты даже точную дату помнишь.

И снова замолчал, наблюдая за чехардой в палате.

— Ты, Юр, главное, не раскисай… Не сдавайся. Слышишь? Никогда не сдавайся! Если чего решил, то не откладывай. Времени совсем мало.

Под подушкой у Юры булькнул мобильный: эсэмэска. Вот интересно, что и кому нужно в два-то часа ночи?! Он достал аппарат, на экране светилось: «Поговори со мной». Ну да! Никогда не было… И вот опять… Бывшая пассия… Не иначе как напилась и теперь ищет развлечений на свою пятую точку… Нет, не так. В свете вновь поступившей информации лучше будет: напоила свой «скафандр» и теперь ищет приключений на задний его отсек… Юрка хмыкнул и убрал телефон обратно.

— Правильно… — не поворачиваясь к брату, одобрил Слава. — Завязывать нужно. Совсем! А то развёл тут, понимаешь…

Юрка хотел возразить, но сник. Развёл! Прав брат… Каждые семь лет «разводит». Прямо цикличность какая-то. Первая, конечно, Софико. Верная, всепрощающая и святая Софико — дай ей Бог здоровья! Сколько он у неё крови попил? Ох, попил… Бабы, пьянки, полевые… Другая бы… А эта нет, приходит! И хоть крепится, но голос дрожит, боится за дурака. А как не бояться? Есть же в семье показательный пример с подобным диагнозом, Юрка искоса глянул на брата.

Кстати, умер Слава, только дождавшись её. Юрка вёз Соню на такси из аэропорта мимо больницы, а Слава в это время в реанимации умер. Они об этом узнали через десять минут, когда Юрка уже из дома позвонил в клинику. Дождался и умер. Первая, значит, Сонька.

Вторая и третья женщины — тоже приличные. До той степени, до какой могут считаться приличными подобные отношения. Вторая — тогда ещё училась, студентка. И от неё Юрка сбежал на Север. Хотя, нет… Не от неё. Скорее — от себя. Запутался и сбежал. Струсил.

Уже потом на Север приехала Соня с Владом. Юрка, вообще, всегда так делает… Он и от третьей сбежал. Хотя, нет. Третью он выгнал. Та ради него всё бросила: мужа, квартиру, детей, всё… А он ей: «Давай, до свидания!» А сам — к Соньке. А Сонька снова простила. Это уже когда потеряли Славу. Юрка тогда и сам чуть в ящик не сыграл. Любовь с Женькой (третья которая), смерть Славки, кризис отношений — так всё навалилось… От Серова-младшего только тень осталась. А Соня его выхаживала. И выходила! Вот такая он скотина.

Но последняя… О-о-о-о-о-о! С этой точно нужно завязывать! Не женщина, а сатана в юбке! Или, точнее, в штанах — юбки терпеть не может. «Завелась» она, когда Серовы в очередной раз решили пожить раздельно. Аккурат на двадцать пятую годовщину их совместной жизни: посидели за праздничным столом, подумали, а потом Соня упаковала большой чемодан и уехала к маме. Юрка ещё тогда решил — насовсем. И через полгода завёл себе эту сатану…

Не-е-е-ет… Завязывать! Всенепременно! Уже завязал: как вернулась Соня по его же просьбе, так и всё — амба.

— Завязал… — буркнул Юрка.

Парня переложили на каталку и повезли в операционную. Славка поднялся.

— Всё, брат! — сказал он, — пошёл я. Надо встречать. А то перепугается… А тебе, Юр, сейчас полегчает. Я уйду, а тебе полегчает. Поспишь. И береги «скафандр». Слышишь? И ты мне обещал! «На небе — он показал взглядом куда-то в сторону и вверх, — только и разговоров, что о море и о закате…» Нам нужен такой закат! Слышишь? А я буду рядом… Всё, пока. Он уже шёл к двери.

— Погоди… — Юрка не мог отпустить брата, не спросив главного. — Погоди… А как там… Ну, на «звездолёте»? Брат повернулся и удивлённо вскинул брови…

— Ну, там, где вы без «скафандров»… — уточнил Юрка.

— А-а-а-а-а… — Славка засмеялся. — «Звездолёт»… Ну да, если «скафандр», то почему бы и не «звездолёт»? Всё, Юр, узнаешь со временем. Не торопись… Хотя… Я вот сейчас в «баню» собираюсь… с этим, — он кивнул в сторону коридора, — с Серёгой…

— В баню?!.. — Юрка совсем обалдел от всех этих разговоров. — В какую ещё на фиг баню?

— «Помыться» ему надо… «Почиститься» от этого света… Грязно у вас тут. Так вот, там в предбаннике полбутылки водки стоит, выпивай и приходи… — брат подмигнул и сквозь дверь шагнул в коридор…

Утром Серов, уверенный — совершенно уверенный, абсолютно уверенный! — что стал жертвой галлюцинации от высокой температуры и интоксикации (из всего видения он вполне чётко запомнил только последние слова про баню и водку в предбаннике), случайно от медсестры, пришедшей ставить капельницу, узнал, что тот парень, которого привозили ночью (так всё-таки привозили!), умер.

— Когда? Когда умер? — Юрка даже привстал на кровати.

— На операционном столе… Лягте и руку зажмите!

— А почему?! Что говорят? — не отставал он от медсестры.

— Сказали, вроде бы сердце не выдержало. Держите трубку… Держите, говорю вам, трубку!..

— А звали, звали как?

— Не знаю. Не помню. Зачем вам? Сергей, вроде. Как выкапает, нажмёте вызов.

Сестра ушла, а Юрка, извернувшись и зашипев от боли, принялся энергично шарить под подушкой. Нащупав телефон — извлёк, включил, открыл эсэмэски и…

«Поговори со мной!» — прочитал он.