автордың кітабын онлайн тегін оқу Духиня. Рассказ
Евгений Триморук

Үзіндіні оқу

Кітап туралы Тегін фрагмент

Евгений Триморук

Духиня

Рассказ

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

18+

***

ДУХИНЯ[1]

Показалось так показалось. Так странно. Как будто мелькнуло, как будто замерло и выжидает.

В воображении Дианы Даль её мужчина непременно представлялся привлекательным и приличным, загадочным и замечательным человеком. В жизни не может быть иначе, потому что, если понадобится, она изменит его так, как пожелает.

Диана не сомневалась в своем выборе ни на одну космическую минуту.

Так она решила давно.

Он создан исключительно для нее.

Она готовилась к подобному переделу мира изначально.

После операции на глаза Диане ничего иного и не оставалось. Она или половина суток находилась в постели, пересматривая томные и тягучие сны, или почти неподвижно сидела в кожаном кресле, улавливая те звуки, которые независимо от чего бы то ни было распространялись и развивались вокруг нее; что Диане несколько не нравилось, ведь невозможно наверняка выспаться, когда кругом шумит утепленная тьма, такая подозрительная и такая неоднозначная.

Постоянно прислушиваться к шороху, к шепоту Диана не привыкла, поэтому безусловно отдалась детским впечатлениям, подростковым ожиданиям и цветочно-девичьим грезам с той безупречной легкостью и возбудимостью, которая присуща одной Диане, расторопной и рассудительной, проницательной и простой, творимой и творящей мечтательнице, которая как будто с древних времен, в эпоху волшебников и чародеев, в ней затаилась.

Вот в школе им. Смурова-Дёрдена за ней ухаживал — и об этом судачили в разношерстном и безоговорочно ортодоксальном классе с красотками и неудачниками еще долгое время — самый бестолковый и самый обаятельный ботаник с параллельного класса «Б» — бодрые, «Б» — бобры, «Б» — бесы, «Б» — бородатые. Последнее значительно отражало показушного друга Диана, который, что ни спроси, всегда скажет свое безапелляционное, безусловное, сумрачное и сухое мнение. Часто, например, он утверждал, что люди не из мира сего в прямом смысле. Что мы явно сюда заброшены, но не в качестве эксперимента, а какой-то спасительной миссии.

«Люди — это пришельцы, потому что им всегда нужны подручные средства или инструменты для добывания пищи, для создания очага, для выражения собственных мыслей, которые, уже в свою очередь, очень часто требуют какой-то отсылки на нечто забытое или неизвестное; стремясь в неистовом порыве найти некий источник смысла существования. — Читал он очередную лекцию. — Животным это не нужно. Они приспособлены».

При этом подросток вскидывал пафосно голову вверх, демонстрируя взор знатока; и значительно кивал, как будто медленно клевал воздух. Позже прибавилось движение правой руки, как это делали древние арии или, что хуже, третий рейх, в корень исказив приветствие «от сердца к солнцу». Да и прочая жестикуляция друга Дианы, доказывающая, что он не остановился в развитии, прорывалась в его пытливом и сумбурном характере. И так далее, и тому подобное, что можно не ожидать и не предполагать в этом сутулом однокласснике, подозрительно нарочито выражающего любую обретенную мысль, будь она устаревшей или вовсе усталой.

В таком высокопарном духе (о пришельцах и прочем) очень часто рассказывал этот вечно шмыгающий «сын прокурора», прозвище, которое к нему прицепилось, во-первых, благодаря самой Диане, случайно обронившей фразу в классе, чтобы проверить «сарафанное радио» местного значения, да и влияние книг по психологии «Воздействуй словом» Дрёмова Е. Е. не обошло ее внимание и любопытство стороной, так что интерес был заявлен с многослойным запасом; во-вторых, за недавнее «сыном прокурора» за глаза стали величать за излишнее пристрастие новоявленного отпрыска государственного обвинителя к фантастическим сочинениям о своей многочисленной и влиятельной родне, о своих далеких звездных предках, восседающих на мамонтах, умеющих телепортироваться и знающих законы вселенной, которые глобалисты либо исказили, либо подмяли под себя, либо забыли упомянуть по бездуховной и меркантильной доброте.

В каждой последующей контрольной он, «сын класса Б», приписывал себе различные истории, имена и звания, в существование которых почему-то никто не верил, потому что от чрезмерного — известного и пресловутого, — высокомерия «сын прокурора» резко начинал бубнить, как будто губами бил в барабанный воздух, снижал интонацию, словно зачитывал старое заклинание, и уже в конце его речи, переходившей в форменный и бесформенный экстаз, если читал вдруг в классе или перед ровесниками, совсем переключался на откровенный звукоподражательный и нечленораздельный шепот, от чего многие задавались вопросом, в чем смысл столь бурного начала, когда финал безупречно и безусловно размыт? Но сын класса Б, несколько податливый на различные уловки со стороны Дианы, которая поощряла его бесцельно-мучительные потуги к самовосхвалению, продолжал в том же, или с переменным успехом, сомнительном духе, так что складывалось ощущение, будто он творит и вытворяет свои чародейства исключительно ради своей героини песен и посвящений, которая настолько взяла власть в свои руки, что даже в три ночи названивала ему домой, чтобы уточнить, что и когда ему делать, потому что у нее, благодаря его просьбе, все расписано по часам.

Кто бы знал, что она нашептывала ему перед сном, когда Диана неожиданно и давно поняла двустороннюю суть женской природы. Поначалу ей это льстило и пугало одновременно. Потом приноровилась.

У самой оценки в школе явно ухудшились, так что пришлось по совету любимой подруги и родной матери (так еще красотка), передовой светской львицы и тигрицы, от сына прокурора избавиться, отказав ему связываться с ним в каком бы то ни было виде какого-либо из измерений. Но это не совсем сработало, потому что открылась третья, самая важная, как Диане показалось, суть настоящей девушки; и втайне она решила готовить уроки вместе с ним, со своим «сыном прокурора», своим неугомонным зверем и зверьком.

Попутно Диана записалась на дополнительные занятия и курсы, так что график ее стал плотнее, а образ жизни интенсивнее.

Сама Диана уже давно называла «сына прокурора» по-другому, выдумывая все новые и новые прозвища, словно нащупывала самое верное и точное. Тут она, конечно, несколько пробелов в истории оставила незаполненными.

В классе его надолго именно так и называли, и некоторые даже забыли его настоящее имя.

Подруге, жалуясь на скверный характер «сына прокурора», Диана пространно намекала на свое разбитое сердце, на свои труды и мучения. Добавляла детали и подробности разговоров, и даже, о ужас, незамысловатые предложения, полные похоти и разврата, со стороны сына прокурора, который в своих инопланетных воззрениях в средних классах доходил до того, что воздержание есть сила настоящего мужчины.

Изощрялась Диана в проливании слез, в умении вовремя и ловко кивать головой, вести ежедневник и даже отчитываться Тае по телефону, что и как было, как могло бы быть и почему не произошло.

Впоследствии многое из записок, вылившихся в неопубликованный роман «В тиши с подругой» или «Подруга после полуночи» — Диана так и не определилась, — вошли в золотую коллекцию девичьих воспоминаний. Но подруге Диана ничего конкретного либо не говорила, либо абонировала сведения из бульварных книг, которые обычно продают возле различных станций и вокзалов, где известные и безызвестные жители с Ближней и Средней Азии оказываются такими нерасторопными, когда клептоман на книжное производство с милой и с удручающе заманчивой улыбкой интересуется о книге Т. Трембо «Ужас учителя» или «Ужас читателя» — его никто не поправлял, — при этом незаметно опустошая лоток на один-два экземпляра совершенно других книг.

За две-три остановки Диана безусловно прочитывала «Утопи меня в любви» или «Унеси по расписанию», или «Туманные дали моего сердце» (чтиво на все времена и эпохи), выявляя клише, и прочую несуразицу, а потом при встрече с любимой Таей часть сюжета и поступков главного героя книги или героини (но тут несколько расплывчато) вешая на сына прокурора, от чего, к слову, забитая и занозная подруга как будто нервно хихикала в кулачок, а Диана оценивала отеки под ее глазами, придающие той схожесть с пандой.

Диану беспокоила беспомощность Таи, росшей в роскоши и ревности заботливой судьбы, но так как будто и не познавшей ни страсти, ни ее иллюзии.

Родители в постоянных разъездах. Бабушки и няньки в подозрительных контрах со здравым смыслом. И поэтому первое время Тая, помимо Дианы, словно не соприкасалась ни с чем серьезным и значительным.

На одно мгновение Диана хотела поделиться своим сокровенным с Таей, но из чувства собственничества решила подобного не совершать. И жалела, конечно, Диана сотни раз и радовалась.

Уходя же от Таи, как бы вскользь добавляла, что ведь ничего иного, помимо сына прокурора, может и не подвернуться, поэтому поступок ее осуждать не стоит.

Словно оттачивала мастерство заключительной сцены.

Сама Тая, после тягучих и терпких, разрозненных и разнонаправленных слов, (читаем и как «снов»), предлагала Диане обратить внимание на высокого и статного спортсмена, который и в охвате широк, и походка как у танцора, правда, выражающего свои мысли через сравнение со своими достижениями и медалями, былыми и нынешними успехами у прекрасного пола, и постоянно добавляющего «а вот отец, так он».

Тая таяла в восторге, заглядывая в потолок, и Диана уже видела, что та давно созрела, как человек, который стремится к выражению, но подруга слишком уж увлеклась, так что Диана слегка щелкнула ее по щеке, от чего та несколько вздрогнула и очнулась.

Диану схожесть истории со спортсменом и сыном прокурора несколько покоробила, она подозрительно оценила щенячий вид Таи, и убедилась, что та совсем окосела после бутылочки яблочного вина «Лилит».

Тая никому не признавалась в его присутствии, считая разговоры чем-то неестественным. Она не понимала, как можно делиться с подругой и кем бы то ни было своим мужчиной, мыслями о нем, его словами, его мечтами, его прикосновениями.

Как и фамилия Таи, все казалось туманным и неясным.

Она слышала, что две сестры устроили чуть ли не конкурс: одна писала о возлюбленном дневник, после пересылая записи его подругам и одноклассницам, и той же сестре; другая всячески ставила на нем психологические эксперименты, выдумывая не бог весть что, куда завлечет воображение. В итоге парень повесился.

Тая не понимала, не видела, не знала, почему ее интересовали мужчины. Она им внимала, она их слушала, она им верила, и многие готовы были совратить и воспользоваться ее глупой доверчивостью. Если бы, конечно, не Диана, которая все-таки не уберегла подругу от невразумительной встречи и последующих отношений, если так можно сказать.

Внутренние сомнения Дианы тревожили ее впечатлительную натуру, но сны контролировать ей так и не удалось. Она действительно плохо спала, если сын прокурора витал не в том пространстве, которое ей хотелось бы объять. И само прозвище уже начинало злить, потому что он оказался не тем, кто с первого взгляда, кто со второго взгляда открывается людям. Все остальное — пафосное сочинительство, надменный взор из-под бровей, — неизменно сохранялось при нем.

Соседи дома и соседи со двора безусловно обожали Диану, поэтому всячески норовили к домашнему воспитанию добавить и свое, чем несколько беспокоили девушку чрезмерным вниманием к ее персоне, как и к тому, насколько поздно она возвращается домой, и возвращается ли. Некоторые возжелали познакомить со своими сыновьями, давя на то, что их отщепенцы не настолько бедны, как тот же сын прокурора; и что, при случае, возлюбленная мать не оставит ни своего отпрыска без внимания и влияния, и что у них есть еще порох в пороховницах для выгодной невестки.

Стоит ли говорить, что видели и знали родители Дианы?

В тот момент сын прокурора проверял на прочность языческую веру, доказывая, что люди, как птицы, созданы для полета. Ради благоразумия еретический отпрыск взобрался на третий этаж, откуда познал все прелести самоубийцы.

В университете им. Аркадия Андерсена Диане попался какой-то худощавый аспирант, метивший превратиться в не в меру потливого профессора расплывшихся наук, как и его утепленная улыбка, которой он то ли пользовался естественно, то ли это природный инстинкт, то ли этому его научила жизнь. В любом случае, нападки он отражал, прибегая к этому приему, в поисках очевидной благосклонности собеседницы, обычно блондинке с необычным или редким цветом волос, как будто что-то ему напоминавший.

И многих подобная улыбка маминого сынка, как решила Диана, устраивала, потому что добавляла к его моложавому виду некоторую харизму и возраст[2], при той его нелепой заумной болтовне, к которой он прибегал, когда оставался один на один со студенткой, словно девственник, не понимающий, что происходит и что его ожидает в ближайшее время. Обычно такие девушки убедительно ломались, призывая к здравому смыслу и религиозным персонифицированным образам, и дальше нытья суть интеллектуальных возможностей не продвигалась.

Имя и отчество были скучны для Дианы, поэтому она обозвала его Респиратором, а позже «учеником Ичто», — это раздражающее «и что» кого только не выводило из себя, убивая любую логику, аргументы и доказательства. При это Диана подозревала, что скоро ей убедительно надоест за спиной так величать незадачливого аспиранта.

10.

Со стороны Диане казалось, что «ученик Ичто» несколько сутулится, но не как задыхающийся человек, а как тот, кто чувствует себя неуверенно, как тот, кто когда-то соприкасался с миром дефицита воздуха.

«Может, с Респиратором больше угадала?» — думала Диана.

Правда, он это принципиально скрывал, словно пройдя свою школу им. Е. Деффика, недалеко от Бредска, где ему привили навыки человека, скрывающего не свои комплексы, а свое страдание, ведь оно не возвеличивает, оно унижает.

«И совсем другое слово на „с“ движет человеком, потому что он не стремится к страданию, и даже не желает проявлять сострадание; человек ищет возможности самовыражения. — Несколько гундел „ученик Ичто“. — Настоящий человек ищет. И когда этого не происходит, он чахнет, как тухлая спичка. И другое сырье в коробке презирает подобных, потому что огонь — это открытие, это окрыление, а не пустословный пшик, вербующий в стадо терпилоидов и овец, безвольных программ и насекомых, поворачивающих нос по ветру, как будто они являются покровителями жизни».

Тут Диана отвлеклась от своих прожорливых мыслей, невольно заслушавшись философской болтовней «ученика Ичто», особенно интересно было про терпилоидов и овец.

11.

В одном из подслушанных разговоров Диана уловила, что помимо лекций, на которых уже «брат полка» (учитель и студент) заводится, как мотор, ничего более его не интересует и он даже не следит за тем, как выглядит. Его пресловутое «и что» уже стало притчей, но с какого-то момента в семестре слышалось все реже и реже.

Неряшливый, ничем не пахнущий. Сутулый. Мужиковатый. Диана, конечно бы, поспорила, потому что в небрежности лектора заметна приличная и порядковая тенденция: правый край рубахи выпирает, а левый заправлен в джинсы.

Курсы актерского мастерства помогли девушке контролировать свою мимику, но не отличать в других. Игру на сцене она отграничивала от жизни, но не от самой себя. Тем более не подозревала или не хотела видеть, что некоторые смешивают жизнь и театр.

Некоторые уже замечали, что аспирант не аспирант, что сутулится он да не сутулится. И эта пауза, как будто о чем задумался, уж явно напоминает позу. Бывшему «ученику Ичто», нынешнему «сыну полка» грозило образование совершенного имени и отчества.

Теперь студенты знали его фамилию.

12.

Подруге Тумановой Диана рассказывала о его пристрастии к долгой болтовне во время прогулок и некоторой дешевой ностальгии по утраченному детству. Слишком пристальное внимание к пейзажной лирике и порывным поцелуям под луной, когда дует сквозной ветер, и мучает изжога от вчерашнего вечернего перекуса в ближайшем кафе «Папа Гамлета», так что было явно не до романтики.

Сама подруга подкидывала визитки различных магазинов, бутиков и даже салона красоты, где появились очень солидные специалисты тайского массажа. Увлеклась уличным искусством и нашла себе парня, который всюду и везде ее всячески унижал, но при этом умудрялся жить за ее счет.

Тая даже из дома не выходила без его разрешения. И бросить его не осмеливалась, боясь, что ее никто не полюбит, на что Диана реагировала с недоумением, завидуя ее подтянутой фигуре и очень детскому выражению лица, которое той удавалось при желании подстроить так, что любой прохожий с удовольствием нырял в мусорный контейнер, за ее кошельком, который Тая по присущей ей забывчивости в очередной раз выбросила.

Не проходило суток, чтобы Тая обходилась без номера телефона, наскоро написанный мужской торопливой рукой на клочке салфетки, счете кафе или стикере.

Со своей стороны, Тае тоже приходилось поступать противоречиво и опрометчиво, потому что ее отзывчивая душа не могла не откликнуться на невинно озабоченную просьбу дать свой номер телефона. Так долгими одинокими ночами, пока ее кавалер занимался важными и личными мужскими делами, Тая разговаривала с незнакомцами по телефону.

При желании она легко бы настрочила «Женский клуб» или «Клуб забытых мужчин», или «Каблуки под колпаком», и так далее, но к писательству у нее не было не то, чтобы интереса, но какой бы то ни было дремучей эйфории или принадлежности.

Ей хватало Дианы.

Если бы Тая и относила себя к читательской аудитории, то, наверняка, сказала бы, что писателю не нужно открывать книги, потому что все давным-давно заложено в человеке, что иначе произойдет смешение, где уже будет непонятно, в какой стороне автор, а в какой влияние того, что он когда-то прочитал.

И дальше объясняла, как в анекдоте.

«В книгах летают два крокодила. Один синий. Другой налево. Кто сегодня получит мармеладку?». И как-то странно смеялась при этом. Ей очень шутка нравилась. Ей ее друг рассказал. Диана оценила юмор в первый раз и во второй, к третьему насторожилась, подозревая, что услышит ее еще не раз.

В общем, Тая принадлежала к той категории людей, которые не любили, не хотели и не стремились к книгам, и, правильно делали, как посчитала в итоге Диана.

В пользу Таи можно сказать, что она слегка жульничала, прикидываясь наивной девушкой, потому что журналы, страницу мод и несколько брошюр она осилила с большим интересом. Также «Зачем мне мужчина» и «Долг мужчины» Елены Тавро она держала в качестве настольных, о чем последние два года и напоминала Диане, которая ради юмора в один из самых безусловных прекрасных дней подарила «Зачем женщине секс», не разрезав типографские страницы, так что Тая за сюрприз обрадовалась, за книгу огорчилась, за все остальное оставила себя в убедительном неведении.

13.

Внутренние сомнения Дианы не позволяли ей оглянуться, поэтому она решила неукоснительно идти вперед.

Соседи по общежитию обвиняли ее в высокомерии и холодности, в пристрастии к алкоголю и чрезмерной лжи, и даже в стремлении доказать свою правоту, когда Диана не удосужилась ни с кем ни разу в жизни ни поругаться, ни поспорить, ни вступить в конфликт. Но так утверждает Тая.

«Брат полка» не смог смириться с участью не самого оригинального представителя знакомых Дианы, поэтому однажды утром он попросту исчез. Кто-то говорил, что запил. Кто-то, что уехал к себе в город, решив не испытывать судьбу. Кто-то даже не заметил его отсутствия.

Фамилия Даль ни о чем никому не говорила.

14.

На работе к Диане стал подкатывать не шибко упитанный холостяк, меняющий рубашки в клетку по настроению, но больше предпочитавший светло-синий и зеленый цвета.

Дмитрий Чё, как в шутку назвала его Диана, бывший на самом деле Дмитрием Даниловичем по первому знакомству, обладал тем странным мужским свойством, которым женщины вначале оскорбляются — не входят в список или в кружок явных поклонников какой бы то ни было особы. Живут своими далекими и посредственным заботами. По вечерам заглядывают к знакомым и приятелям. По выходным к настоящим друзьям. Что-то употребляют один-два раза в неделю. Европейский футбол для галочки. Поездка за город. И какая-нибудь выходка, о которой не хочется со стыда вспоминать, но, если о ней прознают, то на некоторое время в офисе у тебя появляется бюджетная популярность.

«Как поезд, тронутый», — проговорилась однажды Диана.

Дмитрий Чё, правильно, перевравший русское «авось» или современное «и что» в ленивое и растянутое «чё», как Аллочка Ганнибалочка из известной комедии Братьев Дримм, таким образом выражал целый спектр возмущения и философских проблем. Стоит добавить, что он вряд ли открывал хоть какой-то учебник после своего двадцати пятилетия, но тут сложно быть точным и утонченным в вопросах личного пространства кого бы то ни было.

«Отец друзей, никак иначе, — констатировал без энтузиазма, а в силу привычки Диана. — Точно, отец друзей».

15.

Подруге Тае Тумановой Диана жаловалась на его скрытность и некоторую холодность. Даже когда ей удавалось устраивать ему скандалы и истерики, он умело ее игнорировал, и ей ничего иного не оставалось делать, как безвольно опускать руки и соглашаться на тайную капитуляцию, идя на примирение.

Сама Тая накидывала телефоны различных экспертов и специалистов, и даже намекнула, что ее особенный высококвалифицированный, гипнотизер, эксперт, весьма начитанный и утонченный, технически одаренный молодой человек, колдун в третьем поколении, способный убедить ее на долгие часы, что мир прекрасен и великолепен, окажет весьма убедительную услугу, о которой она не пожалеет. И даже со скидкой.

«Может быть, как знакомой. Я не знаю. Но наверняка для меня сделает».

Диана отнеслась к другу Таи и его профессиональной орбите со скидкой, потому что он до сих пор находится на иждивении подруги, убеждая в скором закрытии кредита. И прочее, и прочее.

Тая ушла в мир скайпа и запрещенных игрушек, куда заходят одинокие мужчины и круглые парочки, стремящиеся к современным наклонностям и играм.

Самой Тае нравилось чувствовать себя индивидуальной актрисой для избранных, но удручало то, что не всегда получается растянуть удовольствие. Пришлось ходить к врачам, которые предполагали или беременность, или развратность. Таю это пугало.

16.

В тот желанный вечер у Таи вновь отобрали водительские права. На автобусной остановке, переступая с ноги на ногу, ей пришлось несколько раз пропустить свой маршрут. Первые два раза из-за многочисленных пассажиров, и их постоянной нагруженности; второй из-за девушки с коляской, бодренькой старушки лет шестидесяти, двух студентов и одного высокого, смуглого и смутного мужчину — все они пробрались в двери по середине, так что протиснуться в переднюю оказалось еще сложнее; третий раз Тая пропустила по известной многим задумчивости и рассеянности, хотя только колдун в третьем поколении разубедил бы в обратном, но его вблизи не было; и только на четвертый раз девушке удалось сесть в автобус, точнее, ее будто кто-то внес в него.

Здесь над нею возвысился огромный мужчина. Тая почувствовала себя

...