Оглавление

Время — это призрак, что шепчет нам о прошлом, но крадёт будущее, оставляя лишь миг, в котором мы вечно пытаемся найти самих себя.

ПРОЛОГ. НАДЛОМЛЕННЫЙ МИР

Триумфальная — Арка на Кутузовском проспекте пробивалась невнятным пятном в полумраке города. Она словно умерла, как и весь остальной мир. Огни, которыми она светилась по вечерам, такие уютные и сочные, умерли вместе с ней. Дорожное полотно тоже мертво. Больше не было машин, круглосуточно летящих мимо Арки. Они, подобно клеткам крови, разносили когда-то по дорожным артериям кислород и питательные вещества по всему городу. Но теперь не было ничего: пустая Москва, пустой мир и пустые жизни оставшихся в нем людей.

Я лишь на мгновение выглянула из-за угла старого дома, бегло осмотрелась и осознала то, что до этого ускользало от моего понимания. Город умер, как и весь прежний мир. А ведь еще пару недель назад я ехала по Кутузовскому и любовалась иллюминацией арки и вечно неспящим городом. Теперь эти воспоминания казались мне далекими и сонными грезами, фантазиями, которых в реальности никогда не существовало.

Я торопливо прошмыгнула большой пролет между домами, чтобы не быть замеченной. Могли ли мне встретиться мародеры или потерянные, я не знала. Но рисковать не хотелось.

Стараясь держаться поближе к домам, я аккуратно шагала вперед. Людей не было. По крайней мере живых. Несколько трупов я попросту обошла, а через один перешагнула, даже не удивившись своему равнодушию. Это точно были тела потерянных. Истощение на лицах некоторых выдавало их физическую смерть от голода. Да, тела умирали здесь, в этом времени и в этом мире, пока их разум застрял где-то, вернее когда-то. Еще один труп лежал около дороги. Он был мертв уже давно, и судя по тому, как он держал руки у своего горла, умер он не от голода, тело еще было плотным. Раскрытый рот и выкатившиеся глаза могли означать, что он задохнулся. В каком времени он был? В далеком прошлом, когда атмосфера Земли еще не была пригодной для дыхания человека или в далеком будущем, где воздух уже стал таковым?

Но ни этот труп, ни другие меня не беспокоили. Меня вообще мало что беспокоило, после смерти матери на моих глазах.

А ведь поначалу я радовалась, что временной виток ее разума был вполне безобидным. Она оказалась во времени моего младенчества. Но, лишь пока она укачивала в своих пустых руках ту меня, что видела только она, я могла себе позволить спокойствие. Стоило ей начать искать пеленки в той квартире, где мы когда-то жили, я поняла, как ошиблась. Там, где она видела шкаф, была стена. И разум матери никак не мог понять, почему дверца, которую она отчетливо видит, не поддается. Почему она не может войти в ванну, на месте которой я видела кухонный стол. Почему ложка, которую она берет в руки, — это что-то иное? Чувствовала ли она физически, как я к ней прикасалась, пыталась положить ей в рот еду, усадить на стул?

Ее разум уперся во временной виток и даже физическое несоответствие пространства вокруг нее, его нисколько не смущало. Нет, мне нисколько не повезло и ей тоже. Накормить ее было невозможно: еды, которую я пыталась в нее запихнуть, в ее восприятии не было. Под конец ее жизни мне показалось, что в ней возник проблеск понимания, вернее, не понимания всего происходящего. Она рыдала, потом выла и причитала что-то нечленораздельное. Тело ее было в моем времени, а дух, разум и черт знает что еще совсем в другом. А потом она умерла. В агонии, в непонимании, в муках, причины которых осознать не могла.

Я слышала о тех, кто был сожран динозаврами. И о тех, кого убили на войне. И поначалу, когда временная вспышка только шла по планете, в новостях даже рассказывали о людях, попавших в далекое будущее и говоривших на странных языках с неизвестными существами.

Первое время все это казалось сном. Новости с другого полушария о массовом сумасшествии, потом из других стран, городов, районов, и в одно утро волна дошла до Москвы, до меня.

Я знала лишь то, что случился временной коллапс: сбой во временных линиях сознания людей. И большинство разумов унесло куда-то очень далеко. Причин произошедшего никто не успел выяснить, как и способа это остановить или обратить. И я понятия не имела, остались ли те, кого это не коснулось. Такие как я. Или я единственный человек на всей планете?

Мне оставалось лишь гадать, было ли мое сохранение во временной линии спасением или проклятием. Если весь мир сошел с ума, а ты один сохранил рассудок, кого тогда считать сумасшедшим?

Мне наконец удалось дойти до маленького магазинчика во дворе. Я ходила в него раз в несколько дней и забирала все, что еще не протухло: консервы, крупы, быстрорастворимую лапшу и снеки. Воровато прислушиваясь, я просунула голову в полуоткрытую дверь. Внутри, казалось, никого не было. Возможно больше нигде никого не было. Встретить потерянных или оставшихся было одинаково опасно. Хотя ради чего я пыталась сохранить свою жизнь, было неясно. Как и то, что я вообще буду делать, даже найдя еду. Мир умер, и может, мне стоило последовать за ним?

Неожиданное колыхание воздуха вдруг обдало мое плечо. Я развернулась, но не увидела ничего, что могло бы его вызвать. Уже приподняв ногу над порогом, мой локоть потянулся назад, а воздух вокруг затрепетал. Но рядом по-прежнему никого не было. Меня тянуло все сильнее, ноги инстинктивно перебирали дорогу, дыхание замерло где-то в груди, паника перекрыла горло.

Что-то меня волокло по двору, что-то невидимое и неосязаемое. Меня развернуло, отбросило в сторону, и я, начала падать. Но это было чертовски долгое падение, в моей голове пронеслось миллион мыслей, которые я не успевала отслеживать. И вдруг одна мысль вспыхнула ледяным пламенем, тот самый вопрос, которым я сама задавалась: «Чувствовала ли моя мать физически, как я к ней прикасалась?». За мгновение до удара о неведомую поверхность, я получила свой ответ.

Цикл 001 завершен

ГЛАВА 1. ЗЕРКАЛЬНЫЕ ЛИЦА

— Цикл 1279 прерван, — мелодичный, настойчивый и совершенно неживой голос прозвучал с упреком и немного отчаянно. — Синхронизация 90%. Рекомендуется остановить программу.

— Девяносто процентов? — разразился хриплый глухой крик. — Вы хотите ее угробить? Поднять до девяноста двух и восстановить соединение. Бысто!

Через еле разомкнувшиеся веки по глазам ударил белоснежный свет, и Эра снова зажмурилась. «Цикл прерван… девяносто процентов… черт что происходит?» — пронеслось у нее в голове.

— Роули, вы в своем уме? — в ее скомканное сознание проник новый голос, низкий и глубокий. — На девяноста двух процентах нельзя проводить синхронизацию, ее сознание разорвет.

— Не лезьте не в свое дело, инспектор. — отозвался тот, даже не пытаясь скрыть свое раздражение, — Ваша работа отчеты принимать, так я вам его предоставлю, когда… Девяносто два, я сказал девяноста два, кретин ты чертов. — Роули метнулся к оператору главного пульта и, с силой оттолкнув его, принялся самостоятельно настраивать режим синхронизации. — Да что ж с вами такое. — бурчал он себе под нос, склонившись над терминалом.

Эра осторожно приоткрыла один глаз, второй, и все еще щурясь, оценила обстановку. У нее в запасе лишь несколько секунд, прежде чем ее снова унесет. Куб, в котором она располагалась, отливал серебром и лазурью, тело парило в невесомости, подвешенное на сотне тончайших гибких нитей. Все вокруг расплывалось и мерцало, словно по прозрачным стенкам стекали капли дождя. «Я вернулась не до конца, — вспыхнула мысль, и тут же унеслась куда-то сквозь время и пространство, а за ней и все остальные мысли». По барьеру поплыли призраки: серая плоская Триумфальная арка на Кутузовском проспекте, влажное дорожное полотно, испещренное трещинами, брошенная прямо поперек полос голубая машина с крылатой буквой «В» на капоте. Она все еще там, в Москве 2025 года… по крайней мере какая-то ее часть. «А что если однажды я вернусь не вся? Что если…».

— Эра, вы меня слышите? — раздался над самым ухом голос. Девушка дернула головой в сторону звука, но «Пантомима» ее удержала, и шею пронзила острая боль в нескольких местах. — Спокойно, я сейчас ослаблю узы, вот, так лучше.

Она наконец смогла повернуть голову и увидела свое искаженное в зеркальной маске лицо. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять — это один из операторов в защитном шлеме.

— Секунду, смотрите на меня, сейчас… все, готово, — и добавил уже не ей, — контакт потерян не полностью, десять процентов сознания в отметке плюс семнадцать.

Да, я все еще там, в семнадцатом дне после катастрофы.

Через маску Эра не могла разглядеть лица оператора, но ей показалось, что он сочувственно ей кивнул и исчез из поля зрения. Пантомима снова натянула удила, и Эра приняла вертикальное положение. Если бы она не знала наверняка, что ее стопы не касаются твердой поверхности, то никогда бы не смогла определить, что все еще подвешена в воздухе. Но теперь она могла увидеть, что происходило за стенами куба, в пункте управления. Она напряглась, зажмурилась, глубоко и шумно вдохнула и выдохнула и, когда снова открыла глаза, фантомы древней Москвы стали еле различимыми тенями. Роули, как всегда лохматый и злой, как черт, вопил на техника, попутно отмахиваясь от Кайроса, инспектора. Тот со свойственной ему стойкостью к невыносимому характеру главы исследовательского корпуса, спокойно и настойчиво что-то говорил. Слов Эра не могла разобрать, все звуки сливались в монотонный гул, но догадывалась. Синхронизация 92%… критическая граница для целостности ее разума. Но Роули, похоже, настроен решительно.

— Не учите меня работать, инспектор. — выплюнул Велт Роули через плечо на Кайроса и снова повернулся к главной панели. — «Пантомима» в режим готовности, «Мебиус» на девяносто процентов, подготовить объект к синхронизации. Начать декомпозицию.

Получив приказ, нити тут же натянулись и сковали Эру. По телу пошла волна дрожи, тонкой, мелкой, невыносимой… Она бы передернула плечами, чтобы скинуть с себя эту пытку, если бы каждая мышца ее тела не была подчинена воле комплекса «Пантомима». Сознание загустело, заволновалось, заклокотало. Эра больше не видела ни отливавших лазурью стенок куба, ни резкого напряженного взгляда Роули, ни суетливых операторов и техников в шлемах со стеклянными масками, ни хмурого Кайроса, неизменно стоявшего поодаль, но внимательно за всем наблюдавшего. Она снова падала, падала так далеко, куда никто не смог бы добраться, чтобы ее поднять. В бездну далекого прошлого, туда, где все началось и, она надеялась, однажды закончится. Призраки мертвой Москвы приближались, Эра чувствовала их, взывала к ним, тянулась, пытаясь ухватить. Уже близко… почти…

Скрежет, как от лезвия по стеклу, пробирающий до нутра, рвущий нервные волокна и ломающий кости звук. Она все еще падала, точно падала, туда, в прошлое, в Москву… Но мимо проплывало что-то совсем другое, пустое, не менее мертвое, но погубленное самими людьми. Серые стены, обломки какого-то оборудования, раскрытые и выпотрошенные ящики с клеймом станции «Тахион-5», вспучившиеся пласты металла на полу и выбитые клепки креплений. «Сектор 47. Т5» — вытравленная временем надпись на стене, совсем рядом с Эрой. Но на станции «Тахион-5» только 46 секторов, и она знала каждый из них. Что-то мигнуло, тускло и вяло. Она попыталась сфокусироваться на свете. Ржавое монотонное поблескивание. Паукообразный аппарат, громадный, от пола до потолка, метров десять, не меньше. И на каждом сочленении его извилистых лап по рыжему огоньку. Оно живое… живое и зовет ее, тянет, пытается захватить.

Дернувшись, Эра попыталась вернуться на тропу, туда, где было тихо и безжизненно, в мертвый мир, которого уже полторы сотни лет не существовало. Но паукообразная машина приближалась, всасывала ее в себя и… звала? Она знала ее имя. Она видела ее всю, самую ее суть, то, что она в себе даже не осознавала.

Боль, острая и горячая, пронзила тело девушки, и та закричала. И на мгновение Эре даже удалось приоткрыть рот, но нити «Пантомимы» тут же его захлопнули. Вопль грянул в ее голове, разрывая череп, пытаясь найти выход.

ГЛАВА 2. ИНСТРУКЦИЯ К ЗАБВЕНИЮ

«Доброе утро, Эра. Цикл 1279 завершен. Ваш статус „восстановление“. Рекомендовано еще два субъективного часа сна». — произнес неизменно безликий вежливый голос.

— Ага, конечно, — буркнула Эра и осторожно приподнялась на койке.

Она уже не меньше получаса пыталась делать вид, что спит. ТАУРС [прим.: ТАУРС — Тактическая Автономная Управляющая Разумная Система] давно распознала по ее биоритмам, что она проснулась, но деликатно молчала, пока девушка наконец не открыла глаза. Эра бросила гневный взгляд на синий шеврон с греческой буквой Т под потолком, где располагался блок отслеживания системы. Ей претила мысль о том, что каждая клеточка ее тела под неусыпным контролем. Но с другой стороны, разве не должна самая ценная жизнь из всех оставшихся, оберегаться?

Соглашаясь на участие в этой программе, Эра лишь отдаленно понимала, на что идет. Но даже если и знала бы наперед, в какие состояния ее будут погружать, — совершенно неестественные для человеческого тела и разума, — она бы все равно согласилась. В этом мире было только два пути: делать вид, что ты живешь, или попытаться возродить настоящую жизнь. И она выбрала второе. Любой бы выбрал второе, думала Эра. Но никто кроме нее этого не мог.

Шаркая по металлическому полу, она преодолела арочный серый коридор до шахты перехода на двенадцатый уровень и прислонилась к стене. Голова немного кружилась, и донимала одышка. Каждый раз она надеялась, что после очередного погружения в прошлое, ее организм привыкнет и неприятные состояния исчезнут, или, по крайней мере, поубавятся. Но нет, вот уже три станционных года, каждый раз ей было одинаково тошно после пробуждения. Когда-то давно это называли похмельем: внутри все вибрирует, перед глазами плывет, голова будто раскалывается на части, а мысли все еще подшофе. Но алкоголя в 2167 году не было, да и не нужен он, когда есть очень разные препараты, удовлетворяющие любую потребность, даже самую странную.

ТАУРС приветливо пикнул, приглашая ее войти в пришедшую кабину.