Это было восстание чехословацкого военного корпуса, находящегося в России. Что собственно представлял собой этот корпус, сформированный в годы Первой мировой войны из числа пленных чехов и словаков, не желавших воевать на стороне Австро-Венгрии? Корпус насчитывал примерно 50 тысяч солдат и офицеров, и он уже в 1916 году принимал участие в боевых действиях в составе русской армии на Южном фронте. Общее руководство корпусом взял на себя Чехословацкий национальный совет, возглавляемый Т. Масариком, главная цель которого состояла в достижении независимости Чехословакии. Надо полагать, что и большевики должны были сочувствовать достижению этой цели и с пониманием отнестись к желанию чехов и словаков вести войну против Австро-Венгерской империи даже после заключения Брестского мира. Однако нахождение на территории Советской России хорошо вооруженного иностранного корпуса, считавшего себя в состоянии войны с Германией и Австро-Венгрией, представлялось явно нежелательным. Начались сложные переговоры, которые завершились решением предоставить этому корпусу возможность покинуть территорию Советской России. Решено было перебросить его через Поволжье, Урал и Сибирь во Владивосток, а оттуда через США в Западную Европу.
Излишки зерна имели не только кулаки, но и середняки, как простые, так и зажиточные. Никакой хозяйственный крестьянин не смотрел на свои запасы зерна как на излишки. Это был, во-первых, его собственный хлеб, выращенный его трудом на его земле. Крестьянин в России не знал — каким будет урожай будущего года и какими будут события ближайшего года. Поэтому свои «излишки» он рассматривал как необходимый ему страховой фонд и как товар, за который он хотел получить не бумажные деньги, а необходимые ему промышленные товары. Поэтому в их сопротивлении продотрядам, отбиравшим у крестьян почти бесплатно большую часть хлеба, была своя правда.
Как свидетельствовал Н. Кондратьев, «на вооруженное насилие деревня, наводненная вернувшимися после стихийной демобилизации армии солдатами, ответила вооруженным сопротивлением и целым рядом восстаний. Вот почему период от весны и до глубокой осени 1918 года представляется временем кошмарной и кровавой борьбы на полях производящей деревни»
Ленин теперь заявлял: «…революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни. Не было ни одной революции и гражданской войны, в которых не было расстрелов… Перед нами стоит самый трудный период, именно период, который остался до урожая. Ссылаются на декреты, отменяющие смертную казнь. Но плох тот революционер, который в момент острой борьбы останавливается перед незыблемостью закона. Законы в переходный период имеют временное значение. И если закон препятствует развитию революции, он отменяется или исправляется»
1 июня 1918 года в центральных газетах было опубликовано воззвание СНК «Все на борьбу с голодом!», в котором, в частности, говорилось: «С каждым днем продовольственное положение республики ухудшается, хлеба все меньше и меньше доставляется в потребляющие районы. Голод уже пришел: его ужасное дыхание чувствуется и в городах, и в фабрично-заводских центрах, и в потребляющих губерниях. Что должны делать рабочие и крестьянская беднота, чтобы выйти из создавшегося положения и не дать голоду разрушить завоевания революции? Как и где взять хлеб в ближайшие дни? Товарищи рабочие и голодающие крестьяне, вы знаете, где находится хлеб. Почти все хлебные излишки — у деревенских кулаков. Разбогатевшие во время войны, скопившие огромные суммы денег, они не нуждаются в сбыте хлеба и держат его, выжидая повышения цен или продавая по спекулятивным ценам. Нажившись на войне, они теперь хотят нажиться на голоде… Деревенские кулаки требуют отмены хлебной монополии и изменения твердых цен. Хлеб у кулаков надо взять силой, надо идти крестовым походом против деревенской буржуазии… Скорее формируйте вооруженные отряды из выдержанных и стойких рабочих и крестьян, скорее высылайте их в распоряжение центральной власти. Беспощадная война против кулаков! Сим, и только сим, товарищи рабочие и голодающие крестьяне, вы победите голод и пойдете к другим победам по пути к социализму». Это воззвание подписали десять деятелей СНК во главе с Лениным, Троцким и Цюрупой.
Позиции правых партий усилились весной 1918 года главным образом в казачьих районах, где до 1917 года никакие левые партии не имели влияния. Поэтому ошибками первых органов советской власти на Дону и Кубани воспользовались именно правые партии — кадеты и монархисты. Уже в мае 1918 года вся почти Донская область оказалась, не без поддержки германских войск, под властью генерала П. Краснова, на Дону и на Кубани формировалась Добровольческая армия, основу которой составляло офицерство.
Из всех приведенных выше фактов и соображений не следует, однако, что революция в феврале не была по преимуществу стихийной, что ее главными организаторами были большевики и что революционные события развивались по какому-то тайному, но четкому плану, разработанному Русским бюро ЦК. Однако столь же неверным было бы утверждать, что революция никем по-настоящему не готовилась и всех застала врасплох. Истина лежит между этими крайними точками зрения. К этой истине близко подошел Л. Троцкий, который позднее писал в своей книге о Февральской революции: «Мистика стихийности ничего не объясняет. Чтобы правильно оценить обстановку и определить момент удара по врагу, нужно было, чтобы у массы, у ее руководящего слоя, были свои запросы к историческим событиям и свои критерии их оценки. Другими словами, нужна была не масса вообще, а масса петроградских рабочих и вообще русских рабочих, прошедших через революцию 1905 года, через московское восстание декабря 1905 года… Нужно было, наконец, наличие в частях самого гарнизона передовых солдат, захваченных или хотя бы задетых в прошлом революционной пропагандой. На каждом заводе, в каждом цеху, в каждой роте, в каждой чайной, в военном лазарете, на этапном пункте, даже в обезлюдевшей деревне шла молекулярная работа революционной мысли. Везде были свои истолкователи событий, главным образом из рабочих, у которых справлялись, что слышно, от которых ждали нужные слова… Элементы опыта, критики, инициативы, самоотвержения пронизывали массу и составляли внутреннюю, недоступную поверхностному взгляду, но тем не менее решающую механику революционного движения как сознательного процесса»86
Уже после победы Октябрьской революции английский посол в России Джордж Бьюкенен дал телеграмму своему Министерству иностранных дел, советуя «освободить Россию от данного ею слова и сказать ее народу, что принимая во внимание изнуренность, вызванную войной, и дезорганизацию, связанную с любой великой революцией, мы предоставляем им право самим решать — хотят ли они заключить мир с Германией на ее условиях или продолжать войну на стороне союзников. Требовать от России выполнения обязательств, установленных соглашением 1917 года, было бы с нашей стороны игрой на руку Германии»63. Историк Луис Фишер, комментируя эту телеграмму, справедливо замечал: «Если бы посол отправил такую депешу шестью месяцами раньше и убедил своих начальников в ее разумности, и если бы другие западные послы в Петрограде поступили таким же образом и имели такой же успех, то советской власти, может быть, и не было бы. Не было ничего, ни в истории, ни на небесах, что предопределяло бы происшедшие события
Гораздо ближе к истине академик А. М. Румянцев, который писал: «Путь от Февраля к Октябрю не был прямолинеен, победа большевиков не была “запрограммированной”, то есть неотвратимой с самого начала. Большевикам для завоевания на свою сторону большинства народа пришлось преодолеть гигантские трудности»57.
