Запись 2

Душа

Привет, дорогой дневник. Я жива, если так вообще уместно про меня сказать. Не знаю, можно ли называть живым человека, который ходит, дышит, ест, но ничего не чувствует. Как будто у меня нет души, она, как мне кажется, умерла, и теперь до конца дней своих я буду как зомби. Я, кстати, верю в существование души, только воспринимаю ее как часть организма, как орган. У меня она в одном ряду с печенью, сердцем, нервами.

Однажды в детстве я смотрела по телевизору программу, где обсуждалось, есть ли душа, и там рассказали такую историю: умер человек – и его тут же взвесили. И знаешь, что оказалось? Тело стало легче на 21 грамм. Куда они девались? Почему будучи живым – один вес, а через секунду, в виде покойника, – другой? Я еще тогда поняла, что душа – это не что-то там высокое или божественное, а что-то весьма материальное. Вот и я после того, как оказалась здесь, в Турции, тоже стала весить меньше примерно килограмма на три. Допускаю, что часть веса ушла из-за того, что я ничего не ем, кроме кофе и яблок, но остальное ушло точно в тот момент, когда душа покинула мое покрытое веснушками тело. Теперь все сходится: говорят же, что у рыжих нет души – вот теперь я в точности соответствую этому факту. Живое или неживое тому доказательство.

Вообще-то Павел Дмитриевич просил меня не писать так много, он прошлый мой опус кое-как осилил, сказал: «Варвара, я понимаю, что вы там в стрессе, но мне для работы и одной страницы хватит». Нормально? Как я могу в одну страницу запихать всю свою боль? Я так решила: я буду писать столько, сколько захочу, а ему стану отправлять краткие выжимки, синопсис, аннотацию. Я бы даже телеграмму ему отправила, ту, в которой нет знаков препинания в целях экономии и некоторые гласные пропущены: «ПД вы увлн я умрл от горя». Пусть по этим обрывкам моего сознания решает, что со мной делать и как меня лечить. Жаль, адреса не знаю.

На прошлое мое письмо он сказал мне, что я в депрессии. Вот уж удивил так удивил, я это и без него давно это поняла. Нет в моем психологе души – или есть, но она маленькая и жадная. Денег он стоит приличных, а вот результата от его работы я пока как-то не замечаю.

Что-то у меня все о душе и о душе, а ведь начала я с того, что я бездушевная, что живу только на рефлексах и автопилоте, слава богу, мозг человеческий до последнего работает и принимает решения даже в самых критических ситуациях. Вот я своему доверилась, и пока он меня не подводит, мы с ним в этой программе «минимум» неплохо существуем. Я не ударяюсь мизинцем ноги о косяки, не падаю с лестниц, не путаю горячую воду с холодной, а что еще мне сейчас надо для жизни? Кстати, вопрос про переселение душ: если все-таки такое существует, то, наверное, в меня может кто-то вселиться, раз сосуд пустует и место вакантно? Вот бы это был кто-то злобный, мстительный и энергичный. Или хотя бы душа моей бабки по отцовской линии, та была сухая, черствая, тихая, но одним словом могла проткнуть похлеще, чем копьем.

Моя мать рассказывала, что, когда отец привел ее в семью знакомиться с родителями, моя бабка осмотрела будущую сноху с ног до головы и сказала: «Юра (мой дед), соглашайся на дополнительные часы, и я возьму сверхурочные, как-нибудь да прокормим». Моя мать тогда была глупа и не сразу поняла, что речь шла о ней и о ее комплекции. Ей отец только потом рассказал, что его мать имела в виду ее лишний вес. Мама тогда страшно обиделась, и с бабкой они до самой ее смерти были в контрах.

Или вот однажды был случай, мне тогда исполнилось лет шесть. Новый год, утром тридцать первого числа все собрались у нас дома. Мы так всегда делали: обменивались поздравлениями или подарками еще до обеда, чтобы сам Новый год встретить с теми, кого любишь, а не с теми, кто тебе родня. Процедура была следующей. Первого декабря, когда семья собиралась на дне рождения папы, все тянули бумажки с именами того, кому надо будет делать подарки на Новый год. Родственники знали, что мне очень хотелось лифчик. Я так Деду Морозу и сообщила прямым текстом: не писала ничего про свое хорошее поведение, не просила мира во всем мире, а прямо и четко указала, что я хочу, дала проверить маме на ошибки. Она расхохоталась, но на это и был расчет. Я знала, что мать сейчас начнет налево и направо рассказывать родне, какая оригиналка и выдумщица ее дочь, и рано или поздно эта информация дойдет до того, кто вытянет мое имя первого декабря.

И вот наступило тридцать первое, я аккуратно свернула два новых носка в два упругих шара. Я намеревалась надеть лифчик, который должны были мне подарить, сразу после получения, а носки как раз заполнили бы пустоты. Первым подарок вручал папа, он сказал, что ему выпало имя его отца, и он купил ему летнюю резину. Дед был рад, а моя мама поджала губы – это означало, что они с отцом долго спорили о цене подарка, и папа победил. Маме досталась бабка Таня, ей мама подарила набор специй. Татьяна Ивановна, не умевшая готовить ничего, кроме вареных яиц, любезно приняла подарок и тут же протянула его деду: в их паре готовил он. Кто и что там дальше дарил, я не помню, но когда дело дошло до меня, то бабушка Таня протянула мне большую коробку, и я в ту же секунду поняла: там не то, что я хотела. Под упаковочной бумагой оказались ватные новогодние игрушки. Да, дорогой дневник, ты все правильно понял, и вы, Павел Дмитриевич, если читаете это, тоже правильно поняли. Если хотите, можете зафиксировать в моем деле этот случай как первую психологическую травму. Если вдруг вы не знаете, о чем идет речь, то я вам расскажу.

Незадолго до революции в России вдруг придумали новый вид елочной игрушки: делали ее из ваты, мазали клеем, красили, покрывали лаком, и получались фигурки. Мастерили их для бедных, потому что бедные тоже любили Новый год, но на дорогие стеклянные игрушки денег не было, тогда для них придумали дешевые ватные и производили все это в промышленных масштабах, особенно после революции, когда обеднели все. Бабка подарила мне этот набор, потому что считала, что именно я должна стать хранительницей ее добра. Этим игрушкам была тысяча лет, она их в детстве собирала и вот решила передать мне, зная при этом, что вообще-то я жду лифчик. Но как я себя повела в данной ситуации? Я не стала сдерживать гнев, не уподобилась всем членам моей семьи, в которой кто-то кого-то всегда недолюбливал и сжимал губы в ниточку по поводу и без повода. Я встала и вытряхнула эти игрушки на пол, как картошку из ведра, и убежала к себе.

Праздник был испорчен. В спальне я взяла два скрученных носка, обняла их, легла на кровать и уткнулась в них носом. Не стать вам роскошной грудью, дорогие мои носки, мир рухнул. Мои самодельные импланты испускали запах стирального порошка, но боль от этого не уменьшалась. Бабка молча зашла в спальню, шурша бумагой, расставила игрушки на полке, а затем села ко мне на кровать. И тут вы, Павел Дмитриевич, спросите: «Варя, а при чем тут душа, про которую ты начала писать вначале?» А вот при чем. Бабка села и говорит: «Варечка, кто-то должен тебе это сказать. Пусть это буду я. – Тут она взяла паузу. – Груди у тебя не будет, поскольку уже сейчас понятно, что конкретно в этом ты вся в меня. Да и вообще мы с тобой не красавицы, и всю жизнь окружающих тебе, как и мне, надо будет покорять интеллектом и шармом. Ты молодая и сейчас, возможно, меня не понимаешь, но узнать это лучше раньше, чем позже. А по поводу груди я так скажу: со временем ты убедишься, что маленькая и аккуратная лучше, чем пышная. Ничего не отвиснет. И подстригись уже, а то на этот шнурок смотреть больно».

Шнурком эта женщина со злобной душой назвала мою косу! Так вот, если бы переселение душ имело место быть, я бы с радостью на какое-то время приняла в себя свою бабу Таню с ее талантами говорить и смотреть так, что у других душа в пятки уходила. Я бы сейчас с радостью убила бабкиным взглядом тупого официанта, который полчаса не может принести мне кофе.

Запись 3

Мама дорогая

Дорогой дневник, Павел Дмитриевич на меня сейчас накричал. Ну ладно, не накричал, но был очень грубым и нервным, спросил меня, за что я его так не люблю и почему он обязан читать про моих бабку и лифчик. Я робко напомнила, что вообще-то все проблемы из детства, на что он мне ответил, что это «херня полная», вот прям так и сказал. Я, разумеется, ровно на одну минуту опешила. Я, конечно, слышала о том, что Павел Дмитриевич очень радикально и по-авторски подходит к работе с клиентами, но чтобы вот так жестко – я не ожидала. Откуда он вообще взялся, давай я расскажу.

Я не люблю психологов и не верю в то, что они могут как-то помочь, во всяком случае, большую часть своей жизни я так думала, до тех пор, пока меня не бросили буквально перед свадьбой. Моя начальница Надя была поклонницей Павла Дмитриевича, поскольку он – известная персона, часто выступает на разных ток-шоу и у него в соцсетях больше миллиона подписчиков. Он даже выпустил пару книг, которые у нас в магазине разлетелись за два дня. Так вот, Надя подписалась на его страницу, где он каждый день давал какие-то советы. Не знаю, как глобально жизнь Нади поменялась, но вот чему свидетелем была я.

Павел Дмитриевич написал пост о том, что нужно составить список и указать в нем, что в жизни не устраивает и хочется поменять. Надя, следуя инструкции, написала, что ее не устраивают лишний вес, ленивый муж и скучная работа. Фигура, допустим и правда у нее немного поплыла в последнее время, но вот мужа и работу лично я считала главными ценностями в жизни начальницы. Начнем с лишнего веса Нади, да и моего тоже.

Дело в том, что в нашем книжном магазине находилась кофейня, и каждое утро туда привозили десерты, их пекла девушка-кондитер, и надо отметить, она в этом деле была просто великолепна. Ее банановый хлеб – причина моих лишних килограммов, Надя свои наела на «Красном бархате». Возвращаясь к списку. Муж Нади, Игорь, был в целом человеком приятным и симпатичным, но ни к чему не стремился. Невысокого роста и очень щуплый, с большими грустными глазами – из той породы мужчин, какие в детстве бывают очень красивыми, после двадцати – совсем недолго – сексуальными, потом обычными, а после сорока – смешными и нелепыми. Вечные мальчики, седые и с морщинами. Обычно таких раньше брали в мальчиковые музыкальные группы, чтобы школьницы в них влюблялись. «Маленькая собака до старости щенок» или «мал золотник, да дорог» – как раз про него, хотя про золотник Игорька я еще напишу.

Игорю исполнилось двадцать восемь, и он еще был ничего себе, но, как я уже сказала, ленивый. И вот хоть убейте меня, но я считаю, что конкретно ему можно быть ленивым. Он единственный ребенок и внук в большой московской семье, и когда все его бабушки и дедушки померли, ему в наследство достались четыре квартиры, две из которых – в центре столицы и две – в районе Третьего кольца. И еще две дачи, одна из них в Горках-2. Понимаете? Уже, считай, миллионер. Игорь с детства знал, что унаследует все это, и уже тогда ни к чему не стремился. В Москве всегда так: зачем чесаться, если есть недвижимость, которая тебя прокормит. Игорек одну дачу продал и купил машину, а всё остальное сдал, и его месячный доход, на минуточку, составляет триста двадцать тысяч рублей. Вот вопрос, уважаемые знатоки: стоит ли при таком пассивном доходе работать? Я считаю, что нет, но я не жена Игоря, его жена – Надя, и ее этот расклад не устраивал. Выходила она за выпускника журфака МГУ, но именно в тот год ему свезло, и все его престарелые родственники померли, тем самым на взлете погубив карьеру внука-наследника. Он полгода, пока оформлялось наследство, еще как-то старался что-то делать, но ровно в тот день, когда в его унаследованные квартиры въехали первые жильцы, лег на диван и больше с него не вставал. Человек он, кстати, интересный, читает много, Надя ему сумками книги носит из нашего магазина. Потом, правда, некоторые покупатели приходят с претензиями, что страницы заляпаны или уголки загнуты. Как вы поняли, Надя книги просто выносит из магазина на время, Игорь их читает и возвращает. Кстати, именно благодаря возмущенному покупателю я узнала, что у Игоря внушительных размеров его мужское достоинство: в «Шантараме», который он незадолго до того читал, обнаружилась закладка в виде пакетика от презерватива с указанием размера XL. Вот тебе и Игорек. Короче, лень и безынициативность, как выяснилось, Надежду бесили.

Ну и последним пунктом, как мы помним, у нее значилась скучная работа. Когда я пришла, Надя уже проработала в нашей сети три года. Брали ее на заманчивую должность директора по международным проектам. Она должна была договариваться с иностранными авторами, сопровождать их в наши магазины на встречи с читателями, ездить по международным выставкам, вести соцсети, организовывать лекции. Но именно в этот момент дела в стране и в магазине пошли как-то не очень. Авторы резко расхотели летать в Россию, читатели – читать, упала выручка, и Надя так и не попала ни на одно международное мероприятие. Хотя надо сказать, что однажды к ней подкатывал автор из Казахстана, он написал книгу про то, что такое майнинг, презентовал ее у нас в магазине, а после подошел к Надежде и предложил обсудить майнинг у него в номере. Она, естественно, отказала, а через год мы прочитали про него в журнале «Форбс»: он попал в список миллиардеров до тридцати лет. Надя виду не подала, но я заметила, что она расстроилась, что не разглядела в том щуплом казахе будущего Марка Цукерберга. Короче, работой Надя была тоже недовольна.

И вот этот самый Павел Дмитриевич следующим постом на своей странице предложил своим подписчикам взять и кардинально поменять все, что не устраивает. Надя решила следовать инструкции неукоснительно и в тот же день попросила у руководителя нашей сети или дать ей возможность выполнять тот функционал, о котором шла речь при приеме на работу, или подписать заявление об увольнении. Ей предложили уйти. Затем настала очередь Игорька – его Надя решила бросить. «Муж без цели в жизни – это не муж», – сказала она. Лишний вес от нее ушел сам собой, потому что денег у нее не стало, и жить она переехала на материну дачу, которая находилась в тридцати минутах ходьбы от железнодорожной станции. На последнюю зарплату Надя купила у Павла Дмитриевича курс из пятнадцати индивидуальных встреч, но, сидя на даче, она вдруг поняла, что Игорь не такой уж и плохой и работа ее тоже в целом устраивала. Она отписалась от любимого психолога, а купленные с ним встречи сначала пыталась продать мне, потом еще кому-то, но желающих заплатить столько денег не нашлось, и Надя подарила их мне на свадьбу, которая, как ты помнишь, дорогой дневник, не состоялась. Вот так в моей жизни появился Павел Дмитриевич. Но это все я, конечно, ему отправлять не буду, отправлю только со следующей строки.

Дорогой дневник, Павел Дмитриевич настоятельно просил меня вспомнить людей, которые наиболее повлияли на мою жизнь. Про бабку Татьяну Ивановну я уже писала, и, кстати, Павел Дмитриевич, тут нам и пригодились те самые записи, за которые я сегодня огребла, правда? Итак, главный человек, оказавший на меня самое сильное влияние, – это моя мать. Тут даже думать не надо.

По заданию мне положено написать, какое влияние человек на меня оказал. И вот непонятно, с чего начать. Наверное, с того, что мать моя в целом не имеет таланта быть родителем, даже каких-то предпосылок у нее для этого нет, что, конечно же, странно. Она, хоть и была в своей семье единственной дочерью, имела огромное количество родственников, у которых было множество братьев, сестер и племянников, что, казалось бы, должно было дать ей некое представление о воспитании детей, а главное – какие чувства к ним надо испытывать и как их выражать. Но мама так и не смогла осилить эти навыки общения с детьми. Чисто технически она со всем справлялась, я всегда ходила чистая, сытая, причесанная, хорошо одетая. Мать знала, как менять пеленки, готовить мне еду, но то, что касалось душевной привязанности, или каких-то эмоциональных порывов, или даже теплых слов, у нее шло туго. Она в вопросе материнства – женщина уникальная: я была желанным ребенком, родилась в срок, они хотели девочку – получили девочку, хотели спокойную – получилась спокойная (говорят, я в первый раз заплакала только после того, как мне исполнился год, когда взялась за горячую плойку), другими словами, я была очень удобная. И если другие родители радовались бы тому, что их ребенок получился таким непроблемным, то мои отнеслись к этому как к обычному факту, в их представлении мира все дети были такими. Отец и его по тем временам обеспеченные родственники позволили матери не работать, она и не работала. Считалось, что она сидит с ребенком, то есть со мной, хотя сидеть со мной не надо было: где меня оставляли утром, там вечером и находили. Говорят, баба Таня втихаря водила меня к специалистам проверить, не страдаю ли я задержкой в развитии или чем-то таким, но оказалось, что я вполне здорова и просто обладаю таким темпераментом. Думаю, что матери было скучно, потому что, когда мне исполнилось семь, она решила, что пора в этой жизни что-то менять, и начала с дочери. Именно тогда во мне стали искать какие-то таланты, но ни музыка, ни спорт, ни лошади меня не заинтересовали. Имелись вялые задатки в изобразительном искусстве, я неплохо рисовала цветы, но они увяли после того, как я полюбила чтение. Для этого занятия моя тухлая натура, как говорила мать, прекрасно подходила. Она оставила меня в покое с кучей книг и переключилась на себя. Она вдруг поняла, что ей интересно все, что связано с эзотерикой.

Именно в этот момент в нашей жизни появились астрологи, шаманы, экстрасенсы, тарологи, энерготерапевты, другие сомнительного рода занятий люди. Тогда-то мы и потеряли нашу Маргариту, я – как мать, отец – как жену. Потому что далее все, что я ни делала, было «типичным Водолеем», в отце как «в Стрельце» она вообще разочаровалась. Сильнее всего ее увлекала нумерология. Мать была не сильна в математике, но эту «науку» усвоила быстро. Всех своих знакомых и родственников она пересчитала на предмет совместимости с ней и, основываясь на полученных знаниях, начала зачистку круга общения. Формула для подсчетов была очень простая: следовало все цифры в дате рождения складывать до тех пор, пока не получалось простое число. Например, папа родился 1 декабря 1965 года, складываем 1+1+2+1+9+6+5=25, получившийся результат тоже суммируем, и получается, отец был «семеркой». «От таких, как он, всегда надо ждать подвоха, – говорила мать, – предадут не моргнув глазом». Но главная несовместимость было у матери с дочерью, то есть со мной. Мы, с ее слов, не совпадали ни по знаку зодиака, ни по году рождения. Мне кажется, она бы с радостью отдала меня бабке, но шаманка Роза сказала, что я – это урок для матери и если она его не пройдет, то в следующей жизни мы опять встретимся и опять будем мучить друг друга. Мать решила меня оставить, я, честно сказать, этому рада. Если вторые, третьи и прочие жизни существуют, то встречаться с ней еще раз я бы не хотела.

Кстати, именно мать сказала мне, что Павлик меня бросит. Я до последнего скрывала, что у меня кто-то появился, но однажды утром мать спросила: «Роза увидела рядом с тобой мужскую энергию – кого-то встретила?»

Бой с Розой я проиграла еще в четырнадцать, когда облила ее газировкой. Это был день рождения матери, шаманка, сидя напротив меня, долго смотрела, а потом заявила, что я мелкая душа, не прошедшая уроки прошлого, и в этой жизни ничего не добьюсь. Мать стала кивать и соглашаться, а я вдруг, сама того от себя не ожидая, взяла и вылила на голову Розе стакан газировки. Шаманка повернулась к матери и сказала: «Терпи, Маргарита, эта незрелая душа в своем процессе совершенствования выпьет из тебя все соки». Мать кивала и цокала языком. Так вот, дорогой дневник, если Роза что-то «видела», значит, то было правдой и не обсуждалось. В случае с «мужской энергией» около меня, я думаю, шаманка просто угадала, но я честно призналась, что уже полгода встречаюсь с Павликом. Мать тут же потребовала дату его рождения, а на следующее утро сообщила, что все это ненадолго: «Бросай, пока тебя не бросили». И тут мне хочется заплакать, потому что Павлик меня и правда бросил. И сделал это очень жестоко и некрасиво. Когда я выла у загса, мать и Роза молча переглядывались, ничего неожиданного для них не произошло. Мол, что предсказали, то и получили.

Запись 4

Дура

Дорогой дневник, терапия не помогает. Я по-прежнему живу, балансируя между желаниями убить или кого-то, или себя. Павел Дмитриевич сегодня утром сказал мне, что это все потому, что я зарылась в воспоминания, в которых мало приятных моментов, и надо бы вспомнить что-то хорошее, но я ему возразила. Сколько можно копаться в прошлом? Сдохнуть-то мне хочется сейчас. Как, вспоминая свою бедную на яркие эмоции жизнь, я смогу вытащить себя из того болота, в котором сижу сейчас по самые уши? Чтоб ты понимал, дорогой дневник, это все не фигура речи и не потому, что я какая-то ранимая натура, любящая поныть. Вовсе нет, я правда так убита горем и раздавлена, что честно не понимаю, для каких таких благих целей все еще просыпаюсь каждый день.

Утро я вообще ненавижу. Говорят, что люди в депрессии плохо спят, я же сплю как убитая, ложусь и отключаюсь прямо в тот момент, когда рыжие волосы касаются подушки в катышках, затем проходит секунда – и я просыпаюсь. Доброе утро, Варвара Эдуардовна, вы проспали десять часов. Вот хоть бы что-то приснилось ради приличия, чтобы как-то обозначить тот момент, что я спала. Мне как-то гланды вырезали, так вот – ощущения похожие. Помню, как я легла на операционный стол, анестезиолог со шрамом через все лицо склонился надо мной и сказал считать от десяти до одного. На восьмерке я отключилась на секунду и проснулась уже без гланд. Сейчас такая же ситуация, только просыпаюсь я без одного дня жизни. Затем час уходит на то, чтобы себя привести в чувство и начать хоть как-то проживать новый день. А еще меня жутко тошнит в душе, ударение в этом слове на «у», а можно и на «е», там меня тоже прилично выворачивает. После тошноты наступает истерика, и когда она утихает, я иду завтракать. У нас в отеле на редкость скучный и депрессивный завтрак, максимально безликая и серая еда. Только листья салата как-то выделяются на этом бледном фоне, все остальное и на вкус, и на вид как картон. Хоть бы яйца пожарили для яркости этого однородного ряда. Хотя, наверное, в моем состоянии я бы даже радугу на небе не рассмотрела, сказала бы: «Фу, что за черно-серая полоса».

Обо всем об этом я рассказала Павлу Дмитриевичу, и он предложил мне завести новые знакомства. Сказал, что выходить из скорлупы надо маленькими шагами, и дал задание поболтать с кем-то, хотя бы пару минут, чтобы отвлечься. Сказал, что начнем с малого. Ничего себе малое! Но, дорогой дневник, забегая вперед, скажу, что я с этим справилась. Я сегодня, можно сказать, перевыполнила план: я поговорила с двумя людьми.

Первым был официант из соседнего кафе. Я вижу его каждое утро, когда иду завтракать, поскольку террасу нашего отеля от террасы ресторана, в котором он работает, отделяют лишь три горшка с фикусами. До этих горшков стоит белая отельная мебель, далее начинается потертая деревянная ресторанная. Вообще этого паренька я давно заметила, он маленького роста, с короткими руками и сутулый, но в целом – приятный на вид, немного напоминает Надиного Игоря, но только тот томный и медленный, а этот очень энергичный и живой. Он приходит в ресторан раньше всех и начинает готовить помещение к открытию: подметает пол, расставляет стулья, натирает столы. И все это он делает в каком-то очень скрюченном виде: спина полусогнута, весь какой-то скукоженный – но зато скорость у него феноменальная, я не успеваю дожевать свой картонный завтрак, как он уже вдыхает жизнь в это пыльное заведение. После чего он поднимает ролл-ставни над баром, включает там свет и ждет клиентов, и как только появляется первый – он буквально на глазах превращается в другого человека. Официант как будто все это время экономит энергию, но в нужный момент отключает режим энергосбережения и делается совершенно другим. Даже ростом становится выше.

Начать исполнять задание Павла Дмитриевича было решено с этого официанта. Я поднялась в номер, снова приняла душ, снова высушила волосы, достала платье – тут должны звучать аплодисменты: до этого я несколько дней ходила в одних и тех же велосипедках и футболке. Далее я это платье погладила, а это я даже у себя в Москве не всегда делаю, нанесла на губы блеск, сбрызнула запястья пробником духов, надела балетки и пошла обратно на террасу. Зачем я все это описала? Затем, чтобы Павел Дмитриевич оценил, что я ответственно и очень серьезно подошла к выполнению его задания.

Я зашла в кафе, села недалеко от стола, за которым размещался официант. Когда не было посетителей, он пристраивался за столик у бара, включал телевизор, который висел под крышей террасы, и что-то смотрел. До этого дня я не могла знать что, так как экрана с отельной стороны не видно, но сейчас поняла, что он смотрит сериал. Официант внимательно, не отрываясь следил за происходящим. В телевизоре очень красивая героиня только что проснулась и нежно потягивалась в постели. Для только что проснувшейся женщины она имела на редкость пышные локоны и яркий макияж. Героиня кулачками терла глаза, зевала, прикрывая рот ладонью, и всячески давала зрителям понять, что, несмотря на идеальный внешний вид, действительно только что проснулась, честно-честно. Далее, как и положено, она встала и резко раздвинула шторы в разные стороны. Я закатила глаза. «Такой избитый штамп», – подумала я. Но кто я такая, чтобы судить эту неизвестную мне героиню. Официант мой весь вжался в кресло, согнулся подковой, и только лицо его было устремлено вверх. Короткие руки он сложил ладонью к ладони и зажал между коленей. Я подождала какое-то время, не решаясь его отвлекать. Началась реклама, он взял пульт, убавил звук, но взгляда не отводил. И в этот момент я вторглась в его жизнь своим: «Гуд монинг!» Он вздрогнул, оглянулся, и вдруг произошли метаморфозы, свидетельницей которых я неоднократно являлась. Буквально на моих глазах этот гадкий утенок расправился пусть не в прекрасного, но все же лебедя, глаза его заблестели, улыбка растянулась от уха до уха. «Да, мадам!» – произнес он на английском. И тут я поняла, что не придумала, о чем с ним говорить! Вот такая я дура. «Зря платье гладила», – отметила я, но потом собралась и поинтересовалась, делает ли он апельсиновый фреш. На это меня натолкнула большая ваза с апельсинами на стойке. Официант кивнул утвердительно и скрылся за баром. Я пересела за стол, который был ближе к телевизору, и через минуту «лебедь» поставил передо мной стакан сока и стакан со льдом. Я помнила, что надо продолжать разговор, пока не кончилась реклама.

– Как вас зовут? – Я себя слышала, как будто со стороны.

– Юсуф, мадам.

– Какое редкое и красивое имя, – голосом Сусанны из «Самой обаятельной и привлекательной» произнесла я. Никакой статистики относительно мужских турецких имен я, естественно, не изучала, но для короткого разговора фраза была подходящей.

– Вовсе нет, мадам, – тем же приятным ровным голосом ответил он.

– Просто раньше я никогда его не слышала, – сказала я, краснея.

Юсуф отодвинул стул и сел ко мне за стол.

– Просто вы в Турции совсем недавно и еще не успели обратить на это внимание. Если вы видите какого-то мужчину на улице, то с очень большой вероятностью его зовут или Юсуф, или Мехмет, или Мустафа. – Английский у него был прекрасный.

– Никогда об этом не знала, – искренне удивилась я.

– Вон тот парень напротив, – он указал на молодого мужчину, который выставлял пластмассовые манекены в блузках от «Гуччи», – тоже Юсуф. А вон тот, – его палец переместился левее, на парикмахера, который развешивал полотенца на сушилке перед входом, – Мехмет. А вот управляющий вашим отелем, – он кивнул подбородком на толстого человека, с трудом выбирающегося из маленькой машины, – его знаете как зовут?

– Мустафа? – робко предположила я.

– Да, мадам. Так что ничего интересного в моем имени нет. Но спасибо за комплимент. Вы иностранка, и для вас оно и правда должно звучать красиво.

– А что означает ваше имя? – не унималась я, хотя человек мне прямым текстом сказал, что это заведомо бесперспективная тема.

– Данный Богом или дар богов. – На этой фразе он на долю секунды посмотрел наверх, словно обращаясь к Всевышнему. – Моя мать родила меня поздно, вот и назвала Юсуфом, считает меня подарком небес.

– Так я не поняла, нравится вам ваше имя или нет? – Тут я уже действительно была заинтересована. – Раз в Турции столько мужчин, которых даровал их матерям Бог, и всех их зовут одинаково, то не потеряли ли они уважения к своему имени? Не стало ли быть подарком небес – обыденностью?

Он пожал плечами.

– Наверное, было бы здорово, если бы меня звали Бурак, – произнес он.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что всех известных у нас актеров зовут Бураками, – сказал Юсуф.

– И его? – Я показала на экран, там как раз закончилась реклама и возобновился сериал.

– Нет, это Керем Бюрсин. Он вам нравится?

Я честно ответила, что вижу его впервые. По поведению Юсуфа я поняла, что ему не терпится смотреть сериал, и сказала, что буду не против, если он включит звук. Официант сбегал за пультом, прибавил звук, и мы вместе погрузились в перипетии любовной драмы, которая разворачивалась на экране. В целом, даже без знания турецкого было понятно, что там творится, но Юсуф обрывочно переводил мне короткими фразами суть происходящего. «Это ее тетя», – говорил он, показывая на женщину, которая от силы на два года была старше главной героини. Или: «Это главный герой, он строгий и злой, но в душе добрый», – и так далее.

И вот так, дорогой дневник, я выполнила первое задание, а еще даже полдень не наступил, можно было идти ложиться в кровать и дальше помирать. Но это маленькое общение вдруг придало мне сил, и я решила прогуляться, тем более что в кафе стали заходить люди, в основном пожилые англичане, и Юсуфу стало уже и не до меня, и не до сериала.

Я вышла из кафе и отправилась в сторону моря – господи, какое же оно красивое. Я сделала несколько фотографий, чтобы отправить их Павлу Дмитриевичу, пусть знает, что я не потеряла способности видеть красоту вокруг.

Разговор номер два случился с русской туристкой, сын которой облил мои балетки растаявшим мороженым. Я стояла у аптеки и вспоминала, как сказать на английском «таблетки от вздутия живота» – картонные завтраки не прошли для моего пищеварения даром, – и тут мальчик лет пяти просто взял и бросил бумажный стаканчик с коричневой жижей к моим ногам, и их очень сильно забрызгало. Я не стану скрывать: я хотела его пнуть. И вообще не стесняюсь об этом писать, я считаю, что дети тоже бывают отвратительными людьми. Да простит меня моя коллега Эля, мать двух «мальчиков-зайчиков», и все остальные любящие матери. Ну почему детям должны сходить с рук их мерзкие поступки только потому, что они дети? Человек независимо от возраста обязан соображать, что он делает. Наверное, если я когда-то стану матерью, может начну думать иначе, но пока думаю именно так. Я посмотрела на ребенка злым взглядом и очень жестко сказала:

– Экскьюз ми…

И тут из аптеки выбежала мать, выглядела она еще хуже, чем я по утрам. В руках у нее был целлофановый пакетик, сквозь который я разглядела упаковку таблеток – название мне было неизвестно, но по изображению букетика трав на коробочке я поняла, что это успокоительное. Она схватила малыша и по-русски стала выговаривать ему, что убегать от матери нельзя и даже опасно. Я выставила правую ногу вперед и громко произнесла:

– Ваш сын испортил мне обувь.

И сын, и мать смотрели на коричневые пятна.

– Я прошу прощения, он в таком возрасте, что ему невозможно что-то объяснить, – сказала она, убирая грязные волосы за ухо.

– И сколько же ему?

Мне на самом деле было интересно, в каком возрасте дети вдруг «выходят из берегов» и начинают творить такое с чужой обувью.

– Огнеслав, скажи тете, сколько тебе лет?

Огнеслав! Что я хочу от человека, которого буквально прокляли с рождения. В эту минуту я простила ему всё.

– Пять, – пробубнил Огнеслав.

– Вы понимаете, я так устала и совершенно не могу выспаться, бессонница меня просто замучила, вот бы знать, как с ней справиться, – призналась женщина, глядя на пакетик с успокоительным.

– Все очень просто, – ответила я, – впадите в депрессию.

Она уставилась на меня удивленным взглядом, а через секунду произнесла:

– Дура, – и ушла, в одной руке держа руку Огнеслава, в другой – пакетик успокоительного, которое ей не поможет.

Вот так, дорогой дневник, я узнала, что я дура. Балетки я выбросила в урну около отеля и босиком ушла к себе в номер. Ощущать мусор ступнями было радостно, я уже и забыла, что это такое – ощущать…

Запись 5

Фетхие

Дорогой дневник, Павел Дмитриевич сообщил мне, что мы с ним какое-то время видеться не будем, он уезжает на очень важное мероприятие. А я, честно сказать, очень рада. У меня вообще есть подозрения, что никакой он не психолог. Например, сегодня на заднем фоне хихикала девушка, а сам он хоть и пил чай из большой чашки, но к концу сеанса от этого чая немного поплыл, называл меня Валей, а я его поправляла и говорила, что я Варя. Я думаю, что он просто ушел в загул – и правильно сделал. Слушать мое нытье – не самое приятное занятие, а ведь я, наверное, не одна у него такая. Кстати, он меня похвалил за проделанную домашнюю работу, поставил мне «твердое пять» за разговор с официантом и мамой мальчика со странным именем. Сказал, что вот так маленькими шажочками он поможет мне выйти из сложного состояния.

Следующая наша встреча состоится через пять дней, но чтобы я тут зря время не теряла, дал задание: навести порядок в квартире и в голове. Я спросила, как это понимать, но он сделал вид, что «завис», а потом просто захлопнул свой ноутбук. Квартиры у меня сейчас нет, хотя ее и в целом нет: в ту, где мы жили с Павликом, я возвратиться не могу, а жить опять с матерью… лучше уж под мостом в коробке из-под холодильника. Но прежде чем рассказать, как я справилась с заданием, я расскажу, где я. И кстати, не хочу давать спойлер, но вы, Павел Дмитриевич, и ты, дорогой дневник, узнаете такое сегодня! Держитесь!

Я в Фетхие, или, если произносить на манер местных, Фетие, «х» они проглатывают, примерно как я – «л». Город ну очень красивый, я бы даже сказала – это большая красивая деревня. Я тут четыре дня, а уже узнаю некоторых случайных прохожих.

Когда мы с Павликом планировали свадебное путешествие, то решили поехать в какой-то большой и шумный отель, в самый обычный all inclusive, но мать, которая подарила нам этот тур на свадьбу, сказала, что должна посоветоваться с Розой. И вот Роза и рассказала ей про Фетхие. У нее есть богатые клиентки, этакие дуры, которым делать нечего, они придумывают проблемы и потом с помощью шаманки их решают. Я уверена, что Роза – шарлатанка, у нее в багажнике машины есть буквально все что хочешь: от черепа волка до крови девственниц, куча всякого барахла в виде стеклянных шаров, свечей, карт, ножей, я даже как-то живого петуха там видела, уверена – он уже давно труп, пал жертвой каких-нибудь ее обрядов. Все эти старинные атрибуты, по ее словам, Роза собирала по всему миру. Но вот, например, ее хрустальный шар я сама видела в магазине фиксированных цен за триста рублей, но матери этого не сказала.

Есть у Розы одна клиентка – Виолетта, жена состоятельного ресторатора. У них в Фетхие вилла, и вот поехали они сюда, и муж вдруг пропал. Два дня его не было, а на третий день она вдруг забеспокоилась и пошла в полицию. Там с подобными «пропажами» сталкиваются в день по пятнадцать раз, и ей объяснили, что муж, скорей всего, в загуле, мол, море, пляж, туристки, сами понимаете. Но у Виолетты «сердце было не на месте». Муж плохо плавал, и сознание жены рисовало самые жуткие картины, в которых он утонул. Отчаявшись найти любимого, она позвонила Розе, чтобы та как-то «своими методами» просканировала, где может находиться пропавший. Роза честно старалась, но все время что-то мешало, потом она сказала, что так как они на море, то она физически не может просмотреть пространство и определить, куда пропал муж, потому что «море отражает ее поток», только на месте можно что-то сделать. Тогда было решено отправить Розу в Турцию первым же самолетом. Дальше мне мама рассказывала, что шаманка приехала на виллу, распустила свои длинные черные косы, достала гребень и стала их расчесывать и мычать. Мама, когда об этом говорила, вся покрылась мурашками. Шаманка смогла увидеть, что он живой, не утонул и надо искать его на лодке. А чтоб ты понимал, дорогой дневник, других вариантов тут и не было.

Фетхие – деревня, богатому человеку тот совсем делать нечего, но это отличное место для яхт, парусников и катамаранов. На всех этих яхтах, сотнями пришвартованных у берегов, людей обитает в три раза больше, чем во всем городе. Я уверена, что Роза, как только въехала в Фетхие, так сразу и поняла, какую версию ей надо из волос вычесать. Еще день они ходили с Виолеттой по набережной, пытаясь металлической рамкой определить, в каком направлении им двигаться, а к вечеру наткнулись на живого и невредимого мужа в супермаркете, где тот затаривался алкоголем. Он и правда зависал все это время с какими-то друзьями на яхте, мобильный утопил еще в первый день и был без связи, а жене-истеричке в ее телефоне показал сообщение, которое отправил в день отплытия, мол, уехал с друзьями, вернусь в пятницу. Но так как его жена читала только мессенджеры, а во вкладки с СМС не заходила никогда, и непрочитанными там были тысячи сообщений, то и эсэмэску от мужа она не видела.

Мать от этой истории была в восторге, я ее слышала миллион раз, в какой-то момент она стала менять содержание этой байки очень кардинально. Иногда Роза чесала косы над картой города, потом тыкала пальцем в дом и говорила, что он тут. И, по версии матери, ресторатор действительно находился там. Иногда она говорила, что Роза шла по пляжу, замирала на секунду, хваталась за сердце, указывала на яхту и хриплым голосом сообщала, что пропавший на ней – и, о чудо, он там и находился. В общем, сюжет истории менялся, но в конце шаманка всегда совершала чудо из чудес.

Розе тогда так понравилось жить на халяву в Фетхие, что, когда к ней обратились за советом относительно того, где нам с Павликом лучше провести медовый месяц, ее дар ясновидения указал именно сюда. В целом, я не против, город на самом деле красивый, я сегодня по нему гуляла и выбором Розы осталась довольна.

Теперь про задания Павла Дмитриевича. Он мне велел навести порядок в квартире и в голове. Лучше бы на голове, я бы тогда купила краску для волос и покрасилась в брюнетку или вовсе, как Бритни Спирс, подстриглась налысо. И то и другое было лучше нынешнего варианта.

Но начала я с номера. Повесила на ручку двери бумажку с просьбой не беспокоить. Первым делом я застелила кровать. Была мысль попросить чистое постельное белье и самой его поменять, но я ненавижу надевать пододеяльники, для меня это с самого детства большая мука. Так что я просто застелила кровать и бросила сверху узкую полоску ткани, которая в номере была в цвет штор. Затем я расставила скудное содержание своей косметички, а потом пришло время разобрать чемодан. Он как огромный гроб стоял в углу, из полуоткрытых створок торчали рукава, шлепки, край пляжной сумки. Я боялась его открывать еще и потому, что там таилась физическое воплощение моей боли.

Чемодан был куплен специально под свадебное путешествие, состоял он из двух глубоких половинок, одна фиксировала вещи широкими резинками, а вторая закрывалась клапаном на молнии. И именно под этой молнией скрывалось самое для меня страшное: вещи Павлика. Свадьба наша должна была состояться четырнадцатого числа, а пятнадцатого рано утром мы вылетали в свадебное путешествие. Мы планировали напиться, чтобы всю дорогу спать в самолете. Чемодан собрали тринадцатого утром, чтобы в свадебной суматохе ничего не забыть. Когда Павлик не приехал и свадьба отменилась… Господи, дай мне сил все это написать. Хотя можешь не давать, ты не обязан поддерживать тех, кто в тебя не верит. В общем, когда Павлик не приехал, я сутки пила и рыдала у Вики дома, именно тогда она решила, что мы полетим в путешествие вместе.

Вика – моя самая близкая подруга, мы с ней дружим с одиннадцатого класса. Моя мать ее очень не любит, после первой же встречи она «посчитала» одноклассницу и сказала, что та, как «типичная восьмерка», если судить по нумерологии, предаст меня в самый неожиданный момент. Тогда в загсе только Вика пришла мне на помощь. Благодаря ей я не сиганула в Москву-реку, которая протекала рядом. Мать и Роза, поджав губы, упивались тем, что в очередной раз не ошиблись в предсказании. Надя опаздывала, родня Павлика вся разом звонила ему, и он никому не отвечал, а Вика трясла меня и орала, чтобы я успокоилась. Помню, как она запихала меня в такси и увезла к себе. Слава богу, я была не в свадебном платье-торте, иначе это выглядело бы совсем смешно.

Мы с Павликом решили, что свадьбу устроим скромную и «современную» – это его слово. Он ни в какую не хотел строгого костюма и пышного платья. Сошлись на джинсах и пиджаке для него и белом брючном костюме для меня. Мы планировали расписаться и отправиться в ресторан, пить и танцевать всю ночь, а утром уехать в Шереметьево. Я тогда и правда всю ночь пила, только не с мужем, а с Викой. И когда пришло сообщение о том, что регистрация на рейс открыта, мы вспомнили про тур, и Вика решила лететь со мной. Но перебить имя в путевке нам отказались, и в итоге я тут одна. Вот если бы я не пила в ту ночь столько, наверное, я бы и не полетела, но в день отлета от стресса, голода и алкоголя я совсем не соображала. Помню, что проходила границу с большой шляпой в руках, помню, что садилась в самолет уже без этой шляпы, а далее ты все знаешь, дорогой дневник. Разве что добавлю, что, когда вечером меня посетила мысль утопиться в Эгейском море, я вспомнила про подарок Нади в виде курса встреч с психологом и написала ему.

В чемодане, прикрытые серой тряпкой на молнии, скрывались вещи Павлика, и раз Павел Дмитриевич дал мне задание навести порядок в голове и в квартире, то я должна это исполнить. Кстати, забавно, что человека, бросившего меня в пучину депрессии, и человека, который меня оттуда пытается вытащить, зовут одинаково. Все Павлики со странностями. Я распахнула чемодан, охапкой вытащила свои вещи, разложила и развесила их в шкафу, а затем набрала воздуха в легкие и одним махом расстегнула молнию, словно пластырь оторвала, так это было больно. В нос ударил запах несостоявшегося мужа. Сверху лежали плавки, зеленые с улыбающимися акулами, несколько джинсовых шорт, аккуратно сложенные футболки и худи с надписью «ПЗДЦ». Я посидела какое-то время над вещами, а потом решила, что пусть тот самый порядок в голове в моем случае будет избавлением от шмоток Павлика и от всего, что о нем напоминает. Хорошо, что я отказалась от татуировки с первой буквой его имени у себя на запястье. У него была идея набить себе «В», а мне «П». Сейчас бы я ее, наверное, зубами выдрала вместе с кожей.

Я решила напоследок поддаться бабской сентиментальности, погрустить две минутки, а потом все это сжечь к чертовой матери. Я достала толстовку с надписью, натянула на себя. Она была мне велика, рукава свисали почти до колен, я натянула капюшон, обняла сама себя и глубоко вдохнула запах Паши. Это была смесь сигарет, дезодоранта и туалетной воды Boss bottled, которую я подарила ему на день рождения. Как же вкусно все это пахло… В носу защекотало, и я поняла, что могу разрыдаться. Я запустила руки в карман-кенгурятник и нащупала там какой-то сверток, достала находку. Это была свернутая в квадрат фотография. Я ее аккуратно развернула, на ней оказались молодой Павлик и какая-то незнакомая мне девушка. Он был в костюме, а она – в свадебном платье, все это на фоне пошлой арки с искусственными цветами. Я, дорогой дневник, честно тебе скажу: какими-то непонятными усилиями в тот момент удерживала свое сердце, оно билось в груди, как упавшая в кипяток белка. Я перевернула фотографию и прочитала: «Паша, я никогда не поверю, что ты смог вычеркнуть меня из своей жизни. То, что между нами, – это навсегда! Позвони мне. Люблю. Алина».

Мне словно выстрелили в лоб, я села на кровать и долго смотрела на себя в зеркале напротив. Спустя какое-то время, не стягивая с себя этот «ПЗДЦ», более того – находясь в нем не только физически, но еще и эмоционально, я начала как сумасшедшая рыться в карманах Павлика, но нашла только пустую пачку от сигарет, фантики от жвачки и скомканную пятитысячную купюру.

Фотографию я положила в книгу, которая лежала на тумбочке. А все остальное сгребла в пакет – в нем обычно отелю выдают вещи для стирки – и пошла со всем этим в сторону пляжа. Я решила, что первым делом сожгу все барахло, а уже потом буду думать, что делать со всем остальным. По дороге я зашла в супермаркет, купила бутылку вина с завинчивающейся крышкой, зажигалку и жидкость для розжига. Слава богу, в Турции любят жарить на углях и все возможные приспособления для этого продаются буквально на каждом углу. На берегу я выбрала место, где было меньше всего купающихся, открыла вино и стала пить. Это был первый алкоголь после неудавшейся свадьбы, недолго длилась моя трезвая жизнь.

План был следующий: я хотела захмелеть, чтобы максимально прочувствовать момент. Мне для восприятия чего-то важного всегда требовался бокальчик-другой. Например, если спектакль мне не нравился, то в антракте я опрокидывала бокал шампанского, и пьеса становилась интереснее. На балет и оперу я без предварительного согрева души вообще не заходила, не то чтобы я была невежда или алкоголичка, просто алкоголь и в самом деле делал мои чувства острее. И поскольку сегодня намечалась лебединая песня наших отношений, то и кондиция требовалась соответствующая. Я вытряхнула вещи горкой на гальку, подтолкнула ногой, плеснула розжиг и поднесла зажигалку. Первыми загорелись шорты с акулами, которые Павлик купил для нашего медового месяца, их улыбки плавились и стекали вниз. Я ожидала, что пламя будет сильнее, и, чтобы все полыхало так, как рисовало мое воображение, потянула на себя фиксатор на пробке бутылочки с розжигом, направила ее на пламя и нажала что есть силы, струя рванула в костер. А дальше случилось то, чего я ну совсем не ожидала: огонь устремился по жидкости вверх, и бутылка, дорогой дневник, взорвалась у меня в руке!

Я пишу эти строки, сидя в больнице. У меня ожог правой руки, челка, которая образовалась благодаря тому, что волосы обгорели, но, слава богу, я жива и почти здорова. Эта толстовка с надписью «ПЗДЦ» спасла меня от более кошмарных последствий взрыва. Правда, теперь у меня нет одной брови и, кажется, проблемы с полицией. Прекращаю писать, меня зовет медсестра, дорогой дневник. Я пошла показывать свои раны. Мероприятия по похоронам воспоминаний о Павлике обернулись шрамами от ожогов, которые теперь до самой смерти будут напоминать мне о нем. Хорошо, что смерть скоро. От стыда я планирую «откинуть коньки» прямо на осмотре у доктора. Гудбай.

Запись 6

Тамам

Дорогой дневник, сегодня впервые за много дней я проснулась в прекрасном настроении. Я, как та героиня из сериала, нежно потянулась, даже пыталась, как она, потереть глаза кулачками, но вспомнила, что правая рука у меня забинтована, поэтому потерла всего один глаз. Потом, так же как она, встала перед окном и резким движением раздвинула шторы. И даже вид из окна мне сегодня понравился, несмотря на то что выходят мои окна на заброшенный отель, который хоть и выглядит достаточно новым, но не работает. Я почему-то сравнила себя с ним. Во мне, как и в здании напротив, выбиты все окна и гуляет сквозняк; в отеле гадили бездомные собаки, а у меня в душе нагадил бывший. Затем я посмотрела на свою руку, поднесла ее к носу – она пахла мазью. Я сжала кулак и почувствовала боль, которая почему-то доставила мне удовольствие. До этого у меня была израненная душа, а теперь часть тела, и чем больнее становилось обожженным местам, тем легче мне становилось ментально. Одна боль вытесняла другую. Потом я подошла к зеркалу. Все было не так плохо, как я ожидала. Одна бровь действительно подгорела, но все же осталась, а вот волосы выглядели неважно. Вспышка пламени и правда наградила меня челкой, на которую я не могла решиться много лет, она была кривая, косая, и с ней определенно требовалось что-то делать. В таком виде ходить по улицам теперь нельзя, тем более сейчас. Павел Дмитриевич спросит меня: а что же такого произошло, что заставило вас, дорогая Варвара, задуматься о том, как вы выглядите? Я вам отвечу: причина в докторе, который меня принимал после взрыва.

Расскажу немного о событиях, последовавших сразу после того, как я неудачно сожгла вещи Павлика. Оказалось, что жидкость для розжига категорически нельзя лить на открытое пламя, как это сделала я. Огонь по струе добрался до бутылки, и она взорвалась. Видимо, я успела ее вовремя отбросить, потому что если бы взрыв произошел в руке, то, наверное, я бы пострадала сильнее. Помню, что пламя перекинулось на правый рукав. Это увидели многие, но на помощь прибежал только парень, который совершал пробежку по набережной. Он стащил с меня худи и отвел в сторону от горевшей кучи вещей. Говорят, я плакала и хохотала одновременно. Бегун очень быстро довел меня до стоянки такси и вместе со мной доехал до больницы. Ужасно пахло палеными волосами, он все время повторял: «Не теряйте сознания», – хотя я и не планировала. От шока и адреналина я была готова вместе с ним бежать хоть до пляжа Олюдениз, что в соседнем поселке, так сильно во мне пульсировала кровь. Говорил он на английском, и, кажется, звали его Мартин, хотя, может, я это и придумала. Только в больнице я пришла в себя и успокоилась. Первый осмотр показал, что обгорела я не так сильно. Мне велели ждать доктора. Мартин к тому времени уже ушел.

Доктор, который осматривал мою руку, может исцелять одним своим видом. До чего же он был красив. Когда он вошел, я даже не сразу поняла, что это тот самый травматолог, которого мы все ждали. И знаешь, что самое интересное, дорогой дневник? Его зовут Бурак! Я помню, как сказала, что Бураками в Турции обычно зовутся актеры, он рассмеялся и ответил, что лишен начисто актерских талантов. Его английский был так идеален, что я понимала не всё. Он осмотрел мою руку, сказал, что хорошо, что пламя затушили сразу и кожа не пострадала. Мне повезло отделаться ожогами, которые, скорей всего, шрамов не оставят. Доктор покрыл мою руку какой-то прохладной пеной, боль моментально утихла, а кожа похолодела, затем наложил повязку и выдал пластинку обезболивающих таблеток, сказал принять перед сном и потом всякий раз, как заболит. А затем попросил прийти на осмотр через два дня. Дальше мне выписали счет за услуги, и вот тут я точно чуть не потеряла сознание. Я тут же возненавидела того бегуна, который мог бы и мимо пробежать, а руку я бы и сама потушила. Теперь благодаря этому порыву доброты и участия я держала в руках счет на две тысячи долларов. Это стоимость моей путевки, черт побери. Девушка за стойкой посмотрела на меня, в ее больших глазах читалось сочувствие.

– Мадам, как вы предпочитаете рассчитаться?

«Натурой с доктором Бураком, если можно», – хотела сказать я, но вслух произнесла, что, наверное, карточкой. Она протянула мне терминал, а я протянула ей карту, затем послышался треск и звук рвущейся бумаги, и вот мне выдали чек. А следом прилетело СМС о том, что на моем счете осталось двадцать тысяч рублей. Я бедна. Правда, оставались еще пять тысяч, которые я нашла у Павлика. Хорошо, что я их не сожгла. Кажется, зря мама не захотела покупать нам «все включено». Оставшиеся дни «медового месяца» я должна теперь жить очень экономно. Видимо лицо у меня было очень грустное, девушка вышла из-за стойки, налила воды в бумажный стаканчик и на ломаном английском объяснила, что если у меня есть страховка, то компания возместит мне все расходы.

– У вас ведь есть страховка, мадам?

Я зачем-то обняла ее, а потом молча ушла из больницы.

А еще сегодня утром звонила мать.

– Варя, как твои дела?

– Все хорошо, мама. Зачем ты мне звонишь? – Мать и в самом деле редко мне звонила.

– Мне приснился дурной сон, в нем бабка Таня ругала меня за то, что я отвратительная мать, представляешь? – Мама была возмущена до глубины души. Они с бабкой никогда не ладили, и после ее смерти мать, должно быть, выдохнула, но Татьяна Ивановна имела наглость явиться во сне.

– И ты решила мне из-за этого позвонить?

– Нет, сначала я позвонила Розе. – Мать взяла паузу, ожидая, что я начну язвить, но я молчала. – Так вот, я позвонила Розе, мы долго расшифровывали сон и…

– Ты звонила своей шаманке, чтобы расшифровать сон, в котором твоя свекровь говорит, что ты плохая мать? При этом у тебя только один ребенок – я.

– Все верно, но не все так однозначно. Я думала, там был какой-то тайный смысл, все же твоя бабка была не таким простым человеком.

– В этом вопросе, я думаю, она что говорила, то и имела в виду.

– Ты считаешь, я плохая мать? – Ее голос стал ледяным – значит, сейчас начнется лекция про несовместимость наших душ.

– Так считает призрак бабы Тани, а не я.

– А как ты думаешь? Скажи! Как ты думаешь, Варвара? – Она, кажется, разозлилась.

– А ты спроси у Розы, потому что конкретно в этом случае все как раз очень неоднозначно.

В этот момент в дверь моего номера постучали, я открыла и увидела в коридоре сотрудницу отеля и рядом с ней полицейского.

– Мама, ко мне пришла полиция, я должна прервать разговор.

– Поли-и…