Саманта инстинктивно положила
– Когда живешь ради удовольствий, ради того, чтобы вкусно есть, сладко пить, стрелять по дичи и спать с женщинами – не разочаруешься.
рассказ был закончен, мать прижала его к себе и долго сидела так в темноте, и на лоб Торна капали ее горячие слезы.
– Прости, – прошептала она наконец. – Прости за то, что этот человек стал твоим отцом. Если бы я только знала!.. Я бежала бы на другой конец света – только бы избежать этого брака! Но пойми, мне было всего шестнадцать. Он вел дела с моим отцом, а я… я была слишком наивна, не понимала, что он за человек. Если бы можно было повернуть время вспять и все изменить, я бы выбрала тебе совсем другого отца!
Теперь Торн вдвойне ощущал свою вину – еще и из-за того, что явился к матери и расстроил, сложив свои грехи у ее ног. Но куда еще ему было идти?
– Отец хочет превратить нас в таких же, как он сам, – прошептал Торн. Тьма окружала его со всех сторон – и таким же беспросветным, как мрак в этой спальне, было его отчаяние. – Что же мне делать?
Руки матери – маленькие, слабые, всегда готовые задрожать – обхватили его лицо и с неожиданной силой повернули к себе. Он ощущал на лице ее теплое дыхание, и казалось, что, несмотря на непроглядную тьму, мать каким-то образом его видела.
– Не будь его сыном, не будь Маккензи, – проговорила она шепотом, но с такой страстью, какой он никогда еще не слышал от своей матери. – Хеймиш – его сын. Лиам – его сын и наследник. Но ты, сердце мое, – ты мой. Прости, что не могу защитить тебя от него, но помни об этом, всегда помни! Ты – граф Торн. Хозяин замка Инверторн. Мой прекрасный, умный, добрый мальчик. Обещай мне, что всегда останешься добрым! Что никогда не прикоснешься к женщине иначе, чем с лаской и любовью. Никогда не станешь упиваться жестокостью. Что пойдешь по жизни своим путем – прочь от этого замка, и клана, и всего трижды проклятого наследия твоего отца!
– Клянусь, – ответил Торн и тут же ощутил, как эта клятва затвердевает в груди и холодным камнем ложится на сердце. – Я не его сын. Я – не Маккензи.
Мать снова прижала его к себе и омыла его грехи слезами. Быть может, плакать в объятиях матери не по-мужски, но сегодня Торн не хотел быть мужчиной. Сегодняшняя ночь стала утешением для них обоих – утешением за все ночи, когда Торн
Тот, которому Гэвин много лет назад приучился не верить и не принимать в расчет.
лечами. – Пока процесс не
– Не могу сказать, что эта новость меня удивляет, – заметил он. – Он, кажется, вовсе не беспокоился, когда оказался под арестом.
Буря – предвестница шотландской зимы – все усиливалась.
Когда тебе никто не нужен, ты не страшишься потерь. Когда ничего не ждешь – не разочаровываешься.
ухо. Это было почти машинальное
«Ну почему, – думал он, вздыхая, – почему мне ничего не достается легко? Почему любую мелочь мне приходится выгрызать зубами? Вон сколько людей прорубаются сквозь жизнь как сквозь бурелом, оставляя позади изломанные, изрубленные чужие судьбы, а небеса не перестают проливать на их недостойные головы обильные благословения. Почему же я постоянно барахтаюсь в болоте, и все, чего я хочу, достается мне дорогой ценой?»
