Она однажды сказала, что я – настоящий мужчина: снаружи бункер, а внутри детская.
Я вдруг поняла маму – от чего она каждый раз спасалась любовью: от этого леденящего холода. Ведь это невозможно – оставаться наедине с этим вселенским одиночеством, с самой собой.
Раз всем быть счастливыми все равно невозможно – значит, счастлив должен быть тот, кто сейчас может. Надо быть счастливым сегодня, сейчас, несмотря ни на что
Она однажды сказала, что я – настоящий мужчина: снаружи бункер, а внутри детская.
Много уже написано об условности смерти, когда вдруг выясняется, что убитый жив – и все убитые и умершие тоже. Ведь корни травы живут себе и не знают, что кто-то уже ее сжевал
Звоню ей с работы, спрашиваю: “Новости есть?” Она отвечает: “Есть. Я тебя еще больше люблю”
у таких Дюймовочек мысли юркие, как ящерки, но зато входит такая в чужую жизнь, как нож, по рукоять
А утром он будит меня, покусывая губами мочку уха, шепчет слова любви, и мне безразлично – правда это или ложь. Потому что в любви лжи быть не может – только в словах
Колонны, потеряв свод, обрели смысл.
Прекратилось понимание. Как испорченный телефон. Говорили, а не пробиться сквозь помехи, шебуршание. И каждый слышит только себя, свой возвращенный голос
