Елизавета Фёдоровна, любовь – чувство нерациональное. – Алексей чуть нахмурил лоб, тщательно подбирая каждое слово. – Рассудку неподвластное. Логики не знающее. Ведь я, как образованный врач и светский человек, выбрал себе невесту, исходя из вполне разумных доводов моей матери. Я доверился её мудрости. Из разумных же побуждений силился завязать со своей невестой крепкие отношения, основанные на взаимном уважении и верности. – Он шагнул ближе, так, что теперь Лиза смотрела на него снизу вверх, затаив дыхание. – Но мужчины, увы, влюбляются не в разумные выводы. – Его взгляд заскользил по её лицу с какой-то тихой тоской. – Они влюбляются в родинку на шее. В чуть приоткрытые в изумлении уста. И в глаза, такие невероятно синие, ультрамариновые, будто ребёнок этот цвет выбирал, чтобы намеренно сделать портрет ярче. – Алексей Константинович понизил голос и сказал едва ли не шёпотом, хоть и некому было их подслушать: – Так, что вокруг блистает пёстрый, праздничный бал, а тебе достаточно одного лишь взгляда в эти глаза, чтобы понять, что ты пропал без всякой надежды на спасение.
Лиза никогда не считала себя особенно привлекательной. Даже думала, что чрезмерная красота для женщины – это нечто дурное, греховное и ведущее к неизбежным бедам. К излишнему вниманию мужчин, скандалам и разрушенной репутации.
И вдруг обнаружила себя пылко целующей его губы. Какой-то безумный, отчаянный порыв заставил её привстать на цыпочки и совершить столь неподобающее для благородной девицы действие – прильнуть к чужому мужчине в алчном поцелуе.
Алексей наклонился и коснулся её губ коротким, мягким поцелуем. Без предупреждения. Не спросив разрешения. Он просто поцеловал её посреди Петербурга прямо на улице. Столь легко и естественно, будто в том не было ничего скандального. И никто не повернул в их сторону головы. Никто не показал пальцем. Никто даже внимания не обратил. Поцелуй вышел совершенно невесомым и мимолётным. Алексей отстранился от Лизы. Взял её за руку. – Inacceptable?[28] – он словно бы решил подразнить обомлевшую девушку, копируя её интонацию. Губы Эскиса растянулись в озорной и чуть смущённой улыбке, словно у юнца на его первом балу, когда ему удалось пригласить понравившуюся девушку на танец. Смесь нежности и лукавства в его взгляде удивила Бельскую ничуть не меньше, чем этот внезапный поцелуй. – Oui[29], – севшим голосом вымолвила она. – Дышите, Елизавета Фёдоровна, ради всего святого, а не то упадёте в обморок. – Его рука, мягкая и тёплая, ласково погладила её похолодевшие пальцы. – Простите мне этот внезапный порыв. Не сочтите за оскорбление. Сам не знаю, почему не смог устоять. Мне подобное несвойственно. Но уверен, что смогу всё вам объяснить.
В лужах отражалось хмурое ноябрьское небо с редкими просветами. Сквозь сизую пелену бесконечных туч проглядывали бледно-голубые островки. Порой показывалось и скромное осеннее солнце, которое тотчас исчезало.
Накануне выпал первый снег. Укрыл рыхлым, влажным ковром стылую землю. Добавил света и яркости, воззвав к смутной радости в сердце. И растаял к утру. Обратился лужами на тропинках.
Запах прелой листвы наполнял парк. Старые липы стояли совсем голые, готовые к долгой зиме. Их угольно-чёрные ветви тихо поскрипывали на ветру, который гулял по аллеям пронизывающими порывами. Все широкие устланные гравием дорожки сходились здесь к большому зданию в самом центре парка. Величественный дворец цвета охры с белыми колоннами было видно отовсюду. А с верхних этажей можно было незаметно наблюдать за гуляющими людьми.
– У мадам Арно в Париже оставалась дочь, – голос Бельского звучал глухо. – Девочка на шесть лет старше тебя. Она училась в пансионе. И действительно заболела чахоткой. Жаклин не могла себя простить. Сказала в сердцах, что бросила своего ребёнка, чтобы растить чужого. Рвалась обратно. Только ни ты ей чужой
– Когда умерла твоя мама, тебе было чуть больше двух лет, – нехотя начал он. – Совсем малышка. Ты никак не могла понять, что её больше нет. Звала. Плакала беспрестанно.
