Оглавление

Посвящается моей жене

Глава 1

На закате «перестройки»

— Был я в этой Москве. Дыра-дырой! Полный бардак и жрать нечего. Но ты держись там, племяш, — дядя ободряюще похлопал Артема по плечу. — Будем тебе каждый месяц тушёнку отправлять на Главпочтамт.

Артем часто вспоминал этот вечер, когда мать, отец и дядя Слава, изнывая от жары на вокзале, провожали его в Москву. Вот и сейчас, в памяти Артема всплыли красное и веселое лицо дяди, настороженные глаза матери и газета «Правда» в руке отца, которой он махал ему, двигаясь по перрону вслед за отходящим поездом.

Было уже три часа ночи, а Артем всё ворочался с боку на бок, пытаясь уснуть. Но сон отскакивал от него, как мяч от стены. В голову лезли воспоминания и прочая ерунда. Артем встал с кровати и прошелся по комнате. Сделал три приседания, открыл окно и закурил сигарету. За окном, словно сочувственно подмигивая, мерцал одинокий фонарь и сонно шелестела листва старого клёна.

Волнение не отпускало Артема Гурова с вечера — с той минуты, когда на вахту общежития позвонил его одногруппник Алексей Молчанов и подтвердил встречу Артема с редактором на завтрашнее утро.

Этой встречи Гуров ждал почти месяц. Сам Иннокентий Павлович Горинский, редактор журнала «Молодость» согласился прочитать его рукопись и дать свое заключение.

Год назад Артем почувствовал неодолимую потребность писать стихи. За год он написал целых восемь стихотворений, один рассказ и теперь жаждал услышать мнение именитого эксперта.

Артем снова лег на кровать и уставился в обшарпанный потолок комнаты общежития, где он прозябал последние три года своей институтской жизни. На потолке желтело пятно от старой протечки. Оно напоминало зевающего во всю пасть бегемота.

За стеной раздавались приглушенный смех и пьяные крики. Его сосед — Серёга Лобаков вторую ночь подряд отмечал пересдачу экзамена по английскому. Дребезжащий фальцет Юры Шатунова проникал через розетку и тонкие стены в комнату Артема. Под радостные крики собравшихся в пятый раз за ночь на кассетнике ставили «Белые розы».

Встречу с редактором «Молодости» Артему устроил преподаватель немецкого языка Дмитрий Олегович Вольский. До сих пор Артем не мог понять, что заставляло Вольского помогать ему — обычному студенту из сибирской провинции.

Артем вспомнил скептический взгляд Вольского, когда тот читал его стихи. Но это не остановило Артема. Он хорошо знал своего преподавателя: на всем курсе можно было по пальцам пересчитать студентов, которым Вольский поставил пять баллов. Твердая «троечка» была уже высокой оценкой. А уж если кто-то получал «хорошо», то неделю ходил «королем курса».

Артем все равно упросил Вольского помочь встретиться с редактором, хотя и не понимал толком, что именно он от неё ждал: похвалы, новых ощущений, публикации в известном журнале или ему нужно было просто поставить точку в очередном жизненном проекте. Мог ли он догадываться, как круто эта встреча изменит его жизнь?

Утро пришло незаметно. Затихла пьянка за стеной. Артем быстро собрался и спустился к выходу.

— Гуров, стой! — раздался голос из окошка вахты. Антонина Ивановна — бессменная вахтерша на пенсии высунула голову в махровом платке. — Ты куда в такую рань намылился?

— По делам, Антонина Иванна.

— Это ты вчера ночью после отбоя припёрся? Входную дверь опять не закрыл! Сколько раз я вам всем говорила…

— Нет, не я. — Артем протиснулся через турникет. — Мне бежать надо, Антонина Иванна.

— Шляетесь тут вечно, непонятно зачем… — бросила вахтерша ему вслед.

Все обитатели общежития знали панический страх Антонины Ивановны: если входная дверь на ночь останется не заперта, почтенную вахтершу обязательно «обкрадут» или «снасилуют» бандиты.

Выйдя на улицу, Гуров смешался с толпой, медленно плывущей к станции метро. Шел дождь, низкие тучи висели над городом, ветер гонял по улице мусор. Серый людской поток то сужался, то расширялся, замирал на перекрестках и спустя минуту снова трогался с места. Бледные лица под капюшонами и зонтами, руки спрятаны в карманах, — люди с унылой апатией шли навстречу очередному дню.

«Дождь — на удачу», — вдруг мелькнуло в голове Артема. Вместе с людским приливом он решительно втиснулся в вагон метро и замер, едва дыша, в ожидании отлива на своей станции.

До встречи с редактором оставался еще целый час, но Артем пришел раньше и ходил кругами вокруг здания редакции. Наконец, время подошло. Артем прошел через шумную проходную и поднялся на второй этаж. Дыхание сбилось, нервная дрожь пробежала по телу. Он смахнул челку со лба и зашел в приемную редактора.

В приемной редактора его встретила пожилая дама в пушистом вязаном свитере с протертыми локтями.

— Здравствуйте, я Артем Гуров, — доложил гость. — К Иннокентию Павловичу.

Дама посмотрела на молодого человека — высокий, худой, черноволосый, в глазах — напор и волнение одновременно.

— Да, мне звонили из вашего института, — сказала она. — Дмитрий Олегович, кажется.

Артем энергично закивал.

— Верно. Это наш преподаватель немецкого.

— Я знаю, кто это, — сухо отрезала дама. — Вам повезло, что за вас хлопочет сам Дмитрий Вольский. Тетрадку вашу я вчера передала Иннокентию Павловичу.

Она поправила седую прядь и пригласила Артема в кабинет редактора. Гуров постучал в огромную дубовую дверь.

Перед Артемом сидел, вальяжно раскинувшись в кресле, худощавый мужчина в коричневых очках. Подкрашенные волосы были гладко зализаны на пробор. Из-под зеленого пиджака в крупную клетку выглядывала бордовая водолазка. Его взгляд на секунду задержался на посетителе и снова отплыл в сторону.

Молодой человек робко присел на край стула перед столом редактора.

— Напомните, вы кто? — спросил Иннокентий Павлович.

— Артем Гуров, по поводу рукописи. Я от Дмитрия Олеговича.

— От Вольского? — уточнил редактор. — Ну, ну, сейчас посмотрим.

Кабинет был уставлен темной заграничной мебелью. «Румынская» — подумал Артем. На полках стояли тяжелые тома советской классики. Мелькнули корешки томов Стругацких и Пикуля.

— Стихи, значит, пописываете… — протянул Иннокентий Павлович. Недовольно сморщив лоб, он искал в стопке папок нужную рукопись.

— Значит, говорите, стихи пишете… — бормотал редактор. — Так вот же она — тетрадь! А вы говорите — «рукопись»… Ну ладно.

Иннокентий Павлович закинул ногу на ногу, раскрыл тетрадь и начал читать. Прочитав первое стихотворение, он с удивлением скривил губы.

— Ну, даже не знаю, что сказать… Грусть какая-то депрессивная. Что там еще у вас есть?

Он вяло перекинул пару страниц и пробормотал вслух:

«Сном больны осины,

Сном больны ветра…»

Иннокентий Павлович прервался и с недоумением посмотрел на молодого человека.

— Сном больны осины? Да уж…

Тусклый взгляд редактора постепенно оживлялся в предвкушении разгрома очередного графомана.

— Отчего вдруг такая тоска в ваши молодые годы? — спросил Иннокентий Павлович, потирая руки. — Почему сном-то больны?

Артем Гуров сосредоточенно молчал. Внутри его бродили смешанные чувства.

— Понимаю! — продолжил Иннокентий Павлович. — Увлекся поэзией Серебряного века! Вдохновился, так сказать, утонченной грустью певцов декаданса… Ну что ж, посмотрим ваше следующее творение… — редактор усмехнулся и продолжил чтение.

— Да-а… — протянул Иннокентий Павлович через минуту и закрыл тетрадь. — Книжки вы читаете правильные. Но, послушайте, молодой человек… Это же все подражание подражателям. Вы это для кого писали, молодой человек?

Артем отвел взгляд.

— Я просто хотел это написать, — неуверенно ответил он.

— Хотел написать… Зачем? — Иннокентий Павлович поднял голову. — Думал, напечатаюсь-ка я в солидном издании. Стану известным с