Николай Катин

Париж за углом

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Иллюстратор Lise Lacoste

© Николай Катин, 2018

© Lise Lacoste, иллюстрации, 2018

Авантюрное путешествие двух молодых людей в столицу Европы — Париж, которое было насыщено странными и рискованными событиями.

16+

ISBN 978-5-4490-8967-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Париж за углом

***

В одном небольшом районном городке, в нашей большой, очень большой стране, одним словом, где-то на смоленщине зарождалась эта история, как из зернышка, выпавшего из колоска забытого на поле, которому надо уберечься от всяких зимних невзгод, а весной начать оживать, к лету расцвести и только осенью дать плоды. Да и будет ли все так удачно.

Трехэтажный многоквартирный дом, в котором проживал Петр Васильевич со своей женой Жанной, стоял на том месте, где раньше находился барский особняк, из окон которого был прекрасный вид на городок, где в центре на возвышенности расположилась каменная церковь, которую позже разрушили ветры баталий, только голос ее колоколов помнили эти два многовековых дуба, что продолжали расти у входа в церковный двор.

Петр Васильевич стоял в своей комнате у окна и смотрел вдаль, в пустоту, в далекую-далекую точку, реально существующую в его сознании, в его воображении, в его далеком детстве. Может, не в таком далеком — было Петру всего тридцать пять, его так и называли: Петя. Он уже несколько лет был женат на Жанне — крупной приятной женщине с мягким понятливым характером, работающей в библиотеке. Детей у них пока еще не было — видно, они не торопились или продолжали наслаждаться затянувшейся молодостью и иллюзорными мечтами. Вместе им было хорошо, даже очень.

Надежный друг Петра — Виктор на пару лет моложе на полголовы ниже Петра, имел цыгановатые бегающие глаза и носил черные усики. Все удивлялись, как они могли сдружиться: высокий с пышной светлой шевелюрой Петр и обратный всему — Виктор. Видно, это было загадкой и для них самих. Они вместе работали в районной газете. Охотой, рыбалкой и всякой житейской дребеденью не увлекались. Была у них одна страсть — театр. В районном Доме культуры — старом деревянном строении и собирался Народный театр. После того, как руководитель театра умер от другой страсти — алкоголя, Петр Васильевич стал управлять этим любительским коллективом, и его отношение к людям пьющим и вообще к алкоголю изменилось в корне. Это нравилось и его другу Виктору, а Жанна была проста счастлива — это же мечта многих женщин.

Дважды в неделю собиралась театральная труппа на репетиции. В поредевших рядах актеров-любителей сначала шли толки-перетолки даже назревал бунт с целью смены режиссера. Но когда Петр прочел свою пьесу, у всех загорелись глаза. Шутка ли — появилась возможность сыграть Наполеона и знаменитого Дениса Давыдова, а еще красавицу народную партизанку, — и это все написал их новый режиссер — журналист по профессии. И Петру Васильевичу сразу же простили его откровенную неприязнь к пьянству.

В театральной труппе многие не были знакомы с иностранными языками, а некоторым и свой подучить не мешало бы. Поэтому поднялась шумиха вокруг двух французских слов. По пьесе Наполеон должен был выругаться. Но как? По-русски? Хотя он, конечно, хорошо выучил все эти слова в Москве. Но Петр настаивал на подлинном французском ругательстве. Лишь по одной причине — в их языке этих слов раз, два и… обчелся.

Когда в маленькой гримерной сквозь синий дымовой туман от сигарет нельзя было отличить лицо пожарного от лица учителя музыки, а красавицу медсестру от пенсионерки-почтальонши, наконец, согласились — возмущенный Наполеон скажет два слова. Первое, когда он разьяренный появится на сцене и лично наведет пушку, это слово «merde!» (по-русски это даже не ругательство, а легкое возмущение). А второе, когда поднесет зажженный фитиль к пушке, это слово «comme ça» (в нашем понимании — это что-то наподобие стайки мелких рыбешек). Больше Наполеону не разрешили публично нецензурно выражаться. Виктор сидел в углу, его и не было видно, но они уже с Петром решили, что мать-крестьянку будет играть Верочка — девушка Виктора, да, та самая медсестра. Верочке было двадцать два года, ей Виктор очень нравился, а теперь они будут играть в одном спектакле. Она жену Виктора, а он отца семейства.

***

Через несколько дней после генеральных дебатов Петр и Виктор на сцене изготавливали бутафорию и монтировали декорации. Они давно уже потеряли счет времени.

— Резинку мы потом в цвет декорации покрасим, и видна не будет, — с облегчением вздохнул Петр.

— Ну, давай, на третий раз, думаю, получится, — продолжил деловой разговор Виктор, — до утра здесь сидим. Не мог ты в своей пьесе что-нибудь попроще придумать?

— Историю никому не дано изменять. Есть у меня, конечно, и авангард, — гордо заметил Петр.

Он закатил в ствол пушки ядро, привязанное на резинке. Отошел в сторону и натянул резину.

— А главное, все это совершенно бесплатно, — как бы открыл Виктор.

— Творчество, дружок — это такое удовольствие… А кто же тебе за удовольствие заплатит? — Заметил восхищенный Петр и еще сильнее натянул резину.

— Ну, что? Можно? — Спросил в нетерпении Виктор.

— Давай! — Махнул рукой Петр.

Виктор достал штырь, удерживающий ядро в стволе пушки, натянутая резина мгновенно вытащила ядро, оно пролетело через всю сцену и ударило Петра в лицо, он с криком побежденного упал на декорации. Виктор подбежал к другу и подал ему руку. Огромный синяк начал медленно вырисовываться на лице у Петра, он встал покачиваясь и пытаясь улыбаться.

— Да, искусство, действительно, требу… — пытался съязвить Виктор.

— Знаю, чего требует! Трудно устоять, когда пушечное ядро в морду! — Петр поглаживал ушибленное место.

— Тебя Жанна не узнает, — хихикнул Виктор.

— Последнее время она и так на меня злится, — как бы согласился с ним Петр и сел на пол. Рядом опустился его друг.

Вокруг витал дух творчества, насыщенный запахом сигаретного смрада, въевшегося в стены и потолок, и особым ароматом, исходившим из угла сцены, где за роялем была небольшая горка испитых бутылок, собравшихся за много лет от прежнего режиссера.

***

В день премьеры в зале собрались уважаемые люди городка, как говорится, кто себя уважал и уважал рядом сидящего. Не было здесь первых людей — они где-то делали настоящие, как им казалось, большие дела. В первом ряду сидел ветеринар, рядом с ним аптекарь — коллеги, так они думали. Ветеринар любил животных глубоко скрытой любовью лишь по двум причинам: они помогали ему зарабатывать и никогда не жаловались. Двенадцатилетняя дочь ветеринара Кларочка должна была играть на сцене девочку из семейства Виктора, правда, ее черные волосы пришлось спрятать под белой косынкой, что несколько огорчало ветеринара. Аптекарь был здесь по другой причине — ему давно приглянулась Верочка. Когда она заходила в аптеку, он настораживался в ожидании, что Верочка будет покупать какие-нибудь пикантные вещи для женщин. И предлогал:

— Может, вам еще что нужно?

— Спасибо, не надо, — безразлично отвечала Верочка и уходила, плавно и медленно закрывая дверь.

Аптекарю сидеть возле ветеринара было не совсем приятно, он же все время ковыряется с больными животными, «тоже мне доктор». Из двух десятков зрителей можно выделить еще участкового милиционера. Он был не на службе в гражданском, у него еще не совсем умерла мечта юности — стать актером, и он любил власть — одевая форму, чувствовал себя всесильным. В зале по углам забились две-три группы уличных бездельников, видно, соображали на троих. И несколько пенсионеров, которым дома жуть как скучно и пусто.

И вот, наконец, после часового ожидания, с необыкновенным импровизированным звуковым оформлением, напоминающим чириканье воробьев и скрежет тормозов железнодорожного состава, осыпая сидящих в первом ряду, щекотящей в носу пылью, собравшейся за десятки лет, — занавес открыл чудеса. Если бы эту картину мог запечатлеть живописец на холсте, то место ей было бы только в Лувре. Глаза зрителей блестели в темноте, как несколько десятков зажженных и хаотично разбросанных электрических лампочек. Зал замер, потом блестящие глаза зрителей начали медленно шевелиться из стороны в сторону. По залу пошел шумок, потом — шопот, шопот становился все громче и громче. После того, как сидящие на зрительских местах узнали своих знакомых и близких на сцене и обсудили непомерно большой живот у Верочки, сделанный из подушки, после того, как они догадались, что пушка изготовлена из водосточной трубы, и после того, как они восхитились пестрыми костюмами у артиллеристов, и после того, как они успели ужаснуться, увидев на сцене мертвого Виктора с отрубленной рукой, после всего этого — на сцену выбежал Наполеон. Зал ахнул, отпрянул назад, и «лампочки» погасли… на мгновение, но потом эти глаза зажглись с еще большим любопытством и интересом.

На переднем плане, справа на небольшом камне стоял Наполеон (прекрасное перевоплощение Петра), перед ним, левее несколько солдат у орудия, в глубине сцены деревенская бревенчатая изба под соломенной крышей. Перед избой — женщина с вилами в руках, за подол ее платья держались двое маленьких ребятишек, на руках у нее младенец, женщина беременна, рядом стояла Кларочка, здесь же на земле лежал Виктор с отрубленной рукой, в которой зажат топор, рука продолжала шевелиться. И вот голос взбешенного Наполеона:

— Солдаты! Я вас привел сюда не на позор, а ради славы! Ого-о-онь!

Солдаты стояли молча, опустив головы. Потом один из них выдавил из себя:

— Мой Император, мы не можем — это дети…

Наполеон взбесился еще больше:

— Мерд! (это то ругательство из двух, которое разрешили произнести Императору Франции на русской сцене). Нам нужны бревна от этой избы, чтобы переправиться через реку. Нас ждет Франция!

Наполеон спрыгнул с камня, повернулся к залу. На его лице огромный синяк, губа распухла, он подошел к пушке:

— А меня — Париж! Давай фитиль! — Он выхватил у солдата фитиль, — вот как надо! Ком са! (да, это второе разрешенное нехорошее слово).

Пушка» выстрелила», на резинке вылетело черное ядро, ударило в соломенную крышу, она разрушилась и с грохотом упала на сцену.

Женщина сделала шаг вперед и замахнулась вилами.

Наполеон отступил назад и гаркнул своим солдатам:

— Если бы вас родили такие матери, мы бы никогда не ушли из Москвы!

«Какой гениальный режиссер, — подумал милиционер, — и что он делает в нашей глухомани, а может, от чего скрывается?»

«Надо же, надо же, какие выдающиеся люди бывают, может быть, Петра Васильевича — в депутаты выдвинуть?» — Подумали сразу несколько пенсионеров.

Уличные бездельники вообще никогда не о чем не думают.

А вот ветеринару и аптекарю не дала сформировать свое мнение Жанна. Она, широко распахнув входную дверь, ворвалась вместе с солнечным светом и разрушила театральную обстановку. Жанна демоном промчалась по проходу и вскочила на сцену:

— Вот где ты пропадаешь, даже ночевать домой не пришел, — она приблизилась к Наполеону-Петру.

— Я всю ночь пушку мастерил! Спроси у ребят! — Оправдывался тот.

— Ну и как, стреляет?

— Да, сейчас продемонстрирую, — замельтешил Петр.

— Нет, я тебе продемонстрирую, — крикнула взбешенная Жанна, подбежала к камню и подняла его над головой.

— Жанна! Жанночка, не надо! — Умолял ее Петр, попятился назад и упал в оркестровую яму.

Жанна размахнулась и бросила камень вглубь сцены. На сцене одна за одной начали падать декорации. Потом раздался треск и стена, находящаяся за сценой, рухнула назад. Все сидящие в зале и актеры на сцене увидели футбольное поле, по которому металась чья-то напуганная корова с теленком. Всем показалось, что стены Дома культуры наклонились, сначала вправо, а потом влево. На самом деле это им не показалось. И когда в глубине сцены упал потолок и клубы пыли волной захлестнули зрительный зал, все свидетели этого происшествия за несколько секунды оказались на улице. Только участковый выбежал намного позже — последним. Многие в этом заметили чуть ли не подвиг. Просто участковый медленно соображал, а когда опомнился, то гаркнул уже выбежав:

— Без паники! — И, видя, что его никто не слышит, как-то потупился, сник и незаметно исчез. По дороге домой он определил: «Это потому, что я не в форме». Но несколько аварийных служб и «Скорую» вызвал все-таки, наверное, он.

Толпа из актеров-любителей в исторических костюмах, из неопрятно одетых уличных зевак, из степенных и аккуратных пенсионеров бурлила. Надо же, им пришлось такое пережить. Здесь, в стороне стояли Петр с Жанной. Многие с беспокойством показывали руками на развалины.

Возбужденный Петр никак не мог успокоиться:

— Что ты сделала, Жанна? Ты загубила театр, ты меня убила…

— Но я не хотела, не хотела… — Чуть не плакала Жанна.

— Где мой друг? — Спохватился Петр, — он там — под развалинами!

Петр бросился на то место, где была сцена, начал растаскивать обломки:

— Виктор! Ты живой? Отзовись! «Скорую», скорей, «Скорую»!

Было уже слышно, что приближается «скорая» — звук ее сирены с нарастанием резал слух. Толпа, как по команде, бросилась растаскивать завалы.

Доктор выскочил из машины и подбежал к Верочке, стоящей в стороне со «своими» детьми, видно, его привлек ее огромный живит.

— Чем вы думаете, — возмутился доктор, — вы на каком месяце? Это у вас четвертый? Вам нельзя расстраиваться, я вас увезу отсюда!

— Там пострадавший, — указала Верочка рукой, а второй вырвала из-под подола подушку, чем крайне обескуражила доктора.

— Ах, актеры! — Воскликнул доктор делая вид, что не удивился и, расталкивая людей, приблизился к Петру.

Петр пытался поднять часть потолка:

— Он здесь, здесь!

— Да, кто-то шевелится, — констатировал доктор, — крепитесь, мы вам поможем, мы вас спасем! Сестра, шприц!

Медицинская сестра, которой здесь было несколько некомфортно, на ней был коротенький белый халатик и, видно, она боялась поцарапать свои пухленькие розовые ножки, смущенно улыбаясь, подала шприц.

Доктор копался под декорациями, лицо его покраснело, он сильно потел:

— Вот черт, шприц в руке остался, не могу достать, но я уколол, он будет жить!

— Там мой друг, лучший наш актер! Скорей, скорей, подымайте! — Метался Петр.

Несколько человек подняли декорации. Под ними спал Виктор, рядом лежала шевелящаяся рука с топором, в руку был воткнут шприц.

— Ребята, что случилось? — Крайне удивился Виктор, — я уснул, нечаянно…

Виктор встал, взял руку и обратился к Петру:

— Смотри, она до сих пор шевелится, ну ты изобретатель!..

— Что у вас здесь? Сумасшедший дом! — Возмутился доктор, — вы из нас дураков делаете? Уезжаем!

Доктор с сестрой обиженно ушел к машине, громко стукнул дверью. Упала последняя часть стены от Дома культуры. Машина с шумом уехала.

Петр с Жанной отошел в сторону, его спина вздрагивала, как будто он плакал. Сзади подошел Виктор:

— Петь, да ты не расстраивайся.

Петр громко рассмеялся:

— Чтобы я плакал — да во мне течет корсиканская кровь… Ну, хоть капелька, хоть запах этой крови. Я чувствую! Поедем в Париж…

— Хорошо, хорошо, — успокаивала его Жанна, — может, тебя доктору показать?

— Так доктор уехал! — Начинал злиться Петр, — что ж не показывала? Я точно знаю: моей бабушке бабушка рассказывала, что ее мама несколько дней прислуживала Наполеону, а он называл ее второй Жозефиной.

— Старые люди бывают забывчивы или не точны, — вмешалась Жанна.

— Зато они не врали и с совестью у них получше, чем у нас, — не унимался Петр, — они бога боятся.

Виктор решил разрядить обстановку:

— Пойдем по домам, отдохнем, а потом решим, что делать.

— Пойдем, мой Император, — поставила точку Жанна и обняла Петра.

Самое интересное произошло. Толпе больше нечего делать. И она медленно расстаяла. Только дедушка с бабушкой еще долго стояли.

— А помнишь, ты меня первый раз поцеловал за этим клубом, когда мне было пятнадцать лет, — произнесла бабушка шепелявым голосом.

— Помнишь, — продолжал дедушка, — меня провожали в Армию, здесь был оркестр, много молодежи, и я еще за-за тебя подрался с Мишкой.

— А когда вы все демобилизовались здесь тоже был оркестр и молодежь. Но меньше и Мишки уже не было.

— Что ты заладила, все «Мишка» да «Мишка», — старик блеснул глазами.

— Дурачок, да я всю жизнь только с тобой, — прошамкала обиженно старушка.

А потом еще долго: «помнишь», " а помнишь», " а помнишь…»

По центральной улице городка Жанна вела под руку Наполеона. Распахивались окна в домах. Балконы заполнялись жителями квартир, если, конечно, у них были балконы. У каждого в голове крутилось: или у нас снимают кино (что могло быть, но вряд ли) или, по улице идут сумасшедшие — эта мысль им казалась более простой и подходящей. Так думали те, кто никогда не посещал Дома культуры и не знал, что там есть, а теперь уже был — театр. Они только знали, где находился исполком. А в исполкоме уже начиналось оперативное свещание на тему «Почему рухнул Дом культуры и когда строить новый, и надо ли». Сначала решили установить причину культурной катастрофы.

Было 4 версии:

1 — Клуб развалил Ванька, ехавши пьяным на тракторе. Потому, что это он уже раньше проделывал с общественной баней в женский банный день, в суровый мороз на улице. Но Ванька отпал — он находился на принудительном излечении от алкоголя вот уже второй месяц.

2 — Очаг культуры уничтожила корова, гулявшая на стадионе в момент необузданного страха. Одним словом, она его боднула. Это всем показалось мало убедительным. Может быть, еще потому, что корова принадлежала теще одного из работников исполкома.

3 — Это версия невидимого небольшого, но очень сильного метеорита — не подошла, как авантюрная.

4 — Остановились на последней: в километре проходит железная дорога и окружающая земля все время испытывает неприятную вибрацию. Вот и Дом культуры за многие десятилетия этой дрожи не выдержал и рассыпался. Поэтому и у всех потрескались печные трубы.

Никому не пришло в голову, что Дом культуры развалило время и темперамент, перемешанный с ревностью молодой красивой женшины, которая в ярости бросила вглубь сцены камень из папье-маше весом всего в полтора килограмма. Первые люди города, заседавшие в исполкоме, решили построить новый Дом культуры. Но когда? Сами не знали.

***

Возбужденный Петр ходил по своей комнате взад-вперед, как в замкнутом пространстве, как невольник тяжелых мыслей, желающий от них избавиться. Виктор сидел на диване и понимающе смотрел на друга, ворочая голову то вправо, то влево. Над Виктором на стене висела репродукция картины «Последний день Помпеи», она нагнетала экспрессию, но все равно казалось, под ней легче думается; его друг как-то, глядя на нее, заметил: «Как краток и непредсказуем мир». Петр остановился, потом резко сел на диван, как бы бросил свое утомленное думами тело на отдых:

— Когда я был маленьким, — начал свои сокровенные воспоминания Петр (надо заметить, не в первый раз), — мне было тогда года четыре, может. Моя бабушка сильно болела, уже не вставала с постели. Тогда это была ее комната. Через окно были видны развалины церкви, что и сейчас, только они были побольше — время все сглаживает. она мне сказала: «Смотри, внучек, на эти развалины и запомни, моя бабушка в этой церкви провела несколько дней с Наполеоном. Так что, может, в наших жилах течет кровь великого француза… Ты, внучек, каждый день подходи к окну и смотри на эти развалины, и вспоминай, что я тебе рассказала, каждый день, тогда этого никогда не забудешь, потому как сейчас ты совсем маленький…»

Только это я от бабушки и запомнил. Эти развалины, как часть меня…

— Я тебя понимаю, как друга, — пытался его успокоить Виктор и увести разговор в другое русло, — а пьесу ты замечательную написал. Жаль, мы ее не сыграли.

— Давай съездим в Париж, — не унимался Петр, — возьмем отпуск, отдохнем от нашей газеты.

— Двоих могут не отпустить, — как бы не совсем соглашался Виктор.

— А мы поедем за материалом для газеты, — предложил Петр, — и не только для нее.

— Вот если бы нас телеканал отправил — это заманчиво. Как думаешь, Петь?

— Поговорим с директором канала. Мы же им для юмористической передачи сценарии писали с тобой, — ухватился за эту идею Петр.

— Да, из четырех один взяли, — напомнил несколько раздосадовано Виктор.

— Так лучший взяли, — подбодрил его друг.

— Они берут только свое — свое всегда лучше, — недовольно ответил Виктор.

— Вот бы на родину пра-прадеда съездить, — мечтательно предложил Петр.

— Куда, куда? — Выпучил глаза Виктор.

— На Корсику! — Твердо заявил Петр.

— Ты что, больной! — Взорвался Виктор и насторожился «как бы не обидеть друга» и продолжил, — ты, Петь, всегда, что-нибудь такое придумаешь, никому в голову не придет. Помнишь, как ты поссорился с зоотехниками района. Они перестали с тобой здороваться.

Петр сидел и ничего не слышал — он мечтал. А с зоотехниками вот что произошло. Петр опубликовал свой юмористический рассказ в районной газете, чем вызвал гнев всех районных зоотехников. Рассказ назывался просто:

«ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЗООТЕХНИКА»

Колхозный зоотехник Сан Саныч Овцебыков возвращался с колхозного собрания. Ему не привыкать выслушивать упреки от начальства по поводу работы. Но сегодня его довели до белого каления и он, бросив шапку оземь, выбежал из зала заседания на мороз. «Тоже мне судилище устроили!» — Эти мысли его разогревали и, казалось, разрывали изнутри. «Сам, сам обо всем дознаюсь, ну, не был я полгода на фермах — все с бумагами!» Ноги его несли сами, казалось, голова ими не управляла: «Над фамилией моей потешаются».

…Сан Саныч воспитывался в детском доме, куда попал из приюта для брошеных новорожденных уже с фамилией Овцебыков, а еще ранее его нашли на ступеньках этого же учреждения. Фамилию ему дали ночной сторож Быков и дежурная нянечка Овцева. Имена и фамилии найденышам придумывали всегда работники приюта. Из детского дома Сан Саныч вышел самостоятельным своенравным и довольно-таки целеустремленным человеком, чем и гордился…

Когда была уже видна дырка в заборе, через которую он ходил несколько лет, Сан Саныч почувствовал странные изменения в своем теле. «Надо же, как я нервно перевозбужден», — изумился он. Голова его стала тяжелая и тянула к земле, он опустился на четвереньки, посмотрел назад, из-за огромного волосатого тела время от времени появлялся болтающийся хвост, внизу перед собой он заметил выпачканые навозом бычьи копыта, особенно неприятно смотрелся между копыт прошлогодний навоз с засушенными мухами. «Я — бык», — ужаснулся зоотехник. Далее, инстинктивно выломав в заборе еще две доски, тяжело сопя, он подошел к сараю, где стояли трехгодовалые бычки, ворота не пришлось открывать: они второй год сломаны и висят на одной петлице. Со скрипом протиснувшись он вошел и увидел стадо бычков. Они, выставив рога, смотрели на него неподвижно, как на чудо — в это время к ним никто не приходит.

— А-а! Новенький, — сказал Первый, — смотрите, какой холеный, видно, из другого колхоза.

— Не наш, — ответил ему Другой.

— У нас так не откормишься, — вступил в разговор Третий.

— Нам-то терпимо, а вот из наших коровок еще и молоко тянут, да хотят побольше, — начал возмущаться Первый, — а жрать гнилое сено…

— Надо его прогнать, самим еды не хватает, — вступил в разговор до сих пор молчавший самый крупный бык, — я им займусь.

Он принял стойку: опустил голову, направил рога и передними ногами начал рыть землю, перемешивая ее с навозом. Налитые кровью глаза противника навели ужас на Овцебыкова. Он бой не принял, отступил и быстренько исчез за воротами. Во рту держал клок гнилого сена пахнущего мочалкой, попробовал жевать, но выплюнул. Пробежав несколько метров, он оказался возле овчарни, стал быстро уменьшаться до размера обычного барана. Услышав приятное блеяние, запрыгнул в неизвестно кем сделанный проем в стене. Овцы шарахнулись в сторону и забились в угол. Немного оживившись, начали вести всякие толки.

— Ой, а мы-то думали, уже опять, — сказала Молодая, одна из самых трусливых овец.

— Нет, он позже приходит, — уверяла ее Старая.

Когда все успокоились, вышел довольно-таки крупный (покрупнее Овцебыкова) баран. «Наверное, это их вождь, — подумал Сан Саныч, — у всех есть вожди. В нашем колхозе председатель, в нашей стране…» — тут земла перевернулась. Мощный удар свалил его с ног, мысли рассеялись, он слышал только обрывки фраз.

— Слабак…

— Ветеринара надо бы…

— А что ветеринар… тыц ножом… и все лекарства…

— Спать он будет у той стены, возле дыры, все равно волк каждую ночь наведывается.

У Сан Саныча мысли потихоньку начали выстраиваться в логическую линию. Тут он заметил на земле глубокие следы животных и даже людей. И до него долетела фраза из далекой детской сказки «… не пей из копытца — станешь…", и он начал искать след от спасительного копытца. Бараном он уже не хотел быть, это точно. И тут, он заметил след от сапога заведующего фермой, он подполз к этой продолговатой ямочке, заполненной светлокоричневой жижей, на дне которой лежал полурастворившийся окурок. Он опустил свою бороду в жижу и представил перед собой заведующего фермой. Его сдерживало от глотка этого элексира одно маленькое «но». Поговаривали, что заведующий, вернувшись после летнего курорта, заразил некрасивой болезнью двух доярок, а теперь требовал другую путевку, чтобы излечить эту болезнь. Новый, еще более сильный удар, отбросил Овцебыкова к дырявой стене. Не приходя в сознание, он уснул тревожно и ненадолго. Очнулся от тряски и сильной боли в шее — Сан Саныча нес волк. За этим хищником гналось все правление колхоза. У некоторых в руках были ружья. «Надо же, как меня ненавидят…» — подумал Сан Саныч. Волк, перебежав через поле, оставив на снегу глубокий след и рядом пропаханную борозду, скрылся за бугром. Он уже спускался к реке, когда на бугре появились преследователи, и сразу же раздалось несколько выстрелов, что-то прожужжало и взрыхлив снег, скрылось в нем. Волку оставалось перебежать реку по льду, еще сотня метров и он в лесу. Лед оказался недостаточно прочным и хищник провалился со своей ношей. Чтобы спастись, он бросил добычу в полынье. От воды было холодно и волны били зоотехника по щекам.

— Да проснись же ты, — будила жена Сан Саныча, — я тебя и водой, и по щекам. Ты хоть сегодня на работу собираешься?

***

Через пару дней Петр и Виктор стояли в коридоре областной телестудии перед дверью с надписью: «Ю. Ю. Штопоров — Директор канала» Х — +…» И… вошли.

Огромный стол с телефоном и компьютером (Петр и Виктор мечтали о компьютере уже пару лет). За столом роскошное мягкое кресло, спереди четыре добротных но менее мягких стула, по краям у стен тоже стояли стулья, но очень жесткие. В кабинете — три больших окна, одно из них было закрыто фигурой владельца кабинета. Вошедшие видели только его спину. Они замерли. Наконец, спина отвернулась и им открылось искуссно улыбающееся давно знакомое и неприятное лицо Штопорова:

— А-а! Старые знакомые! Чай, кофе. Ребята, у меня для вас только три минуты.

Они здесь не выпьют ни чаю, ни кофе, их даже не пригласят сесть на самые жесткие стулья. Но они пришли не зря.

— Мы едем в Париж, — как бы атаковал Виктор.

— На родину моего пра-прадеда Корсику, тоже может быть, — закрепил его порыв Петр.

Директор пытался сесть в кресло, но передумал и замер, потом медленно выпрямился во весь рост, принял вид человека, которого ничем не удивишь.

— Вы что не знаете, — продолжил Виктор, — дальний предок Петра — Наполеон!

— О-о! — закрепил свою позу директор, — сейчас все великие и знаменитые, только они скромничают.

— Мы могли бы собрать интересный материал дла канала, — предложил Петр, но уже менее напористо.

— И нам, — попросил Виктор, — нужна небольшая финансовая помощь, и все это за две минуты.

— У вас есть минута на ответ, — Петр удивился своей напыщенной уверенности.

Штопоров медленно опустился в кресло, как бы зная себе цену и вес. Он «забыл» про кофе и еще не предложил сесть. Потом медленно открыл рот и, будто читая текст на доске, который еле виден, сказал:

— Ребята, я почти согласен… Но денег… Лучше я вам дам в долг. Будет хороший материал — плачу, а нет… И нет! Мы сейчас как раз открываем новый цикл «Этот смешной, смешной мир!» Так что, рассмешим земляков! Только нужно что-нибудь такое экзотическое, чертовски привлекательное. Вы же понимаете, конкуренция на телевидении жесткая, — он хитровато прищурился и достал из своего бумажника деньги, — каждая купюра — один скетч, но чтобы животы резало. Не отработаете — аванс превратится в ваш долг.

— Мы постараемся, смотрите, не расплатитесь! — Чуть ли не закричал на радостях Петр.

— У нас творческий голод! — Не удержался Виктор.

— Это вам не для любительского театра пьесы писать, — остудил их Штопоров, — но я хочу в вас верить.

— А что остается делать! — Доволно развел руками Петр.

Директор посмотрел на часы:

— Да, мы в три минуты не вложились, а это уже кое-что значит.

Уже было не важно не предложение сесть и не выпитый кофе, главное — все друг другу пожали руки.

***

У Петра был старый микроавтобус УАЗ, давно купленный на рынке, ранее он принадлежал или «Скорой помощи», или какой иной аварийной службе, теперь это уже не важно. Снаружи он был прилично обшарпанный и возил в себе массу всевозможных шумов: позвякиваний и поскрипываний. Но поскольку эта модель оказалась очень живучей, Петр им гордился и даже иногда с Виктором выезжал на задание от своей газеты. И сейчас они на нем возвращались из телестудии в свой городок. Петр легко вел машину, настроение было прекрасное:

— Он дал десять соток и хочет, чтобы мы на них раскрутились, — Петр посмотрел в сторону Виктора, — как думаешь? А еще визы.

— Тысяча долларов, конечно немного, — согласился он, — ты давай рули, рули.

— Своих добавим и можно пару недель прекрасно жить в Париже, без гостиницы, разумеется. Зато там материала… Сама атмосфера… Дух… Можно творить и творить, — увлекся опять Петр.

— А где жить? — перебил его Виктор, — в Булонском лесу, в палатке?

— Разберемся. Приспособим этот микроавтобус, он у меня еще, видишь, как ходит. Не так быстро, как хотелось бы, — расмеялся Петр.

— А если сломается? Как домой вернемся? — Спросил серьезно Виктор.

— Ну, у тебя и шуточки, — перестал смеяться Петр.

— Тебе хорошо — ты француз, язык постоянно изучаешь. А я…

— Хватит меня подкалывать, — начал сердиться Петр, — все хотят надо мной поизмываться. Всю мою жизнь! А если я ошибаюсь… Нет! Лучше издевайтесь!

Петр бросил руль, замахал руками. Машина завиляла из стороны в сторону. Но потом пошла ровно. У обочины стоял скучающий инспектор дорожного движения, видя все это, оживился и остановил их.

— Водитель, почему вы так безответственно ведете свой автомобиль? Дайте сюда документы, — инспектор протянул руку.

— Месье полисье, у рут а виль Красное, — неизвестно, почему спросил Петр по-французски.

— Туда, — показал палочкой инспектор, видно, догадавшись, в чем дело.

— У нас все в порядке, — начал выкручиваться Петр, — мой друг француз, просит вести машину, но я ему не доверяю.

— А, вы иностранцы! — Как бы догадался инспектор.

— Нет, мы просто потомки Наполеона, едем в Красное на места… — Тут Петр запнулся.

— …его боевой славы, — саркастически подхватил инспектор, — прямо, здесь недалеко…

Машина аккуратно и медленно тронулась, инспектор остался позади.

— Я удивляюсь. Как это сошло тебе с рук, — выдохнул из себя облегченно Виктор.

— «Сошло!», «сошло», да вот сошло! Я тебя высажу у твоего дома. А сам в автосервис поеду, договорюсь подшаманить нашего коня. Есть тут у меня один знакомый. Я как-то писал о его трудностях. Думаю, он меня поймет, поможет.

Петр высадил Виктора у подъезда его дома. И уже через полчаса опытный механик осматривал его колымагу.

— А что ты от меня хочешь услышать, Петруха! — Начал механик хрипловатым басом.

— Вообще-то, — подбирал слова Петр, — я собираюсь ехать с другом далеко, очень далеко.

— Очень далеко… — это на несколько лет, — усмехнулся механик, блеснув стальными зубами. — Хотя, может быть и в соседнем городе (он, наверное, намекал на что-то из своего надавнего темного прошлого).

— В Париж! — Выпалил прямо Петр.

— Это недалеко, но заманчиво и интересно… Тем более… На этом ведре! — Механик рассмеялся, закашлялся, покраснел, сплюнул куда-то далеко в угол и сразу стал серьезным и задумчивым.

— Нас телевидение отправляет! Будем две недели в столице Европы. Это моя мечта, — сразу выложил все Петр.

— Да, в Европе! У многих это мечта, но многие остаются в… — Задумчиво ответил механик и махнул рукой.

— Сколько уйдет времени? — задал вопрос Петр, — и сколько стоить будет?

— Понимаешь, Петя — повел заумно механик, — здесь два момента, и оба важны. Первый — технический, второй — эстетический. Европейские магистрали. Что там едет, как оно шумит, гудит или поет — это один вопрос. А вот как оно выглядит — это совсем другое дело!

— Откуда ты все знаешь?

— Рассказывают, — механик задумался и добавил, — многие. Посмотри на эту стенку.

На ней были наклеены всевозможные плакаты и картинки с автомобилями разных марок и можеством оголенных девиц, которые выставляли напоказ свои прелести, как бы соревнуясь друг перед дружкой.

— Вот оно, Запад! Как ты здесь будешь смотреться! Мы не хуже их! — Механик входил в азарт.

— Только не надо чем попало обклеивать мою машину, — насторожился Петр.

— Авто должно быть привлекательным и кое-что говорить о своем владельце. Ты мне доверяешь? Я тебе помогу. Если сразу не сможешь раплатиться, когда-нибудь рассчитаемся.

— Вообще, я согласен, и багажник мне на крышу поставьте, — Петр разглядывал плакат, на котором был изображен легковой автомобиль, разрисованный под зебру.

— Приходи, Петруха, через недельку посмотришь, что я натворю, — загадочно улыбался механик.

В этот вечер механик долго не закрывал мастерскую. Он ходил кругами около старого УАЗика. Всякие мысли шевелились в его голове, опираясь на навыки, возможности и на, не проснувшийся к его сорока годам талант художника. Потом с возгласом: « Ну, Петруха, держись!» он закрыл гараж и, насвистывая, довольный ушел домой.

***

В майскую пятницу утром Петр, предвкушая увидеть своего обновленного до неузнаваемости коня, приближался к автосервису. Подойдя к воротам автомастерской, Петр приостановился и услышал несколько веселых смеющихся голосов, среди них четко выделялся голос хозяина гаража — хрипловатый покашливающий басок. Войдя в гараж, Петр оцепенел. Стихли голоса. Тишина, казалось, раздавила всех. Глаза Петра расширились, он приоткрыл рот и было ясно, что этого он не ожидал. Весь автомобиль был розовый и разрисован большими ромашками и васильками, по низу были изображены божьи коровки, а выше цветов всевозможные бабочки. Можно было подумать, что все это нарисовал ребенок. Видно, хозяин автосервиса очень грустил о детстве. Тишину нарушил механик:

— Петруха, ты будешь выглядеть как настоящий турист, гурман путешествий, возле твоей машины все будут фотографироваться. А главное — ты сможешь ехать медленно, как делают заядлые путушественники. На автобане скорость 130. Твоя колымага этого не выдержит, через пятнадцать минут рассыплется, а так пили спокойненько 70, 80, вроде изучаешь достопримечательности. — Механик удивился своему красноречию.

— Я в Голандии видел такие машины, размалеванные, — соврал владелец одного из ранее смеющегося голосов.

— В Германии тоже часто встречаются автомобили с экзотическим окрасом, — пытался казаться правдивым владелец второго голоса.

— Ты молодец! — Вдруг почему-то, не веря себе, выпалил Петр.

«Конечно, — все начали наперебой, — на Западе ценится внешний шик, видимость. А главное — ретромобили! Да еще разрисованные!»

— Мои друзья знают — они всю Европу исколесили, — соврал механик о своих невыездных братках и этим поставил точку в разыгранной миниатюре.

Петр уплатил часть денег и обошел еще раз вокруг машины.

И вот, через распахнутые ворота, это выехало на улицу. Оно забирало все внимание у прохожих на однообразных улочках серого городка. Мамы, толкающие перед собой детские коляски, сталкивались друг с дружкой и вместо того, чтобы как-то высказывать свое недовольство, они указывали на автомобиль, похожий на цветочную клумбу на колесах, и весело смеялись. Проезжающие на велосипедах по тротуару (что часто делается в подобных городках) чуть ли не ударялись в телеграфные столбы. Водители, сидевшие за рулем своего авто, пытались не упустить из виду этот пестрый обьект: они сначала видели его перед собой, потом сбоку и, наконец, в зеркале заднего вида. Некоторые автомобили виляли по улице и, казалось, водители ими не управляли. Все это внимание Петр чувствовал на своем автомобиле и на себе. Так он и вьехал во двор своего дома. Пока выходил из своего обновленного, правильно сказать, вновь рожденного авто, окна во всех трех этажах заполнились любопытными лицами жителей.

Вечером, во время ужина, на который были приглашены Виктор с Верочкой, Петр раскрыл свой маршрут движения до Парижа. Он был удивительно прост: как Наполеон к нам, так и мы к ним. Верочка все время была грустная, иногда в беседу вставляла какое-нибудь незначительное слово. Жанна напротив — разговорчива и возбуждена. Все время давала советы и остерегала Петра то от одной опасности, то от другой, которые были известны только любящей женщине. Верочка в знак согласия кивала головой, а иногда произносила с напыщенной осторожностью: «Да, они такие… Эти парижанки и всякие туда наехавшие». Что она имела ввиду, можно догадаться. Ужин праздничным не получился — он напоминал проводы кого-то, куда-то, зачем-то, в настороженную неясность. Когда Виктор проважал домой Верочку, в городке, как всегда, фонари не горели, путь им освещали редкие звезды и глазастая бесстыжая луна, которая все время подглядывала за ними, если останавливались, чтобы поцеловаться.

Петр и Жанна еще долго не могли уснуть… все перепроверяли, не забыли ли чего в столь сложную дорогу. Жанна, напоминая сонным голосом о своих чувствах, добавила:

— Петь, я там картину положила, твою любимую, тебе под ней хорошо думается.

В это утро жители городка еще раз увидели какой-то намек на праздник или карнавал. Они уже давно заметили, что существование в их городе медленно превращается в жизнь, возможно в будущем, праздничную и торжественную. Поговаривали, что здесь будут снимать большое кино, многие станут актерами, а им даже могут заплатить, но это не важно. Потом будет постоянный поток (именно, «постоянный поток» — какое заезженное выражение) туристов. Построят гостиницу с лифтом, или даже не одну. И театр с мягкими стульями. И тогда, может быть, осушат небольшое болотце, что посреди городка, комары из которого летом заедают всех, а на его месте поставят «Чертово колесо». Так думали многие, когда Петр с Виктором проезжали через городок и направлялись в даль-дальнюю.

Друзья машину вели по очереди. Когда за рулем находился Виктор, его как бы прорывало: он был удивительно разговорчив, весел, даже сочинял стихи на любую тему, Ему нравилась поэзия, он в тайне писал и часто повторял собственное выражение: «Я люблю кушать вкусные блюда, а вот приготовить их не могу». Работников дорожно-патрульной службы он, как и многие водители, не мог терпеть, заметив их вдали, сочинил и продекламировал:

Широко расставив ноги,

стоит он на дороге.

Палочкой махает.

Зачем?

Он точно знает.

А коль его послушать —

он тоже хочет кушать.

— Мне это записать? — Полушутя заметил Петр.

— Как хочешь, я думаю, не стоит, — и Виктор уже искал новый обьект.

Их часто обгоняли легковые автомобили и, проезжая мимо, водители сигналили. Сначало это выглядело забавным, потом постепенно начало раздражать. И друзья на одной из заправочных купили уменьшенный бумажный знак «Подача звукового сигнала запрещена», и приклеили его сзади своего авто, слева. Надоевшие приветственные сигналы почти прекратились.

Отправляясь в подобное путешествие больше думается не о том, что осталось позади, а о том, что ждет впереди. Особенный трепет испытываешь, когда приближаешься к государственной границе. Вот сейчас откроются ворота в другой, известный по чужим разговорам, мир. И ты окажешься в нем, и сможешь все увидеть и пощупать. И не врут ли, кто раньше об этом рассказывал, или хвастался. А тут можно увидеть три государства, три заграницы — три мира, и оценить. Это тревожило, волновало и влекло друзей.

***

Переночевав на белорусской — это почти что на своей территории — утром они подъехали к границе с Польшей. Небольшая вереница автомобилей спереди и сзади пестрого микроавтобуса продвигалась к таможенному пункту. И вот Петра и Виктора встретили два таможенника с дежурными улыбками на лицах. Первый обошел машину вокруг уже без улыбки и повел краем глаза — это сигнал второму, мол, будем искать. А что искать, они сами не знают, хотя четко догадываются. Машину отогнали в сторону. Первый попросил открыть боковую дверь и, войдя в салон, изучал взглядом, где что может быть спрятано. Второй в это время с зеркальцем на палочке обследовал машину снаружи: подставлял зеркальце во всевозможные щели, ниши и углубления. В салоне первый уже понял, где нужно искать, он краем глаза следил за Петром, стоящим рядом, пытаясь уловить скрытое волнение. Салон напоминал маленькую однокомнатную квартиру. Два диванчика по бокам, на стене картина, на другой — книжная полка, на столе пишущая машинка и маленькая настольная лампа. Таможенник решил действовать, как опытный сыщик: с полки он брал по одной книге и пытался из нее что-то вытрусить, проверенную книжку небрежно бросал на диванчик. Здесь были книги, которые обычно берут с собой в дорогу, и несколько словарей европейских народов. Когда у таможенника в руках оказался Русско-Польский словарь, таможенник не стал трясти его над головой, как пойманную птицу, а бережно поставил на прежнее место. Он решил прекратить поиски, но все-таки заглянул под стол, заметил небольшой ящик и открыл его, здесь лежали некоторые продукты и четыре бутылки водки (русские люди, даже если почти не пьют, в дорогу всегда берут водку). Он попытался вытащить ящик из-под стола, не получилось, и пришлось звать на помощь напарника — опять без результата. Любопытство таможенников разжигал профессиональный интерес. Они ключами отвернули гайки и вытащили ящик из-под стола. Под ящиком оказался люк. «Зачем люк? Вот оно где…» — мысли буравили мозг таможенников, у них подскочило давление, лица стали красные, как у мужиков в парилке. Они отвернули еще одну гайку, сдвинули люк и увидели асфальт под автомобилем. Видимо, этот люк был нужен, когда машина работала в аварийной службе. У таможенников был вид, как у проигравшихся в карты. Один из них ушел и сразу же вернулся, и отдал паспорта. Дежурные улыбки снова появлись на их лицах. Петр и Виктор навели порядок в своей машине и двинулись далее. Они как бы немножко повзрослели и совершенно их не огорчило исчезновение двух бутылок водки.

Проехав несколько десятков километров по добротному шоссе, друзья оказались в лесном массиве. У обочины дороги, чуть ли не на асфальте, через каждые сто-двести метров, где по одной, а где и парами стояли привлекательные девицы в ярких одеждах с выпирающими округлыми частями своего тела. Можно было подумать, что они едут в большой город, в котором постоянно проводятся конкурсы красоты. И они прямо так вышли на дорогу, кто из поселка, кто из деревни, кто из хутора через поле, через лес, и ехать им необходимо — не могут же они пропустить такое событие, тем более, что победа им почти гарантирована. А молодость — вот сейчас она… А завтра… Имеют эти девицы разные местные имена: Агнешки, Барбары, Мартушки, Божены (Божена… звучит одухотворенно, божественно, свято), а когда их подбирал какой-нибудь водитель автомобиля (желательно, грузового со спальным местом), и, знакомясь со своим спасителем, робко потупив глаза (каждая из них) нежно произносила: «Наташа…» Иногда подъезжала полиция, интересуясь, не страшно ли им стоять в лесу на дорогах? На что они обычно отвечали: дома мама больная и ребенку нечего кушать. Полицейские притворялись, что верят этой лживой белиберде и с ухмылкой уезжали.

Через пару часов лес с голосующими «конкурсантками» кончился. Петр и Виктор проезжали через небольшие городки. По тротуарам прогуливались нарядные жители с детьми. Поющей медью стоял в воздухе перезвон колоколов.

— Смотри, — нарушил Петр познавательное молчание, — как все организованно направляются в Божий Храм.

— Наверное, Римский Папа здесь сильно влияет, — полушутя заметил Виктор.

Надо сказать, было воскресенье и такая праздничность на улицах царила повсюду, а среди гуляющих можно увидеть множество девушек, возраста тех, что стояли на дорогах.

Несколько часов в пути, а уже столько впечатлений и легкая усталость.

Впереди появилась заправочная станция с кафе и стоянкой. Подъехав, Петр взял вправо, обьехав заправочную и запарковался передом почти на пустом паркинге. Здесь был небольшой наклон, и Петр, выйдя из машины, подложил деревянный клин под заднее колесо. Осмотревшись устовшим взглядом он вернулся на водительское место.

— Теперь она точно никуда не укатится. Неплохо бы немного подремать, — предложил Петр, — и дальше. Майский день большой.

— А потом я порулю. А то все ты, да ты. — Попросил Виктор, потирая руки.

— Нам еще пилить и пилить, — заметил Виктор, — разглядывая карту.

— Возьми, Жанна приготовила, — Петр подал другу бетерброд.

— Вот видешь, от твоей жены и мне польза, — пошутил Виктор, — а знаешь, сколько юмора в пользе чужой жены?

— Я не люблю анекдоты, хотя без юмора вообще себя не представляю, — он откинул назад сидение, положил ноги на рулевое колесо, — засыпающий человек юмор не воспринимает.

— Ты прав, дружище, — сказал Виктор, прожевав остатки бутерброда, — почему так человек устроен — после еды на сон тянет?

— Иногда и на другое, — пробормотал сонный Петр.

На стоянку лихо подкатил легковой автомобиль с открытым верхом. Из него лилась музыка и смех подгулявшей молодежи, двух парней и трех девиц. Один парень, не открывая дверь, выскочил из машины и побежал в сторону кафе. Подороге он выбил ногой деревянный треугольник из-под колеса машины, и у двери кафе сделал забавный реверанс.

— Всех угощаю, — он хотел еще что-то крикнуть, но замер — заметил, как микроавтобус покатился назад и начал выезжать на проезжую часть. Вышедшие из машины молодые люди, видя происходящее, насторожились и притихли.

Петр и Виктор уже спали, но Петру было не очень удобно и он переворачивался то на один бок, то на другой. И все время крутил ногами руль то вправо, то влево. УАЗик вилял по проезжей части. Встречным автомобилям приходилось маневрировать далеко не по правилам. Потом машина опять повернула на паркинг, видно, Петр перевернулся в обратную сторону, и проехав несколько десятков метров, правильно запарковалась, упершись в бордюр.

Молодежь, наблюдавшая за этой картиной в полной тишине, вновь оживилась.

— Так ты угощаешь или нет, — зазвенела своим голоском одна из подружек и хлопнула по плечу парня, ранее желавшего всех угощать.

Он вроде, вспомнил, обнял звонкоголосую и все весело ввалились в кафе.

…Первым проснулся Виктор:

— По-моему, мы не здесь собирались отдыхать, вон где мы ставили машину.

— В самом деле, ничего не понимаю, — только проснувшись, Петр потряс головой.

— Кто нас сюда передвинул? А мы спали…

— Мистика… Нет! — Пойду кофе принесу. — Петр вышел, оглядываясь по сторонам.

Купив в кафе две чашки кофе, он возвращался к машине, на каждой чашке лежало по булочке. Проходя то место, где раньше стоял их УАЗик, чуть не споткнулся о деревянный «башмак». Руки были заняты и он начал ногами пинать «башмак», приближаясь к своей машине. Таким образом он вышел на проезжую часть. Медленно подъехала потрульная машина и остановилась перед ним. Из нее вышел полицейский и ловко, как футболист, перехватил ногой треугольник.

— День добрый, пан полицай, — нашелся Петр, — вы не можете подержать чашечку кофе? — Он подал полицейскому чашечку с кофе, тот неохотно взял. Петр поднял «башмак», пытаясь сунуть его за пояс, но положил в карман. Взял у полицейского чашечку, поблагодарил кивком головы и пошел далее. Полицейская машина ехала за ним медленно, сзади собралось много автомобилей. Полицейский включил сирену. Руки у Петра дернулись, он булочки просто подхватил на лету, а чашки с кофе упали на асфальт и разбились. Полицейский автомобиль резко остановился, но на осколки от чашек уже наехал. Петр побежал к своей машине:

— Держи булочки! — Крикнул Виктору, — кофе задерживается!

Он быстро вернулся к месту происшествия с метелкой и совком в руках и начал собирать осколки, при этом все время ивиняясь жестами. Выбросив осколки и вернувшись в свою машину он рассмеялся:

— Это зрелище повкунее, чем чашка кофе!

Петр и Виктор кушали булочки и наблюдали за полицейскими, которые еле справлялись с дорожной пробкой.

— А с кофе было бы еще вкуснее, — давился Виктор сухой булочкой.

— А все вот эта штука, — Петр достал из кармана деревянный треугольник.

— Это мы обязательно запишем, — окончательно развеселился Виктор.

Отъехав от места, так называемого отдыха, они увидели у обочины полицейскую машину.

Полицейский, который ранее так ловко футболировал деревянный «башмак», обливаясь потом, надувал насосом спустившее воздух колесо. Рядом стоял второй и ехидно ухмылялся.

Проехав часа три, начали искать место для стоянки на ночь. Виктор вел машину не спеша, разглядывая все по сторонам:

— Архитектура у них здесь почти, как у нас. Только много костелов и все посещаются. Петь, ты там еще не спишь?

— Давай, заворачивай, вон есть стоянка, — оживился Петр.

В это время к ним приблизились несколько байкеров и, обгоняя, подняли такой грохот, что сонливое настроение сменилось кратковременной бодростью. Мотоциклисты заехали на эту стоянку и беспорядочно заняли ее.

— Едем дальше, — передумал Петр, — на следующей станем.

Следующей долго не было. На шоссе стали попадаться выбоины. Начало медленно темнеть.

И когда у многочисленных лавчонок у дороги, где продавались всевозможные фигурки животных и птиц, вылепленных неизвестно из чего, уже загорелись фонари, они, наконец, нашли место для ночевки. Просто свернули вправо за небольшой заправочной станцией и, проехав немного по ухабам, остановились.

Что может быть приятней после долгой дороги, как несколько свежесваренных картофелин, мелконарезонное сало и бутылка пива в этом уютном салоне. Спустя двадцать минут все это было у друзей на столе. А потом крепкий сон, время от времени прерываемый шумом проезжающих мимо автомобилей и грохотом мотоциклов.

***

Подъезжая к германской границе их охватило уже знакомое чувство тревожного волнения. Здесь автомобилей было очень много, все они двигались медленно, без остановки. Чуть далее: легковые — влево, грузовые — вправо. Немецкие таможенники встретили их еле слышным и холодным: «Гутен так, гутен так». А слышно только: «… уте та…, …уте та…». Петру с Виктором показалось, что их там даже и не заметили, хотя отметки в паспортах поставили. Отъезжая они увидели слева в тупике, как обыскивали «Мерседес». Вытащенный багаж лежал кучей хлама, рядом стояли три запуганных пассажира, а возле них около десятка полицейских. Проезжая мимо, Петр с Виктором переглянулись, как бы ничего не поняв и все понимая.

Только граница осталась позади, внимание их вновь захватило обыкновенное туристическое любопытство. Все, что двигалось, их обгоняло постоянно. Петр и Виктор привыкли к этому и были довольны, особенно, когда проезжающие мимо улыбались, а некоторые махали им руками.

Первое посещение придорожного ресторана заставило их серьезно призадуматься о своем финансовом положении. Шутка ли — один обед стоил, как полбака бензина. В дальнейшем они решили готовить себе еду только на газовой плитке, которую поклала им в дорогу Жанна. В машине сидели молча. На их лицах появилась первая еле заметная тоска. Виктор взял книжку, раскрыл. На обложке была изображена красивая девушка, стоящая перед зеркалом, а в зеркале — монстр в маске с пистолетом.

— Что это ты читаешь? — Вяло поинтересовался Петр.

— А вот, детективчик.

— Детектив и комедия — два недруга, но иногда сближаются для собственной выгоды, — заметил Петр, — трудно веря в свое определение.

— Петь, ну, твоя философия… Смотри, как пишут, а главное, деньги имеют.

— Да не настроен я, и коробку с мусором надо вынести. Там туфли твои, ты что, их выбрасываешь? — Спросил Петр хозяйским тоном.

— Время выбросить. Так слушай, всего один абзац, — настаивал Виктор и начал читать: «Сколько мы будем с собой возить этот труп? Он уже провонялся…»

В это время мимо их расписного УАЗика проходила старушка (из тех, которые могут знать несколько языков и находиться в определенное время в разных странах), она была законопослушна, потому что здесь так легче прожить. Слух у нее был еще хороший и она услышала: «… Давай его выбросим. Вот только форма полицейская, очень красивая — можно воспользоваться. В коробки будем накладывать по частям и выбрасывать». Такую вескую информацию старушка не могла принять стоя, она опустилась на скамейку и обмякла, потом спохватилась и достала из сумочки мобильный телефон (надо сказать, у Петра с Виктором такого телефона не было, но о существовании подобных аппаратов они знали из телевизора).

— Пора ехать, — что-то не терпелось Петру, — мусор вынесу.

Из машины вышел Петр с большой коробкой в руках. Из коробки выпал туфель. Петр поднял его, огляделся, подошел к мусорному ящику и бросил туда туфель вместе с коробкой. И быстро пошел к своей машине.

Старушка, сидящая на скамейке, была похожа на моль тихую и почти безобидную. Она улыбнулась Петру какой-то насильственной, вынужденной улыбкой.

У друзей было опять прекрасное настроение. Их машина неспеша катилась в правом ряду, Петр включил радио. Пели что-то на непонятном языке. Было легко и весело. Спереди несколько десятков автомобилей и сзади тоже. Вот она цивилизация, в движении. В воздухе была слышна только музыка дорог. И вот в этой мелодии появилось как бы дребезжание крыльев безобидной стрекозы. Оно все усиливалось и усиливалось. И уже ясно стал слышен шум лопастей, висящего в воздухе, вертолета. Только сейчас Петр с Виктором заметили, что перед ними нет автомобилей, только одна, полицейская, а сзади тоже полицейская. И вдруг спереди между полицейской машиной и УАЗиком влетел вертолет и начал снижаться. Движение остановилось. Несколько вооруженных человек в масках мгновенно спустились по канатам с вертолета и окружили их микроавтобус. Резко открыли все двери и кто-то сильный схватил их сзади и бросил лицом на асфальт, а заломанные руки скрепили наручниками.

— Это мы точно не будем записывать, — вырвалось у Петра.

— Мы не любим черный юмор, — подтвердил Виктор.

И вот полицейский зло гаркнул на чистом русском языке:

— Документы! Вы кто?!

Друзья поняли — это не кино снимают.

— Мы — писатели, — нашелся Петр и подумал: «Ну какой я писатель…»

— Юмористы, — добавил Виктор и решил: «Здесь не до юмора…»

От асфальта исходил необыкновенный запах: тертой резины, бензина, горелого масла и всяких дорожных отходов — такой запах мог находиться только здесь и только сейчас — друзья это поняли оба и сразу. Пару минут, проведенных лежа лицом на асфальте под дулами автоматов, делают человека умнее, хитрее и намного осмотрительнее на будущее.

— Вставайте, — сказал тот же голос и добавил пару незнакомых слов.

С Петра и Виктора сняли наручники.

— Так где находится расчлененный наш коллега? — Как бы допрашивал голос на хорошем русском.

— Здесь! — Крикнул Виктор и заметил: «Какой я стал сообразительный».

Виктор бросился в машину и вернулся с книжкой.

— Вот, — он ткнул пальцем в нужную страницу.

Владелец хорошего русского быстро прочел пару строк и, все поняв, сказал вновь непонятную длинную фразу, что по-русски означало: «Старая кретинка! Ребята, уезжаем! Ложная тревога!»

— Извините, служба, — произнес он приятным дружеским тоном и даже пожал Виктору и Петру руки.

— А где вы так русский выучили, — полюбопытствовал спокойно Петр.

— «Где», «где» — в Караганде! — Рявкнул полицай и на его лице появился еле заметный румянец.

Петру так и хотелось крикнуть: «Гитлер капут!» — Он даже не знал, почему? И когда вертолет с группой захвата стал подыматься в воздух, Петр заорал во все горло:

— Коз-лы-ы!

Это популярное в народе и совершенно не бранное слово, произнесенное с определенной интонацией, всегда говорит о многом. У Петра с Виктором было такое чувство будто угостили их коньяком, разбавленым мочой электрического ската (да, подобного вкуса никто не знает). Они долго ехали молча, потом потихоньку развеселились и это происшествие показалось не столь важным, как бы медленно ушедшим в позавчерашний день. Петр вел машину. Ни о чем не говорили. Каждый оставался со своими размышлениями о жизни в дороге, о плюсах и минусах, минусов пока было больше. Заехали на паркинг пообедать и отдохнуть. Благо, здесь стоянок одна на одной.

— Вить, давай ты сейчас за повара, а я сбегаю, заодно и руки вымою.

Петр еще не знал, что его ждет перед обедом. Возвращаясь с мыслью только о еде, что его друг там приготовит, он краем глаза на полсекунды глянул под свой автомобиль и заметил несколько маленьких капель под мотором, а для водителя — это одна из самых больших тревог. Он стал на колени, всмотрелся и действительно — к трем каплям на асфальте, прямо на глазах, добавилась четвертая. Автомобиль не мог сжалиться над своим хозяином, даже если тот стоит перед ним на коленях.

— Представляешь, масло с мотора капает, — зайдя в машину, огорчил Виктора друг.

— Да ты что?! — Виктор перестал помешивать кипящую кашу.

Петр взял газету, чтобы подстелить, разводной ключ и вышел. Залез под машину, крикнул:

— Да тут делов! Смотри, чтобы каша не пригорела, — подбодрил он друга.

Масло капало через пробку поддона картера. «Видно, механик плохо зажал ее, когда масло менял. А может, специально так оставил…» — Подумал Петр о механике не совсем хорошо. Он приставил ключ и повернул, пробка не поддалась, а капать стало больше. Капля, попавшая на руку, оказалась горячей. Петр скомкал газету, положил, где капает и быстро вылез.

— Ну что, обед откладывается, — понял по его лицу Виктор.

— Точнее ты не мог заметить, — Петр был угрюм, — капать стало больше.

— Может, я попробую. — Предложил Виктор.

— Да нет, там, видимо, мусоринка под пробкой. Надо достать ее, вытереть и снова туго зажать.

— Так масло вытекет! Горячее! — Виктор прекратил мешать кашу.

— Я думаю, нужно пробку отвернуть пару миллиметров, наматать на нее нитку и туго зажать.

— А если ошибешься — масло хлынет, — насторожился Виктор.

— Да не каркай ты, — злился Петр и разглядывал собственное полотенце. Потом выдрал из него нитку и полез под машину. Только отвернул пару миллиметров, как пробка выпала и масло хлынуло ему на живот. Петр только сейчас понял, какой у него отвратительный громкий крик. Скорей это от испуга — масло было не очень горячим. А когда он пальцем заткнул отверстие и течь прекратилась, захотелось улыбнуться.

— Что такое? Что? — Виктор бросился на помощь.

— Теперь ничего, — улыбался Петр.

Голубая сорочка на нем была обильно залита маслом. Вокруг начала собираться толпа любопытных. Видя их ноги, Петр хотел крикнуть: «Все нормально, господа, расходитесь!» Но вспомнив, что там одни иностранцы, он высунул голову из-под машины, причем палец его оставался вместо пробки и страшно болел, откровенно улыбнулся и сказал: «Все! Окей! Зеер гут! Са ва!» Собравшиеся заулыбались и медленно начали расходиться. После того, как очищеная пробка была правильно закручена на своем месте, Петр с Виктором довольные вылезли из-под машины, они почувствовали в воздухе запах горелой каши — обед был испорчен. Осторожно сняв сорочку, Петр мысленно простился с ней и подумал: « Хорошо, что Жанна этого не видит и молодец, что положила еще две». Кашу пришлось выбросить и готовить заново. Масло в мотор доливать. А вот, как отмыть свое тело от моторного масла знает только тот, кто это испытал на себе: в ход идет и бензин, и мыло, и одеколон, и терпение. Все это и есть маленькие дорожные минусы, в которых прелесть и романтика движения.

***

На четвертые сутки пути, когда до цели оставалась какая-нибудь сотня километров, Петр почувствовал дорожную усталость и ясно надвигающуюся тоску по Жанне. Какие-то мелкие ревностные воспоминания, которые таились в ухмылках и шутках с душком, как стельки солдатских ботинок, соседа Жорика, дважды разведенного и шебутного мужика, раздражали, как муравьи, ползающие по спине. Жорик как-то по случаю заметил, если б у него была такая жена, как Жанна, он бы никогда не развелся.

— Вить, а ты чего с Верочкой так долго тянешь, — пытался прогнать от себя неприятные воспоминания Петр, — гульнули бы на вашей свадьбе!

— Понимаешь, вот сейчас я чувствую себя свободным и беззаботным. А у тебя семья, ты как бы оторвался от чего-то.

— Знаешь, Вить, в жизни иногда приходится делать такой шаг, что если не сейчас — то никогда…

— Мы с Верочкой решили, как приеду, через месяц поженимся. А теперь я пока холостяк, все мое всегда со мной.

Петру от этих слов не стало веселей. Ему вдруг захотелось сделать Жанне небыкновенный и желательно большой подарок. В одном из бесконечных городков под ровными черепичными крышами, он заметил фирму торгующую бассейнами всевозможных размеров.

— Ты куда сворачиваешь? — удивился Виктор, когда Петр съехал с магистрали.

— Смотри, какие бассейны продаются. Сделаю Жанне подарок, — уверенно ответил он, — мы быстро.

— Ты что, это надо сейчас? — Виктор выпучил непонимающе глаза.

Они заехали через открытые ворота.

— Неужели ты действительно решил?

— Да, выберу небольшой двухспальный… Э-э-э… двухместный, — Петр вышел из машины.

Сразу же появилось несколько работников. Виктор сидел и разглядывал карту, он был крайне раздражен. Вот, что могут делать женатые люди, он начал думать о Верочке и о своем будущем. Он не заметил, как работники погрузили бассейн, который занял весь багажник, все время думал, каким станет после женитьбы, через пару лет.

— Мне повезло, — начал радостный Петр, вваливаясь на свое сидение, — они сделали скидку пятьдесят процентов и накрыли бесплатным тентом, когда узнали, что мы едем через Париж в Россию.

Виктор ничего не ответил, он вышел, обошел машину вокруг и молча сел на свое место. И когда опять выехали на магистраль, не удержался:

— А какой вид снаружи! Мы что, рекламируем их бассейны?!

— Немножко экзотично, зато весело и покупка большая! — Петр был очень доволен, — я вот что сделаю. Поставлю его зимой в саду. Мороз… Налью горячей воды и будет плавать моя Жанна. А я несу ей огромный кипящий самовар. Иду голый по снегу и прикрываюсь самоваром. А соседи все смотрят через забор и завидуют. Представляешь, какая сцена.

— Это что, из новой пьесы? А наполни ты его шампанским, -съязвил Виктор.

Впереди появился тоннель. Автомобили въезжали и медленно скрывались.

— Мне жаль твоего подарка, — произнес Виктор огорченным голосом, а сам сильно обрадовался.

— Да нет, здесь все просчитано, -обнадежил Петр.

— Сейчас только и останется то, что ты придумал. А мы запишем!

Микроавтобус с высоким бассейном на багажнике въехал в тоннель, казалось, он еле втиснулся. Петр и Виктор в своих сидениях инстинктивно пригнулись.

— Я же говорил, у них все просчитано, — торжествовал Петр.

Высокий бассейн, в полтора метра, взгроможденный на багажник УАЗика, расписанный телефонами некоего месье, торгующего этими бассейнами, выглядел вычурно и эксцентрично. Микроавтобус же вообще казался расписной букашкой. Не обратить внимание на это чудо было невозможно. И они въехали в столицу Европы.

В какой-нибудь Рязани, Смоленске или в той же Москве давно бы уже гаишники проверили бы все, придрались бы ко всему, блеснув порядочностью и знаниями правил дорожного движения. Но здесь, в Париже, турист — самый желанный гость: он привозит деньги, неизвестно, откуда, неизвестно, сколько, хотя каждый заинтересованный в этом, думает — очень много. Здесь можно ездить годами без прав, без документов, только не нужно парковаться возле государственных учреждений, возле полиции, возле банков — и останетесь незамеченными, а на все остальное нужны только деньги. Конечно, ваш автомобиль могут сжечь, когда в свободном городе свободно разгулявшаяся молодежь начинает бузить. Это бывает редко, два-три раза в год, иногда больше, но бывает точно. Петр и Виктор всего этого не знали, а надо — не помешало бы. Они во все глаза шарили по сторонам, как школьники первый раз в музее. Перед ними двигалась «Феррари» за двесте тысяч долларов, сзади — «Ламбарджини», не дешевле. На мгновение Петр с Виктором себя почувствовали равноправными участниками движения. Так они проехали по Елисейским Полям, по самому знаменитому бульвару, и оказались у Триумфальной Арки, в самом левом ряду.

На верху Арки на смотровой площадке туристы вразброс искали обьекты для сьемок. И вдруг, как по команде, они направили свои обьективы вниз на кольцевое движение, сбились в кучу и ходили кругами — снимали движущийся под ними бассейн, особенно старались японцы.

Петр пошел уже по второму кругу. У Виктора на коленях лежала карта.

— Что смотреть, что ты здесь знаешь, — беспокоился Петр.

— А ты что?

— И я ничего!

— Ну успокойся, успокойся, возьми чуть правее, в другой ряд, — Виктор старался быть уверенным.

— Я уже и так третий круг иду.

— Здесь можно хоть неделю ездить, пока бензин не кончится, — пытался шутить Виктор.

— Нет, голова начинает кружиться. Если б не светофоры, я бы выпал из машины. Беру правее.

— О-о! Нашел, Авеню Большой Армии, там дальше какой-то парк. Еще круг и выезжаем, — обрадовался Виктор.

— Вижу — Авеню Большой Армии, еще кружок и выезжаем.

Как только Петр вывел машину с круглой площади, наверху Триумфальной Арки отпрянула от барьера толпа туристов, все начали искать новые обьекты для сьемок.

Припарковаться в большом городе всегда трудно, а найти стоянку на несколько дней, да еще бесплатную, кажется, вовсе нереально. Но, возможно, это и было одно из редких дорожных везений — они нашли, где остановиться. Более чем через час поисков, возле какого-то не то парка, не то леска ожидало их это местечко. Уставшие, с массой желаний: умыться, поесть, отдохнуть и других нужд, они остановились и сполегкой вздохнули. Сегодня — никуда, тем более вечером.

— Вить, ты опять можешь покухарить? Я — позвонить Жанне, — Петр мгновенно вышел.

…Жанна была дома:

— Петечка, дорогой, третью ночь не сплю, где ты делся, почему не звонишь?! — Жанна перевела дыхание, — возвращайся домой! Мне так трудно!

— Мы только-что заехали. Как сразу домой? Я тебе большой подарок купил. Потом расскажу. — Петр пытался ее успокоить, — есть еще деньги на бензин и на мелочи. Мы пробудем несколько дней и быстро возвращаемся. Перед отъездом позвоню. Жанночка, здесь так интересно. Мы все записываем и записываем. Жанночка, не скучай — я скоро… целую…

Вернувшись в машину Петр почувствовал, какой он радостный и уставший.

Виктор разглядывал карту города:, — Смотри, где мы находимся! Это же Булонский лес!

— Да ты что! Что-то я о нем слыхал. А где ж здесь Париж?

— А Париж за углом! — Рассмеялся Виктор.

За ужином хотели распить бутылку водки, но передумали, решили подождать более подходящий случай.

***

Назавтра отдохнувшие ноги, после четырех дней сидячего ожидания, так и несли вперед, казалось, они хотели все показать глазам. Через двести-триста метров друзья свернули влево, пред ними развернулась широкая площадь и город, как на открытке. Решили дойти пешком до всем известного железного сооружения, весящего около десяти тысяч тонн, которое облеплено двумя с половиной миллионами заклепок, и, на которое, как только глянешь вверх, хочется крикнуть: «Надо же!» А подумав, скажешь сам себе языком известного героя детской сказки: «Теперь подобных железок можно настроить тысяча, миллион, до неба!» И сам добавишь: «А надо ли!..»

Когда это сооружение, наполненное железным магнетизмом, уже было хорошо видно на расстоянии километра (а оно видно с любой точки в городе), они остановились возле уличного клоуна, каторый собрал возле себя несколько туристов. Смертельно бледное лицо его от белил казалось каменным и неподвижным. Чаплиновский колпак и трость подчеркивали жалость персонажа и делали его несчастным и голодным. Многие в колпак бросали мелкие монеты, тогда клоун оживал и начинал изображать обезьяну, которая ищет вшей то у себя, то у туристов, потом кладет их себе в рот и разжевывае, как маковые зерна. Некоторые зрители тошнотворно морщились, их становилось жаль. И всех это забавляло. Петр и Виктор тоже поклали монетки и решили здесь постоять подольше, но клоун вдруг быстро ушел за угол к своей машине загруженной актерскими принадлежностями.

Туристы, кто в национальных костюмах, кто в чем попало веселы и беспечны, как дети: что им скажут, тому верят, что покажут — разглядывают и восхищаются. У самой башни здоровенные детины, видимо, выходцы из освободившегося континента и некоторых островов торговали с рук всякой дребеденью, улыбки их были очень откровенны — белые зубы на темном лице. Особенно настырно они предлагали свой товар тем, кто не имел таких улыбок. Видно, они были уверенны, что белые люди произошли от обезьян намного позже. Петру с Виктором здесь нравилось, было забавно, и какие-то намеки на сюжеты для скетчей начинали вертеться в их головах.

Петр и Виктор сели на скамейку, приготовили блокноты. Долго сидели молча. Ни у кого рука не осмелилась чиркнуть хоть что на чистой странице. Несколько раз подходили наглые торговцы, предлогая купить маленькие башенки, но без результата. Они бурно не скрывали своего недовольства. Появилась группа полицейских. Среди них были две женщины далеко не спортивного телосложения, казалось, эти женщины соревновались в своей неспортивности. Видя их, торговцы вспорхнули и исчезли, как воробьи, если на них бросится кошка.

— Вить, — не удержался Петр, — можно ли с таким содержимым в штанах быстро бегать?

— Смотря, от кого и, смотря, за кем.

После этого в их блокнотах появились новые записи.

Среди языкового венегрета, состоявшего из добрых двух десятков компонентов, легко выделялся родной, нарочито громкий, свободный, несколько развязный, чувствовалась принадлежность его к одной из великих наций. Друзей охватила скрытая светлая гордость и еле заметная грусть. Вскоре все это Виктору и Петру показалось малоинтересным, они освободили скамейку, на которую сразу же нашлись несколько претендентов, и направились к себе, в свой маленький домик на колесах — хотелось задуматься и писать

Изрядно утомившись день закончился, черная ночь безуспешно пыталась поглотить гигантский город, он сопротивлялся зажженными фонарями, фарами автомобилей и многочисленными световыми рекламами, она помучалась, помучалась, отступила и где-то тихо улеглась за городом. Тревожные сирены полицейских и медицинских автомобилей резко участились как неотъемлемый атрибут ночной жизни.

В салоне микроавтобуса было по-домашнему уютно и сытно. Петр сидел за столом, под его руками, как игрушка, стрекотала пишущая машинка. Вялый свет настольной лампы освещал и Виктора на диванчике с блокнотом в руках.

— Послушай сюжет, — начал Виктор, — оставь в покое клавиши. Подъезжает эвакуатор, подымает машину за перед, а к ней прицеплена еще одна и еще, штук пять. Он их так и потащил по улице. Из кафе выскакивают хозяева этих автомобилей, бегут за машинами, человек пять или шесть.

Виктор начал записывать.

— Слушай другой, — оживился Петр, — да оставь ты в покое ручку. Подкатывает дряхлый дедушка под знак «Остановка запрещена», выходит с большим тюбиком клея, намазывает под колесами, наезжает на этот клей и довольный уходит. Подъезжает эвакуатор, цепляет его автомобиль, но утащить не может. Тут появляется человек с видеокамерой, к нему подбегает дедушка, показывает тюбик с клеем и говорит: «Покупайте клей нашей фирмы!»

— Ну, ничего, — вмешался Виктор, — а дальше так. Дедушка стоит с большим тюбиком. Клей из тюбика вытекает до самого асфальта, на бордюр, застыл как железо. Дедушка дергает тюбик и качает во все стороны. Ничего не получается. Он достает из багажника своего автомобиля механический диск для резки металла, заводит и обрезает тюбик от бордюра. Подходит с тюбиком в руках к камере и говорит: « Повторяю, покупайте клей нашей фирмы!»

— Это же сценарий рекламы клея, — восхитился Петр, — а если продать производителю клея.

— Мысль неплохая, — ухватился Виктор, — пока так запишем.

Не успел Виктор отложить в сторону блокнот, как Петр начал:

— А вот платные скамейки в парке — бывают же платные туалеты, подзорные трубы, паркинги, все это бизнес городских властей. Опустишь монету и отдыхай на скамейке до звонка, а прозвенит, опять опускай. Сидит пожилой человек, курит трубку, отдыхает и монеты опускает. Рядом свободная скамейка, подходит к ней старенький дедушка с газетой в руке. Оказывается, в газете завернут домкрат. Он неспеша подставляет домкрат под скамейку, смело садится и читает свою газету. Приближается группа молодежи, студенты. Один студент опускает монету, привязанную на ниточке, все садятся, кушают мороженное, пьют колу. Рядом еще свободная скамейка. Подходит молодой человек, садится не оплатив — скамейка переворачивается на другую сторону, человек кубарем катится по траве. Студенты рядом смеются, показывают, мол, плати. Он садится с другой стороны, скамейка переворачивается обратно и сбрасывает этого человека, ему становится неловко и он уходит. Студенты снова смеются. Потом один студент, монета которого в автомате, встает первым, дергает за нитку, а нитка обрывается, все несколько человек вмиг оказываются на земле с колой и мороженым вверх ногами. С соседней скамейки дедушка спокойно встает, забирает свой домкрат, заворачивает в газету и уходит. Оставшийся представительный человек достает мешочек с монетами, опукает еще одну и продолжает курить свою трубку.

— Если это экранизировать, будет смешно, но малоправдоподобно, — констатировал Виктор, — все равно — в блокнот. А мне вчера Верочка приснилась, — начал Виктор не по теме, — вроде, я женюсь. А у нее двое детишек, как в пьесе, что мы так и не сыграли, красивые все. А тут этот доктор приносит огромный торт, а в торт воткнут топор. И доктор говорит верочкиным голосом: «Это вам подарок от меня…» и смеется. Ужас! Чтобы это значило?

— Я снам не верю. Это, может быть, после дороги разные впечатления, — определил Петр. — А жениться тебе надо. Это я как друг говорю.

Петр заерзал на диванчике:

— Я выйду на минуту.

Свернув за автобус Петр направился в кусты в ожидании сильного физического облегчения, которого никогда не испытывают владельцы шикарных апартаментов с прислугой — как только им чего-нибудь захочется, они сразу же это получают, долгие мучительные терпения им незнакомы и чужды. Петр занялся своими брюками, пытаясь расстегнуть, но его остановило подозрительное шевеление в темных кустах. Инстинкт самосохранения взял верх над простым физическим желанием — ему перехотелось. И вот это, медленно, обломав несколько веток, вышло из кустов. Перед ним стояла крупная темнокожая женщина. Было ясно, она живет не в дорогих апартаментах, а на улице или прямо здесь, в кустах. Юбка и куртка на ней кожанные короткие, сапоги высокие, красные колготки, на голове огромная неопрятная прическа, видимо, заселена известными насекомыми. В руках она держала большой баул, а в нем, казалось, кто-то шевелился. Эта женщина и содержимое ее баула относились к самому низкому слою общества, к неприхотливому и живучему — поняв это, Петр быстро удалился.

— Что я видел! — Забежал он запыхавшись в машину. — Мне Жанна говорила, где-то она там начиталась, что в Булонском лесу живут женщины-маньячки.

— Ты ее не обидел! — Виктор давился смехом.

— Я всегда думал, женщина — это прекрасно… Но что передо мной предстало…

Петр сел за стол, пытался писать, пальцы не слушались, дрожали.

— Ну, похвастайся! — Распекал его Виктор.

— Да ладно тебе, — Петр даже и не злился, — это готовый скетч, только короткий.

Он о чем-то призадумался, потом начал политико-экономические размышления.

— Слышь, Вить, а вот общество на сколько слоев можно разделить?

— На богатых, средних и бедных… я так думаю.

— А мне кажется, — начал Петр серьезно, — на богатых, очень богатых, сверх богатых, средних, бедных, очень бедных и просто — нищих. А мы с тобой где?

— У себя дома, — Виктор задумался, — средние, а здесь, не знаю…

— …а здесь мы — бедные, один шаг и — очень бедные, еще шаг и…

— …и что это ты расфилософствовался.

— Дама эта мне не дает покоя. Напротив нас — дом, у подъезда — дорогие автомобили. Отсюда видно, на втором этаже, в большом зале — банкет. Музыки не слышно- это чтоб никому не мешать. Она в кустах живет тихо, тоже, чтоб никому не мешать. Мы здесь стоим, тащимся от романтики в кавычках — тоже чтоб никому не мешать?

Изменившаяся психологическая среда сделала их задумчивыми и утомленными. Далее друзья, почти не разговаривая, улеглись на ночь. К каждому приближался свой сон, полный беспокойства и неожиданностей.

Недалеко, на скамейке сидела потревоженная смуглая дама. Она смотрела на окна банкетного зала и вспоминала. Всего каких двадцать лет назад она частенько посещала подобные вечеринки. В те годы танцевала в парижских кабарэ. Как прекрасно смотрелось ее молодое тело, на совесть вылепленное природой, особенно на атласных простынях. Обычно женщины, вспоминая подобное, роняют крупную слезу, она падает на асфальт бриллиантом и разбивается на мелкие искры, оставшиеся от молодой звездности. Эта дама была мужественной и плакать разучилась, детства она не помнила.

Бесшумно подкатил шикарный легковой автомобиль. Дама встрепенулась и сделала шаг к возможному клиенту, но, заметив на заднем сидении двух молодых конкуренток, сразу остыла. Ей захотелось подойти, стукнутьих лбами и занять их место, но она этого не сделала — уважала законы, особенно неписанные. Она даже не скрипнула семью своими зубами, оставшимися от неповторимой молодецкой улыбки. Она отошла назад, залезла на скамейку с ногами и уселась на спинку. Огромная прическа, белая куртка, фиолетовая юбка, красные колготки и высокие зеленые сапоги делали ее похожей на громадного попугая, сидящего на скамейке без движения и, казалось, давно мертвого.

А сон уже овладел Петром, под его закрытыми, еле вздрагивающими веками предстало видение:

Посреди цветущего сада стоит большой бассейн, а в нем плавает голая Жанна. Легкая сиреневая дымка, переходящая в розовую, то скрывает Жанну, то вновь обнажает. К бассейну между деревьями и цветущими клумбами подкрадывается его сосед Жорик. В руках он держит коловорот, сам тоже совершенно голый. Вот он приблизился к бассейну, повернулся и засмеялся. Петр заметил на мужском достоинстве Жорика колпачок до самой бороды, как в одном из африканских племен, он видел по телевизору. Петра это взбесило, он подумал: «Если это сон, я сейчас проснусь.» Он стал раскрывать глаза, не получилось. Жорик просверлил коловоротом дырочку в стенке бассейна. Вода не вытекает, а от туда бьет лучь света. Жорик громко смеется и подглядывает, потом он начинает раскачивать бассейн, все интенсивней и интенсивней. Петр с силой раскрыл глаза и проснулся.

— Виктор, Виктор, вставай! Кто-то машину переворачивает! — Кричал он обрадованно.

— А-а! Что такое! Землетрясение!

— Здесь не бывает, — Петр недоумевал, — выходим.

Их микроавтобус продолжал раскачиваться. Было ясно видно, что все действие происходит в бассейне под тентом — слышны голоса и возня. И все стихло. Из распахнутого тента появилась голова этой уличной дамы. Дама развернулась, начала задом спускаться по лестнице, она тащила за собой баул. Когда ноги коснулись асфальта, она довольно крякнула. Из-за тента выглянул ее клиент, глаза его испуганно бегали. Дама махнула ему рукой, он начал спускаться.

Петр с Виктором в полном бездействии с удивительным любопытством наблюдали за этим спектаклем. Из этого состояния их вывел клиент, поскользнувшись наверху и падая вниз головой. Вот здесь дама оказалась ловкой и физически сильной. Она в долю секунды подхватила его у самого асфальта так, что голова его застряла между зеленых сапог, а руками она держала его за ноги. После того, как он принял нормальное вертикальное положение, стала видна вся его низкорослая щуплость и некудышность, с лица сошла бледность, он попытался благодарственно улыбнуться и шарил по карманам, видимо, искал бумажник. Не мог найти и бледность опять вернулась на лицо. Дама подняла бумажник и подала ему. Клиент отсчитал несколько бумажных купюр, подал даме. Она что-то недовольно ему буркнула, показав рукой наверх и на асфальт. Он дал ей еще одну бумажку и незаметно ушел в темноту.

Петр и Виктор теперь опомнились и пытались показать свое возмущение непонятно жестикулируя. Дама сунула Виктору в руку ту купюру, которую клиент ей дал дополнительно. Взяла свой баул и нехотя начала удаляться. В ее походке была видна уверенность, спокойствие и непоколебимость. После минутной паузы Виктор посмотрел на бумажку в своей руке — это была десятифранковая купюра. Он бросился вслед даме, чтобы вернуть деньги, но она как бы расстаяла в ночной жизни… Вернувшись, он произнес, удивляясь самому себе:

Здесь конь лихой не скачет,

Изба в дыму здесь не горит,

А женщина, что все переиначит —

Передо мной живьем стоит.

Я вижу это, иль мне снится-

В мозгах своих туман кручу.

А может взять мне и жениться,

Если сильно захочу!

— Вить, ты этой блуднице? — Петр был крайне ошарашен, — а Верочке?

— Я этого даже не запишу, — ответил задумчиво Виктор, — не пойму — это минутная слабость, или сильный всплеск эмоций?

Они вернулись к себе досыпать наполовину испорченную ночь, в которую родился этот сюжет.

Следующий день выдался не менее удачным на впечатления. Улицы, бульвары, скверы, памятники мосты, — все перемешалось перед глазами.

На одном мосту приостановились. Серо-мутная вода в Сене текла медленно, лениво, казалось, ей в городе не нравится и она покидала его, собирая все жидкое, что город выбрасывал, имела цвет нечищенных ботинок, особенно под мостом, в тени. Баржи, стоящие у берега, служили домами на воде, некоторые искуссно переделаны, обильно украшены цветочными горшками и клумбочками. На одной барже, между клумбочек, молодая женщина постелила полотенце, на котором изображена большая бутылка Шампанского, она улеглась на нее и накрыла собой. Для пешеходов на мосту, женщина, даже очень привлекательная, загорающая под майским парижским солнцем, может остаться незамеченной, но эта сняла с себя остатки одежды и совершенно голая перевернулась на живот. Мужчины, проходя по мосту, некоторые приостанавливались, а иные проходили мимо, косясь вниз на баржу. Пожилая дама вела своего мужа под руку, только он глянул, куда не надо, она гаркнула и ткнула его в бок локтем. Двое молодых людей с умиленными лицами, держась за руки, прошли совершенно безразличными, как из другого мира. На соседней барже старуха из маленькой леечки поливала цветы в горшках, она подняла голову, подумала: «Люди скопились, опять кто-то спрыгнул…» Дама перевернулась на спину — на мосту движение пешеходов остановилось. Матери за руки быстро уводили своих детей. Послышался звук сирены полицейской машины. Загорающая дама одним движением накрылась полотенцем, теперь она лежала под большой бутылкой Шампанского. На мосту стало скучновато, случайные зрители рассеялись. Внизу к даме подошел старичок, он опирался на палочку…

Петр с Виктором тоже собрались уходить.

— Слушай, Вить! — оживился его друг, — о любви забавной тебе поведую сюжет:

— Справа на реке — одна баржа, у противоположного берега — другая. На правой барже приятный молодой человек. На левой красивая девушка в белом легком платье. Они приветственно машут друг другу.

Возле молодого человека появляется энергичная толстая женщина, размахивает руками, что-то ему говорит.

На левой барже из трюма медленно выходит старичок, он тоже недоволен. У девушки в руках красный зонт. Она спускается по трапу к воде. Старичек с палочкой и дрожащими руками торопится за ней.

Молодой человек на другой барже поспешил к воде и раскрыл свой синий зонт. Толстуха бранится на палубе.

Девушка перевернула зонт, опустила на воду, стала в него и поплыла.

Молодой человек в своем зонте плывет к ней. Толстая женщина бегает по палубе взад-вперед и бранится.

Старик на другой барже размахивает палочкой и весь дрожит.

Девушка и молодой человек в зонтах приближаются друг к другу.

Толстуха бросает с палубы горшки с цветами, пытыясь попасть в беглецов.

Старик спускается по трапу к лодке.

Горшки пролетают с шумом и, падая в воду, подымают большие волны.

Старик садится в лодку и гребет к ним, он гребет палочкой.

Вот два зонтика с влюбленными встретились.

От криков толстой женщины блеснула молния, грянул гром и пошел дождь. Вода начала заливать зонтики.

Женщина на палубе, видя это, — торжествует.

Тогда девушка перешла в зонт к своему любимому, прижалась к нему, а ее зонтом они укрылись и поплыли по реке.

Видя это, женщина взбесилась. Она подбежала к установленной на палубе подзорной трубе, навела на беглецов, а потом на лодку со стариком. Она смеется, берет спиннинг и забрасывает. Крючок цепляет за лодку, женщина подтягивает ее.

Старик в лодке испугался, весь съежился.

Женщина тянет лодку все ближе и ближе, и смеется все громче и громче.

Старик в лодке присел и совсем сник. Только слышен громкий побеждающий смех толстой женщины.

А вдалеке, прижавшись друг к другу, в свете прожекторов удалялись влюбленные…

— Какая страшная любовь, — удивился Виктор.

— Нет, какая страшная сила любви… — Глаза у Петра романтично сверкали.

***

Спустившись с моста друзья прошли по набережной и под цветущими каштанами уселись прямо на траву. Здесь под деревьями отдыхали небольшими группками туристы.

Старушка в инвалидной коляске с тремя маленькими собачками на коротких поводках проехала мимо. Собачки потешно семенили короткими лапками и казалось, что коляску тащит собачья упряжка. Это вызывало легкую улыбку у прохожих. Она свернула на траву, хотела объехать маленький кустик, но собачки, видимо, этого не поняли — пошли через куст и запутались. Старушка дергала коляску то взад, то вперед — безуспешно, только надрывно визжал электрический моторчик. Тогда она легко выскочила из коляски, вырвала собачек из куста, поводки натянулись и коляска перевернулась. Петр с Виктором, наблюдавшие за этим, удивленно переглянулись. Петр даже бросился помочь, но не успел — старушка поставила коляску и ловко вскочила в нее, что-то крикнула собачкам, и «Тройка» скрылась за кустами.

Прямо на них по аллее шла маленькая девочка с красным бантиком в волосах, на поводке вела беленькую болонку тоже с красным бантиком на голове. За ней приближалась девушка на высоких каблуках с распущенными каштановыми волосами, рядом грациозно двигалась борзая. С обратной стороны навстречу ей — высокий смуглый молодой человек в темном костюме, а возле его ног уверенно вышагивал дог цвета вороньего крыла. Две дамы в одинаковых платьях, в одинаковых шляпках, с одинаковыми корзинками появились неожиданно, им лет по сорок — близнецы. Дамы приземлились на траву. Из их корзинок выскочили два неугомонных пикинеса. А потом, они не поверили своим глазам — через сквер прошла элегантная дама, а на голове у нее сидел красивый белый пудель. В это собачье дефиле совершенно не вписывался одинокий грустный молодой человек с арабским носом.

— Наверное, больше придумать нечего, — определил Виктор.

— А я знаю его историю. Только это потом. Сначала бабушка с тремя собачками, — вот здесь Петр дал вольницу своей фантазии:

— Старушке, правильнее, мадемуазели (мадемуазель — это если она не замужем, а ей может быть и двадцать лет, и кятр ван дуз, что означает, девяносто два) этой всего — восемьдесят. Она никогда не пыталась выйти из мадемуазельской жизни. И накопила множество неприязни и злобы на весь окружающий мир. Кто был ее богаче — тому завидовала. Кто красивее — того ненавидела. Кто стройнее — над тем смеялась. Вот и завела она трех собачек, чтобы было кому пожаловаться на всех, всех остальных. Жила она состоятельно. Откуда деньги? Не наше дело! Имела она привычку ежедневно первый раз в шесть утра выгуливать своих собачек, а последний — в одиннадцать вечера. Мы — знаем, что существуют правила всяких там общежитий: социалистического (нам хорошо известны), коммунистического (мы не узнали, а хотелось бы), а вот капиталистического (кто богаче, тот правила и пишет).

В этом трехэтажном доме с лифтом жили все состоятельные. И каждый себе писал правила и каждый боролся с чужими правилами.

Старушка проживала на втором этаже. После того, как ее только что купленные собачки от страха оставили в лифте три лужицы, она сказала: «Начхать мне на лифт!» И больше им не пользовалась, а это считала благотворительностью для жильцов подъезда. Поэтому начала позволять себе, как она думала, некоторые шалости. Она пыталась учить собачек петь и разговаривать исключительно после двух часов ночи. Втайне думала, если это удастся — она станет знаменитой, у подъезда всегда будут толпиться журналисты, что будет раздражать жильцов, а ей это неслыханно приятно.

И вот, после трех месяцев обучения, утром она ступила на ступеньку и не почувствовала ее. Ступеньки были все на месте, но щедро измазаны клеем, который схватывается через десять минут. Клей был разлит ровно без пяти минут шесть. А в шесть старушка с собачками, обильно измазываясь и стремглав кувыркаясь в едином клубке прокатилась к двери и мгновенно замерла в неописуемой позе.

В шесть часов десять минут этот клубок вынесли четыре санитара и погрузили в «Скорую помощь». Потом из подъезда почти незаметно вышел грустный молодой человек невысокого роста, полноватый, с арабским носом и уехал на такси в неизвестном направлении. Позже полиция пыталась найти этого человека и дозвонилась его отцу. Он был поблизости и пролетал в это время на своем самолете над Парижем. Он сказал, что сын с ним и сейчас поливает свой любимый баобаб, хотя точно не знал, какой именно из семидесяти восьми его детей. И добавил, что он всегда покупает своим детям квартиру, билет и кладет деньги, сколько нужно. И утверждал: «…мои дети лучше многих и не хулиганят!» Полиция ему сильно поверила…

Развязать склеенный клубок из четырех голов, двенадцати лап, двух рук и двух старческих, но аккуратно выбритых ног — на левой ягодице на дряблой коже еще ясно была видна татуировка «кобра пожирающая льва» — было не так-то просто. Парикмахер, ветеринар, доктор, мясник и два строителя трудились около трех часов — супер клей, недавно широко разрекламированный, был надежным.

Бабушка, очнувшись в палате, и, не заметив рядом собачек, вызвала доктора нажатием специальной кнопки.

— О, мадам, вам уже хорошо? — Улыбался доктор, как улыбаются состоятельным пациентам.

— Я — мадемуазель! — Заявила Старуха подошедшему доктору и ущипнула его за ногу выше колена.

— Так я и говорю, мадемуазель, вам уже хорошо! — Эту дежурную фразу доктор произносил всегда, кому хорошо, кому не очень, и кому уже давно все безразлично.

— Где мои любимцы?! — Вопрос был задан так, что доктор все понял.

— Будут через… пять минут, — и вышел.

Собачек через пять минут не привели. Они бы не появились никогда, если бы мадемуазель в течение следующих десяти минут не выбрасывала через окно все, что могла поднять: настольную лампу, подушки, стулья, маленькие столики. Она пыталась оторвать от пола унитаз в туалете и тут услышала лай своих золотушек — торжество победы остановило ее.

— Я за все заплачу! — Визжала она, усевшись на голую кровать вместе со своими собачками.

Спустя две недели после освобождения из плена суперклея бабушка слегка похрамывала, а одна из собачек тянула задние ноги и у всех торчали клочки остатков шерсти, их выписали из больницы. Бабушка была обрита наголо. Подъезжая к своему кварталу, по требованию хозяйки собачек, их высадили заранее. По тротуару в инвалидной коляске ехала восьмидесятилетняя лысая мадемуазель, а перед ней бежали три общипанные собачки, причем одна была на специальной коляске — передними лапками бежала, а задние находились на маленькой тележке. Весь их вид говорил: мы возвращаемся и в очень даже хорошем настроении.

Жильцы дома, видя демонстративно-воинственное возвращение своих противников, приняли новую тактику — гуманную. За несколько дней в каждой квартире появилась собачка, а в некоторых и не одна.

А этот молодой человек (да, теперь его история), который после кем-то «случайно пролитого» клея, исчез и через два дня вернулся, только после звонка из полиции его папе, владельцу какой-то скважины или нескольких, купил себе необыкновенную «собачку» (ковычки обязательны). И вот он с огромной неизвестной породы «собакой» направился в сквер. На «собаке» были яркие вязаные штанишки и такие же тапочки, она была в наморднике. Было видно, что хозяин «собаку» очень любит. Ранее вышедшие на прогулку владельцы четвероногих друзей удивленно их разглядывали. Молодой человек с «собакой» гордо прошел мимо и исчез за деревьями.

После прогулки он поднялся по ступенькам, «собака» спотыкалась, приходилось помогать ей. Зайдя в квартиру, он закрыл дверь на ключ и посмотрел в глазок. Потом похлопал по спине «собаку», снял с нее тапочки, штанишки и намордник. По квартире побежал небольшой теленок, подошел к цветку и начал его есть.

— Бо-бо, — обратился к нему хозяин, — ты же в парке травку кушал. Пожалей цветок. Иди ложись на коврик, будем телевизор смотреть.

Теленок доел цветок и направился в другую сторону.

По телевизору показывали природу, зелень. Теленок приблизился, ткнулся мокрой мордочкой в экран и замычал тонко и обиженно.

— Хорошо, опять пойдем гулять.

Молодой человек встал и начал снова одевать теленка:

— Вот какой у меня друг. Одевай его, раздевай его. Да ты и попахиваешь, Бо-бо!

Теленок тихонько замычал, хозяин закрыл ему рот.

— Успокойся, Бо-бо! Я покажу тебе настоящую жизнь, а то что у тебя в стаде: трава, кнут, а потом все равно из тебя сделают сосиски. Пойдем!

Выйдя из подъезда, они встретили бабушку в инвалидной коляске с собачками на руках.

— Молодой человек, здравствуйте, — оживилась Старушка, — где вы такую прелесть купили? Что это за порода?

— Это мой друг. И у нас много секретов, — ответил он, краснея, — я хочу, чтоб только у меня была такая собака — неповторимая.

Они пошли в парк, Бо-бо за кустом начал есть траву. Подошла девушка с борзой и удивилась:

— А это, действительно, собака?

— А вы, действительно, девушка? — начал Молодой человек.

— А вы что, сомневаетесь? — обиделась она.

Хозяин начал одевать Бо-бо намордник:

— Мы не сомневаемся!

Девушка еще больше обиделась:

— А мы сомневаемся! И очень! Ненормальные!

Возвращаясь, молодой человек с «собакой» проходил опять мимо старухи в коляске. В это время с Бо-бо снялся один тапочек, и она увидела и услышала, как он стучит по асфальту копытцем:

— У вас уродливая собака, Молодой человек, — язвительно определила она, — или это вовсе не собака! О-о-о!

— У нас все хорошо, хорошо! — Испугался хозяин «собаки», они быстро пошли, и повернувшись, он крикнул, — только она разулась!

Придя домой, хозяин принялся купать Бо-бо. Он поставил теленка в ванну и держал над ним душ, тот брыкался, его ноги скользили. После душа долго сушил феном и усердно брызгал дезодорантом.

Телевизор — неплохой отдых, смотрели долго. Теленок сидел в специальном кресле, а ему хозяин приносил из кухни лакомства: множество булочек и зелени, даже открыл бутылку пива, теленок не отказался, а легким мычанием попросил добавки — вот это жизнь, подумал бы теленок если бы мог.

Через некоторое время они снова гуляли в парке. Теленок уже довольно вырос, он был тщательно замаскирован под большую собаку неизвестной породы. Прохожие с удивлением смотрели, но ничего не понимали. Особенно ошарашены были владельцы других собак. Многие фотографировались рядом с Бо-бо. Рослая овчарка приблизилась и рычала, она казалась перед ним маленькой. Бо-бо не обращал внимания, все время рвался к траве, хозян его еле сдерживал.

— Гуляй, Бо-бо, выгуливайся, я уеду на несколько дней, будешь ты один дома, — наставлял его молодой человек.

Назавтра по квартире ходил большой теленок и стучал копытами, за ним — хозяин с дезодорантом и все брызгал и брызгал.

— Вот здесь для тебя еда, — и он побежал в другую комнату, и принес два тюка сена, потом горшки с цветами, — вода в ванной. Особо здесь не пачкай. Телевизор знаешь, как включать, хотя ленишься.

…В соседней квартире, снизу, на диване сидели испуганные супруги, не спавшие уже несколько ночей.

— Когда это кончится… — Еле выдавил из себя муж.

— Я думаю, никогда… — ответила его жена еще более подавленно…

Над ними с легким звоном, уже которые сутки подряд, раскачивалась люстра и роняла на пол хрустальные кубики и треугольнички, блеску которым так радовались супруги, когда покупали ее в первую неделю после своей свадьбы…

Этой же ночью, когда молодому человеку снилось, как он поливает свой любимый баобаб, теленок вышел на балкон и громко замычал. В некольких домах зажегся свет в спальнях. Мычание распространилось по всему кварталу. На некоторых балконах появились люди в пижамах, на иных пижам не было.

Сон у молодого человека был разрушен окончательно, когда ему пришлось затаскивать бычка в квартиру:

— Сколько раз тебе говорить: на балкон не выходи. Упадешь, разобьешься… Что я без тебя буду делать…

Утром хозяин уехал, оставив своего друга в полном одиночестве.

…Спустя несколько дней молодой человек вернулся. Он вышел из такси с большим букетом. Остановился и долго нюхал воздух. Потом достал два дезодоранта и, постоянно разбрызгивая, вошел в подъезд. На пути к его квартире открылась одна дверь и появилась голова в противогазе, которая быстро вернулась в свою квартиру, сняла противогаз и сказала в телефонную трубку: «Он вернулся!» Опять залезла в противогаз и беззвучно рассмеялась.

Войдя в квартиру, молодой человек увидел среди переломанной мебели огромного быка с телевизором на рогах. Вода в ванной была выпита и превращена в желтую жижицу, разлитую по всей квартире…

— Ну ты и заврался, — не выдержал Виктор, — скажи еще, что быка с балкона сняли с помощью вертолета.

— А почему бы и нет?

— Это же собачья эпопея! Ты меня взбудоражил! Все, пишем, пишем и пишем!

Но записать прямо здесь им не пришлось. Не успело солнце сдвинуться по горизонту, как на его место заползла неприятная серая туча. И хотя дождик был долгожданный, он прогнал всех по укрытиям.

Вечером Петр сидел за пишущей машинкой. Виктор разбирал записи в блокноте.

— Я думаю, мы неплохо поработали сегодня, — нарушил тишину Петр.

— Если б могли домой позвонить… Где ты потерял эту карточку? — Виктор слегка злился…

Когда, тщательно пересчитав свои финансы, друзья единодушно определились: они могут позволить себе подняться на Эйфелеву Башню, посетить Лувр и еще останется около полста долларов на развлечения. Какое может быть развлечение в Париже для двоих молодых человек за пятьдесят долларов? Идея посидеть в дешевом ресторане и уйти раздосадованными и голодными почти не соблазняла. Решили они еще день отдать прогулкам, а вечером посетить ту часть города, где проходит яркая, бурная ночная жизнь. Но денег не тратить.

Покорпев около часа над своими записями, они улеглись в ожидании утра. Что им принесет следующий денек?

Проснувшись, после завтрака, тщательно удалив недельную щетину, одев далеко не новые, но аккуратные костюмы, Петр и Виктор окунулись в очередную познавательную прогулку.

В небольшом сквере собрались разношерстные, пестро одетые, неизвестно, каким интересом объединенные, молодые люди с длинными мелкими косичками на голове, оголенными плечами и руками в татуировках. Среди них бритоголовый юнец с металлическими блестяшками в носу и на бровях стучал по барабану, как игрушечный заяц.

Через двести метров от них шевелилась змеей серая шеренга из сотни полицейских. Глаза на чистых розовощеких лицах стражей выражали беспокойное ожидание, вялость и нежелание трудиться.

Издалека, среди моторного шума, шарканья шин, тысячеголосых обрывков фраз, скрипа дверей и цоканья каблучков по мостовой, послышались звуки привлекательной, желаемой и простой песенки.

Трое музыкантов с аккордеоном, контрабасом и гитарой пели с такой чистотой, откровением и бескорыстностью, что волей-неволей хотелось бросить им монетку. Видимо, слушателей они очень любили. Это и есть один из корней таланта.

Постояв с минуту, Виктор спросил:

— О чем они так поют? Петь, ты понял?

— Да, о какой-то птичке, что кормил ее из рук, кормил, а она улетела… Хорошо поют.

Уже где-то далеко за спиной пели про птичку, а впереди появилась пирамида Лувра.

Очередь, казалось, специально бала создана такой длинной, чтобы Петр с Виктором не захотели тратить время. Они отошли в сторону и опустились на ступеньки возле большого желтого здания.

Просидев минут пять, Петр произнес вялым и пустым голосом:

— Неужели у нас кризис? Ничего не замечаем. Не пишем.

— Нет, это, пожалуй, от жары. А мы в костюмах, — определил Виктор, — смотри, сколько народа гуляет.

— Так для вечера оделись.

— Помнишь игру? Я говорю слово. Ты — другое. Пока не получится законченное выражение.

И они начали, как много лет назад.

— Уважаемые, — сказал Виктор.

— Господа, — включился в игру Петр.

— Писатели.

— Будьте.

— Взаимовежливы.

— Цените.

— Труд.

— Редактора.

— Если.

— Желаете.

— Увидеть.

— Свое.

— Произведение.

— Опубликованным. Это нужно написать у входа во все издательства, — приободрился Петр. — Прекращаем игру! Есть сюжет. Один из охранников музея затеял в своей квартире ремонт. И, чтобы дома не мешаться, на ночь тайно остался среди экспонатов в музее. И так как мумии в саркофаге не было (ее несколько сот лет назад выкрали или съели голодные крысы), он удобно там разместился, и чтобы согреться, обмотался остатками бинтов. Видимо, бальзамирующий дух от мумизации пропитал стенки саркофага, а теперь он в плотно закрытом, сжатом пространстве странным образом подействовал на охранника. Он уснул мертвым сном и не просыпался. В администрации решили, что охранник не вышел на работу и заменили его.

…Проспав несколько суток, однажды под утро он проснулся от голода. Видеокамеры запечатлели, как из саркофага вылезла худая пошатывающаяся мумия и бродила по музею. Потом она зашла в один из буфетов. Съела две холодные пиццы, запила легким вином и даже посетила туалет. Обратным путем с довольным видом она вернулась на свое место и опять улеглась.

Забеспокоившись, жена охранника потребовала от администрации возврата мужа, и доказывала, что он где-то в музее.

Вся информация была слита в печать и на телевидение.

Выросли цены на билеты в музей и увеличились очереди.

Жена охранника-мумии узнала своего мужа по телевизору.

В музее все сотрудники уже получили премию.

Коммерческий директор музея убедил жену охранника-мумии не беспокоиться и не подымать лишнего шума. А также ей начали выплачивать двойную зарплату мужа.

Женщине это понравилось, но потом она начала сильно скучалать одна и попросилась на ночное свидание с мужем-мумией. Ей обещали устроить это рандеву.

По окончании рабочего дня было приказано выключить все видеокамеры. Но они выключены не были — кто-то выгодно и тайно торговал информацией.

На следующий день по телевидению было показано ночное свидание женщины с мумией. Режиссер ничего не вырезал.

И вот толпы любителей культуры, искусства, старины и правдивых историй вышли к музею с такими лозунгами: ЕСЛИ ЕСТЬ ПРАВДА — ТО НЕ ПЕРЕД НАШИМИ ГЛАЗАМИ! И требовали вернуть деньги за билеты.

К народу вышел коммерческий директор и прокричал тройную краткую отговорку: «Мы здесь ни при чем! Это все мумия! А что с мумии возьмешь?»

— Слушай, нафталином запахло, — Виктор вяло поднялся. — Давай возьмем по ход-догу, колу и будет веселей.

— И двинемся, — Петр встал и указал пальцем на плане Парижа, — вот сюда!

…Когда все огни в городе стали светить ярче, а рекламы казаться более озорными и привлекательными, два молодых человека в строгих костюмах появились на улице, недалеко от «Мулен Ружа».

Одинокие молодые люди и девушки, а также парами и группами представляли хаотичное бесцельное движение. Они все были веселы как бы в ожидании празднества или иного развлечения. Над улицами щедро развешаны навидимые облака роскошных ароматов французского парфюма. Звонкий смех некоторых казался искусственно спровоцированным. Время от времени можно было заметить одного, а иногда и нескольких серьезных людей. Вялыми и старыми они не выглядели — это работники разных служб занимающихся выслеживанием, предупреждением и обезвреживанием. Постоянно курсировали два полицейских автомобиля. Все окружающее веселило и расслабляло. На тротуарах время от времени появлялись представители увеселительных заведений, напоминающие концертных конферансье.

Один из них, блондин, выше среднего роста, преградил путь Петру и Виктору приятной завлекающей улыбкой и почти пропел: «Бон жур, мусь-ю! Антре, сильвупле!» Друзья заметили справа от себя приоткрытую дверь и был виден небольшой зал, напоминающий дискотечный, из него мягко лилась приятная музыка, а где-то под потолком скрытые прожектора сбрасывали лучи света всех цветов радуги. Петр с Виктором переглянулись… Блондину этого было достаточно, чтобы понять — работа начинается. Невидимая сила переставила ноги друзей через этот порог.

Когда дверь за ними закрылась, блондин ловким движением замаскировал ее шторой. Друзья оказались в небольшом уютном помещении без окон и дверей. Блондин исчез. Появилась миловидная женщина и пригласила их жестами за один из трех столиков. Возраст женщины скрывал толстый слой грима.

Посреди зала находилось еле заметное круглое возвышение. Музыка начала изменяться и превратилась в музыкально-шумовое оформление, которое обычно используют иллюзионисты в своем шоу. А пластичные цвета радуги трансформировались в яркую световую атаку.

На круглый пятачок вышел этот блондин, подмигнул и начал снимать с себя пиджак. Петр и Виктор догадались, что им будут показывать. Уйти они не могли — даже не знали, где находится дверь.

— Мы такое на смотрим, — заявил Петр и демонстративно отвернулся.

Виктор последовал его примеру и добавил:

— Неплохо бы узнать расценки.

Стриптизер быстро освободил сцену и ушел не доработав.

Сразу появилась эта же дама с подносом заставленным напитками разных цветов под яркими этикетками.

— Если что и возьмем, только чуть-чуть, — начал соблазняться Петр.

— Мы у них одни клиенты. Что они заработают, — с насмешкой удивился Виктор.

— У меня нехорошее предчувствие, хотя мы очень экономные, — насторожился Петр.

Дама поставила на стол все с подноса. Пока друзья изучали этикетки на бутылках, был принесен второй поднос, с которого морепродукты, жареное мясо запахом щекотали в носу и возбуждали страстную силу в желудках.