Я всё прорабатываю по частям. Пытаюсь действовать по методу голубей, когда кто-то роняет целый батон, — всё гигантское делить на посильные кусочки. Применяю это к работе и к жизненным кризисам. И к домашним делам, и к стряпне.
той зимой я обнаружила, что во мне что-то поломалось. Что именно, я не знала, а знала только, что забарахлила неведомая деталь, которая прежде, размеренно вращаясь, помогала мне не выбиваться из графика. Я поглядывала на тех людей вокруг, кто по-прежнему успешно справлялся со всем — дирижировал приготовлением обедов, карьерой и детьми. Kак же мне хотелось, чтобы мне напомнили, как это сделать. Я-то сбилась с ритма.
Пытаюсь действовать по методу голубей, когда кто-то роняет целый батон, — всё гигантское делить на посильные кусочки.
Kниги были для меня всей жизнью и наркотиком. Они «были живые и говорили со мной, — написал Генри Миллер. — У чтения в детстве есть существенный фактор, о котором мы склонны забывать, — физическая обстановка в тот или иной момент. Kак отчетливо, спустя годы, помнишь шершавость любимой книги, шрифт, переплет, иллюстрации и тому подобное. Kак легко припоминаешь место и время первого прочтения. Одни книги ассоциируются с болезнью, другие — с плохой погодой, одни — с наказаниями, другие — с наградами... Эти чтения — определенно „события нашей жизни“».
Неужели наше главное стремление в жизни — чем-то заполнить пустые места, возникающие оттого, что мы — всего лишь люди, чем-то отвлечься от печали, вокруг которой вращается наше существование? Неужели музыка и птицы нужны ему только в качестве утешения и больше низачем? Неужели наблюдения за птицами не имеют под собой интеллектуальных, экологических и творческих резонов?
Мне нравится малость. Нравится упрямая дерзость тех, кто стремится к малому.
Kогда-то я думала, что свобода — это такая вещь, которая где-то спрятана. Я разыскивала ее, обшаривая дом своей жизни, воображала, что найду ее, закатившуюся под кровать, задвинутую за комод.
Благодаря книгам я накопила огромный запас счастья, но, если говорить с собой начистоту, я понимаю, что они заодно лишили меня чего-то. Реальный мир я видела мельком, в промежутках между абзацами романов. Выводила на бумаге слова, когда могла бы стоять обеими ногами на земле.
Мир книг и реальный мир совместимы. Зна-ние — не противоположность страсти. Настоящее знание не тушит искры энтузиазма, высекаемые невежеством. Настоящая книга — не могильщик радости. Научные термины, которые учишься употреблять всё увереннее и ловчее, постепенно с ними осваиваешься, начинаешь включать в свой личный лексикон, — эти слова могут быть тайным ходом для страсти. Там, где кончается какое бы то ни было знание, начинаются нехоженые дебри.
Вот что мне подарила наша любовь: чувство, что у меня есть заземление, а значит, я вольна улетать далеко. Я знаю, что могу взять «отпуск», и муж не подумает, что я его бросила. Осознала: пускаться в авантюры в одиночку проще, когда знаешь, что кто-то вполглаза ждет твоего возвращения, что кто-то готов обеспечить тебе мягкую посадку и приветствовать тебя песней или шуткой
