Оглавление

Часть первая. В одном купе

Глава первая. ПОПУТЧИК

Довелось мне недавно возвращаться в северную столицу из дальней командировки поездом. Был конец апреля, сезон белых ночей еще не начался, и наш скорый шел полупустым. Народ, впрочем, подсаживался, но боль­шей частью в плацкартные и общие вагоны, так что к середине путешествия я по-прежнему находился в своем купе один, уже смирившись с мыслью о неодолимости дорожной скуки.

И тут появился он, мой попутчик.

Он вошел в купе вскоре после того, как поезд мягко тро­нулся от перрона небольшого райцентровского вокзальчика.

Это был молодой человек, стройный и худощавый, скорее, даже субтильный, что еще заметнее подчеркивал его коричневый, в круп­ную клетку пиджак с широкими плечами, бывший ему явно не по росту.

Молодой человек учащенно дышал, определенно запыхавшись под тяжестью средних размеров дорожной сумки, которую он бросил сейчас у двери. Его слабые, тонкие пальцы нервно подрагивали.

Я как можно приветливее улыбнулся попутчику, одновремен­но окинув его более внимательным взглядом.

У него была большая, несколько непропорцио­нальная голова. Пышная черная шевелюра открывала высокий лоб. Карие глаза смотрели сквозь линзы дорогих очков с любезной предупредительностью. Усики над чуть оттопыренной верхней губой только-только начали пробиваться, бородка же и вовсе состояла из не­скольких завивающихся волосков, но, несомненно, он давно уже вышел из юношеского возраста, относясь скорее к тому мужскому типу, представители которого сохра­няют моложавость до преклонных лет. Мне показа­лось, что ему около тридцати. Но если бы он сказал, что ему 25 или, напротив, 35, то я бы не удивился ни в том, ни в другом случае.

В целом же попутчик внушал доверие и даже сим­патию.

— Давайте знакомиться, — предложил я и по праву старшего первым протянул руку: — Владислав Иванович!

— Михаил! — Он вежливо склонил голову. — Про­сто Миша. — Ладонь у него была прохладная и влажная.

— Снимайте пиджак, Миша, — посоветовал я. — Наш проводник, похоже, пришел на железную доро­гу из банщиков. Топит так, будто здесь не вагон, а сауна.

Он кивнул и посмотрел на верхнюю багажную пол­ку, словно прикидывая, хватит ли у него сил, чтобы забросить туда сумку. Но, подумав, затолкал ее под столик. А пиджак так и не снял, хотя в купе было действительно жарко, и я сидел перед ним в майке.

Мне показалось, что он никак не может отды­шаться, и я из лучших побуждений придвинул к нему полуторалитровую пластиковую бутылку пива, почти полную.

— Угощайтесь, Миша!

Он энергично замотал головой, заявив, что прин­ципиально не употребляет спиртное, включая пиво, равно как и все прочие допинги. Затем пошарил в своей сумке и с таинственной улыбкой извлек из нее комплект дорожных шахмат.

— Не возражаете, Владислав Иванович?

— Если только скоротать время, Миша, — твердо ответил я. — Чую в вас сильного игрока. Вы вообще-то кто по профессии?

— Программист.

— Тогда вам и карты в руки!

— Нет-нет, шахматист из меня самый заурядный, уверяю вас! — принялся отнекиваться он. — Я даже теории не знаю. Просто люблю импровизировать… А вы где работаете, Владислав Иванович, если не сек­рет? — Последний вопрос прозвучал как бы невзна­чай, но я уловил в нем какой-то затаенный интерес.

— В экспедиции, — ответил я, не вдаваясь в по­дробности.

— В научной?

— Отчасти. — Вообще-то, я не любитель говорить в дороге на производственные темы.

— Понятно… — Он снова кивнул, будто занося мой ответ в какой-то особый реестр.

Признаться, поначалу предложение Михаила сыграть с ним в шахматы не­сколько насторожило меня. Я достаточно опытный путешественник и имею представление о тех спосо­бах, с помощью которых ловкие ребята могут втянуть скучающего пассажира в игру «на интерес» и культурно ободрать его, как липку. Подчеркнуто безобидный имидж Михаила, между прочим, идеально подхо­дил на роль такой вот «подсадной утки».

Но вскоре мои превентивные опасения рассеялись без следа. Попутчик со­вершенно не пытался усыпить мою бдительность тонко просчитанным проигрышем.

Шахматистом он был, конечно, сильным. Но не гроссмейстером. Он постоянно рисковал, пытаясь ценой ряда жертв завлечь главные силы соперника в безвыходную ловушку. Расчет иногда оправдывался, иногда нет. И уж тогда я не упускал своего шанса.

Общий счет, пожалуй, складывался в мою пользу, что, разумеется, ничуть меня не обольщало.

За игрой мы разговорились.

Михаил оказался интересным и умелым рассказчиком. Речь его журчала, как ручеек. Слова он выговаривал внятно, легко, вкусно, будто горох сыпал, паузы выдерживал в меру, не за­пинался и не повторялся, искусно владел интригой и умел поддерживать в слушателе, в данном случае — во мне, интерес к теме.

Вдобавок, как выяснилось, этот молодой человек обладал весьма об­ширными познаниями по части самых разнообразных сфер человеческой деятельности. Он играючи проводил парадоксальные параллели и аналогии, сыпал именами великих деятелей, датами, цитатами и ссылками.

— В древней Спарте многие годы правил царь Агесилай, — с многозначительным видом повел он одну из своих историй. (По правде говоря, для меня это имя оказалось в новинку.) — Но затем судьба повернулась к нему спи­ной, и бывший царь оказался на чужбине, став свое­го рода предводителем наемников. Однажды его с не­большим отрядом окружил в крепости враг, чье войско насчитывало свыше ста тысяч человек. В крепости не было никаких запасов — ни воды, ни пищи. Чтобы расправиться с ненавистным Агесилаем наверняка, враги повели вокруг городских стен в обе стороны глубокий ров. С каждым днем концы рва все ближе и ближе стремились друг к другу, грозя вскоре замкнуть кольцо и окончательно запереть осажденных, которые молились своим богам и уже готовились к смерти. Один только Агесилай с хитрой усмешкой погляды­вал со стены на упорные труды своих врагов. А было ему, между прочим, на тот момент за восемьдесят. Завидным здоровьем, понятное дело, он тоже не от­личался. Зато у него имелся хитрый план. И вот однажды в темную ночь Агесилай вы­строил свое небольшое войско и обратился к нему с речью. Он объяснил, что враги собственноручно уст­ранили опасность для осажденных, выкопав такой ров, что готовая его часть стала препятствием для них самих, лишая их численного превосходства в ру­копашном бою. Оставшаяся же узкая перемычка позволяла вести сражение на равных условиях, не опасаясь за свои фланги. То есть, теперь исход сражения зависел исключительно от крепости духа и доблести воинов. Выслушав своего военачальника, солдаты воодушевились и ринулись на прорыв. Победа была полной! — голос Михаила звенел, глаза сверкали воодушевлением, будто парень сам готовился к некоему рискованному прорыву.

— Любопытная история, — отозвался я.

— Разве она не учит, что гибкий ум, опирающийся на смелый дух, всегда и вез­де, при любом стечении обстоятельств может востор­жествовать над грубой физической силой, пусть даже имеющей многократный количественный перевес?! — воскликнул он, требовательно поглядывая на меня.

— Полагаю, этот спартанский царь был хорошим шахматистом, — предположил я. — Вот только не могу вспомнить: древние спартанцы знали про шахматы или нет?

Незаметно стемнело. Зажглось тусклое вагонное освещение.

Я невольно приметил, что с наступлением темноты Михаил как-то странно притих. Он вжался в угол, нахохлился, съежился, за­таился в своем большеразмерном пиджаке, который он так и не снял. От предложения разделить со мной ужин он отказался. Отказался даже от чая. Весь его рацион за день составили пакет апельсинового сока и кро­хотное пирожное.

С каким-то тревожным блеском в глазах наблюдал он за моими приготовлениями к чаепитию, точнее, за движениями складного ножа, который я как раз раскрыл перед собой.

Я собирался отрезать кружок копченой колбасы, но тут вагон дернуло, и соскочившее лезвие ножа чиркнуло меня по пальцу. Ранка была пустяковая, но кровь всё же выступила — две-три капли.

Досадуя, я прижал к пальцу бумажную салфетку и направился к проводнику за пластырем. Уже на выходе мельком глянул на Михаила и обомлел. Я знал, конечно, что вид крови — своей или чужой — действует на некоторых людей гнетуще. Но Михаил прямо-таки находился на грани обморока. Я поспешил избавить парня от дискомфортного зре­лища.

Когда через несколько минут я вернулся в купе, Михаил сидел на своей полке, вжавшись в угол.

— Вам больно? — покосился он на меня.

— Не о чем толковать, Миша. Обыкновенная царапина, для которой хватило кусочка пластыря.

Он дождался, пока я усядусь, затем выбрался из своего угла, слегка подавшись ко мне:

— Владислав Иванович, можно обратиться к вам с не совсем обычной просьбой?

— Почему бы и нет, Миша?

Он выдержал паузу, словно собираясь с душевными силами, затем спросил, заметно волнуясь:

— Вы не согласились бы выслушать один мой рас­сказ? Пожалуйста! Для меня это очень важно!

— Миша, нет ничего более естественного, чем выслушивать в дороге рассказы своих спутников, — примирительно отозвался я.

— Спасибо! — воскликнул он, при этом его острый кадык дернулся вверх-вниз. — Я только считаю своим долгом предупредить, что мой рассказ не очень-то короткий. И вы вовсе не обязаны слушать его до конца, притом, что он может показаться вам неинтересным. Вы даже можете заснуть, я не обижусь. Понимаете, я должен рассказать эту ис­торию кому-нибудь. Хотя бы и спящему. Может, так даже лучше. Но, знаете, я немножко присмотрелся к вам, и мне кажется, что вы захотите дослушать ее до конца. Во всяком случае, вы наиболее подходящий кандидат в слушатели из тех, кто встречался мне за последнее время. Только у меня будет к вам еще одна просьба: слушайте меня, не перебивая. Если появятся вопросы, я охотно отвечу на них в конце. Извините уж меня за настырность…

Хм! Так он ко мне присматривался? У меня воз­никло странное ощущение, что, несмотря на смирен­ный тон и поминутные извинения, мой попутчик-вундеркинд переполнен гордыней, едва маски­руемым чувством собственного превосходства над окружающими

Я придвинул к себе стакан с чаем.

— И о чем же вы собираетесь рассказать, Миша?

Глава вторая. ПРИЗНАНИЕ

Не стану утверждать, что в тот вечер трепетно ловил каждое слово Михаила. Напротив, я почти уверен, что пропустил мимо ушей какие-то подробности начальной фазы его рассказа.

Но позднее, через две-три недели, когда события приняли совершенно невероятный оборот, я всё же пришел к выводу, что ничего существенного из прозвучавшего в купе я не упустил.

Вот его рассказ, за максимальную точность кото­рого ручаюсь.

— Во избежание каких-либо недоразумений позволю себе из­менить имена и топонимику, относящиеся к произо­шедшему, — начал Михаил.

Так вот. Предыстория вкратце такова.

Я закончил школу в одном небольшом городке средней полосы России, после чего поступил в пре­стижный питерский вуз. В другой вуз, тоже питер­ский и тоже престижный, поступила моя однокласс­ница Саша — чудесная, редкой доброты девушка, притом большая умница. Я всегда относился к ней очень хорошо, несмотря на то, что меня она почти не замечала. То есть, замечала, конечно, но считала, как бы это сказать, — ну, большим ребенком. Ладно, дело не во мне. Я ни на что и не рассчитывал. Просто желал ей счастья. По Пушкину: «…как дай вам бог любимой быть другим!» Я ничуть не сомневался, что Саше уготована счастливая судьба. И вдруг, уже после завершения учебы, произошла страшная беда. Саша ушла из жизни. Я был потрясен, полагая, одна­ко, что всему виной трагический, трижды нелепый случай. Но вот некоторое время спустя в моих руках оказался до­кумент, из которого однозначно следовало, что в ги­бели Саши виноват — целиком и полностью, без ка­ких-либо смягчающих вину обстоятельств — некий господин, житель нашей северной столицы, которого я здесь назову Ухватовым.

Исподволь возникло желание взглянуть на него. И вообще узнать о нем побольше.

Ухватов оказался бизнесменом средней руки. У него был собственный офис с секретаршей, маши­на, квартира в хорошем районе, дача в ближнем пригороде. Жил он вдвоем со своей второй женой Анной, ми­ловидной, стройной дамой, которая была лет на 10—12 младше его. Самому Ухватову на тот момент исполнилось 39. Был у него, кажется, сын от первого брака, который обитал отдельно и почти не общался с отцом. Первая жена Ухватова повторно вышла замуж и тоже не общалась с бывшим супругом.

А вот новый брак Ухватова не заладился. По слу­хам, Ухватов горел желанием снова развестись, но ни за что не хотел делить имущество. И будто бы у него с Анной был заключен брачный контракт, в соответст­вии с которым жена не получала ничего лишь в том случае, если причиной развода становилась ее супру­жеская измена. И будто бы Ухватов умышленно вел себя так, чтобы спровоцировать жену на адюльтер.

Все эти сведения я собрал на стороне прежде, чем лицезреть этого негодяя вживую.

Напротив его офиса помещалось небольшое кафе с широкими окнами. Там я и расположился однажды в конце рабочего дня за бутылкой минералки.

Ухватова я вычислил сразу же, едва тот вышел из подъезда и направился к своему темно-синему «Фор­ду». Водил машину Ухватов сам.

Фигурой он напоминал сильно разжиревшего Гер­кулеса, выражением же лица — самодовольного, сы­того кабана, готового, впрочем, в любой момент пустить в ход клыки и копыта. Такое вот сложилось первое впечат­ление об этом субъекте, и оно, отмечу, несколько забегая вперед, оказалось очень точным.

Два-три дня я ходил за ним буквально по пя­там. Мне хотелось понять только одно: мучает ли его раскаяние за содеянное? Ведь по его вине погибла чудесная молодая женщина!

Увы! Он будто вычеркнул из памяти недавнюю тра­гедию. Забыл о ней — вальяжный сибарит, жизне­люб, любитель хорошеньких женщин, застолий, пик­ников, приятных поездок и прочих земных радостей. А Саша уже больше года лежала в земле. Клянусь, если бы я почувствовал в нем хоть толику внутренней боли, то отошел бы скорбно в сторону. Но мог ли я смириться с его ци­ничным пренебрежением светлой памяти Саши? Ведь он даже аппетита не потерял! Не-ет, Ухватов должен был ответить за свою преступную низость. Я не имел права его прощать! Да и не хотел.

И вот, собрав оказавшиеся у меня документы, я отправился к известному адвокату, о юридических та­лантах которого одно время трубила вся пресса. Меня интересовал только один вопрос: существует ли возможность привлечь негодяя Ухватова к ответу? Адвокат растолковал мне, что Ухватов не подлежит уголовному преследованию, что тут можно вести речь разве что о нравственном осуждении. Более того. Если я подам иск и доведу дело до суда, то Ухватов, наверняка, выиграет процесс и, со своей стороны, сможет настаи­вать на материальной компенсаций за причиненный ему моральный ущерб. Более того: при известной настойчивости он без труда может добиться этого. Вот так.

Что же мне оставалось? Отступить в скорбном молчании? О нет! Только не это! Я дол­жен был что-то предпринять. Но что? Этого я еще не знал.

В моей голове крутилась какая-то бесконечная пе­страя карусель, но ни одна стоящая идея, как гово­рится, не выпадала в осадок. Я решил продолжить свои наблюдения за Ухватовым, сделав их более ос­новательными, в надежде, что сам ход событий под­скажет мне верное решение.

Как раз в этот период — шла середина мая — Ухва­тов перебрался на дачу, расположенную в одном из живописных пригородов Питера, в благоустроенном, обжитом поселке, главной достопримечательностью которого было озеро, ну… назову его для оригиналь­ности Овальным. Да, пусть будет озеро Овальное.

Поселок же назову Васильками. Здесь и вправду вдоль всех обочин синели удивительно яркие, чудные васильки.

Глава третья. ДАЧА УХВАТОВА И ЕЕ ОБИТАТЕЛИ

Васильки — довольно крупный поселок. С почтой, аптекой, магазинами. В дачный сезон здесь дополни­тельно открывается с десяток ларьков, киосков и прочих торговых точек, а также пивбар, которому в этой истории принадлежит далеко не последняя роль. Поселок вытянут с севера на юг этаким полуме­сяцем, охватывающим озеро с восточного берега.

Само озеро и вправду имеет форму большого, почти правильного овала. Его чаша лежит в низинке, обра­зованной склонами пологих, поросших соснами хол­мов и песчаных дюн. Песок здесь особенный — чистейший, рассыпчатый, почти белый, сверкающий на солнце, будто мириады крошечных жемчужин. На пляже в погожий день яблоку негде упасть.

Зато противоположный берег — западный — почти не тронут цивилизацией. Буквально к воде подступает густой буреломный лес. Говорили, что берег там топкий, болотистый, и что в прибрежных камышовых зарослях водится самая опасная в наших краях разновидность гадюки. Впрочем, нельзя ис­ключить, что эти слухи намеренно распускали мест­ные жители, дабы отвадить от урожайного леса заез­жих грибников и сборщиков ягод.

Как бы там ни было, в последние годы Васильки определенно вошли в моду. Многие участки скупили здесь состоя­тельные горожане, возведя особняки в два и даже в три этажа с вычурными балконами, параболически­ми антеннами и высоченными заборами. В то же время сохранилось немало деревянных доми­ков с мансардами и верандами в стиле «дядя Ваня». Вот один из таких до­миков — старый, но отнюдь не ветхий, двухэтажный — и купил Ухватов, причем совсем недавно, в позапро­шлом году. То есть здесь, в Васильках, Ухватов был практически новоселом. На тот момент, разумеется. Прошу запомнить это обстоятельство…

Его участок располагался в центральной, наиболее благоустроенной части