но никто особо не старался. Кости срастили, внутреннее кровотечение остановили – и на этом все. С поврежденными тканями уже не работали. Да и разорванные нервы не сращивали. Отсюда боли.
– А что сейчас?
– Сейчас к лечению подходят со всевозможным старанием. Но госпожа Лиззард слаба, а целитель осторожен. Следовательно, этот процесс займет какое-то время.
– А что с чиновником, который маму похитил? – спросил Павел.
– Его ждут рудники, – пожал плечами милорд Верд. – Уголовную полицию – расследование и переформирование.
– Мне помогли там, – тихо сказала я. – Дважды.
– Когда будете в силах, расскажете, кто это был? Я возглавляю комиссию по работе Уголовной полиции, и мне очень важно это знать.
Я кивнула. Потом вспомнила свое обещание:
– Кстати, человек, который мне помогал… – я не решилась говорить при детях слово «палач», – очень
- Я выбрал нескольких человек, мнение которых для меня важно. В глазах которых мне хочется выглядеть… Прилично. И все. Мнения остальных для меня попросту не существует. Иначе бы я с ума сошел кому-то что-то доказывая.
Утро началось с того, что я почувствовала себя как-то странно. Голова была не моя – по крайней мере, слушаться меня и отрываться от пола, на который мы и покидали спальники, она не собиралась.
