Любовь, опрокинувшая троны

Александр Прозоров

И сможете обсудить все детали возможного союза! Но только не сейчас! У меня в доме бал! Бал – это место для любви и веселья, а не для серьезных разговоров. Праздник, друзья мои, праздник!

– Мое почтение, пан Мнишек. – В этот раз первым отступил царевич. – Надеюсь, вскоре мы станем добрыми друзьями и близкими родственниками.

– Мое почтение, Дмитрий Иванович, – выдавил из себя улыбку воевода. – Я подумаю над твоим предложением.

Нескладный паренек растворился в толпе, а сандомирский воевода задумчиво пригладил бороду:

– Мне так показалось, князь Адам, он и вправду намерен жениться на моей Марине?

– Мальчики двадцати лет иногда влюбляются, друг мой, – положил ладонь ему на плечо правитель Приднестровья. – Иные даже с первого взгляда. Не нужно гневаться. В конце концов, ты можешь ему просто отказать. Однако не забывай, пан Юрий, что к тебе сватается законный наследник русского престола и весьма возможный будущий царь.

– Я не гневаюсь, княже, – покачал головой сандомирский воевода. – Я думаю. Когда к твоей дочери сватается наследник русского престола, всегда есть над чем подумать. Мне кажется, Дмитрий был искренен в своем порыве и вполне серьезен…

Князь Вишневецкий, успокоившись, похлопал друга по плечу и тоже растворился в шумной, веселой толпе. Воевода же, потеряв интерес к веселью, отправился в свои покои, и оказался немало удивлен, обнаружив там сидящую у распахнутого окна дочь.

– Марина? Отчего ты здесь? Почему не танцуешь, не веселишься со всеми?

– Разве ты не видел прицепившегося там ко мне кривобокого карлика, отец? – откинула назад свою изящную голову юная дева. – Он прилип ко мне, как рыбья чешуя, едва только добрался до руки, и больше не отпускал! Насилу ускользнула… Мне знаком сей сальный взгляд. Он собирался приставать ко мне весь вечер, танец за танцем и увязаться за мною в ночи! Нет уж, нет уж! Лучше я пересижу полчасика здесь. Уродец, потеряв меня, отвлечется

губы большие и алые, густые черные брови; плечи широкие, стан узкий, платье самоцветами усыпано. Истинно сказочная княжна!

– Февраль ведь на улице, морозы-то какие! – напомнила «сказочная княжна». – Вот, милая, возьми… Выпей, согрейся!

Красавица протянула Ксении серебряный, покрытый яркой эмалью ковш, полный темной, как кровь, и пахнущей корицей жидкостью. Гостья взяла угощение, поднесла к губам… И только после нескольких глотков поняла, что это вовсе не сбитень, как она ожидала, а горячее донельзя, сладкое немецкое вино с пряными приправами! Обжигающий хмель жадно ворвался в действительно остывшее после долгой прогулки тело, стремительно наполнил жилы, ударил в голову, зашумел, закружил, успокаивая тревоги, расслабляя и убаюкивая, возвращая женщине ощущение полусбывшейся сказки. Щеки гостьи порозовели, дыхание выровнялось, на губах появилась улыбка.

– Легче? – забрала опустевший ковшик княгиня.

Ксения кивнула, чуть поколебалась, а затем расстегнула крючки на груди и скинула охабень на лавку рядом с собой, оставшись в сарафане из бежевого тонкого сукна с вышивкой на груди и в круглой горностаевой шапке.

– Еще испей… – ласково предложила княжна, наполнив ковш из пузатого самовара, придуманного на Руси как раз

ничего не понимающую и не сопротивляющуюся горожанку и тут же, пока в толпе не появилось каких-нибудь новых недобрых мыслей, послал гнедого вскачь.

Переулок, вправо, перекресток – шум позади стих, увезшего свою жертву боярского сына преследовать никто не пытался. Да и зачем? Федора Никитича и вправду знала вся Москва, сбитую женщину он при многих свидетелях забрал. Коли несчастная пропадет – сразу ясно, с кого спрос. Посему шалопаю куда проще выйдет от причиненной беды серебром откупиться, нежели недоброе чего затевать.

В том, что откупиться разгульному боярину будет несложно, тоже никто ничуть не сомневался.

Давным-давно прошли те времена, когда худородные боярские дети Захарьины с хлеба на воду перебивались и на места выше сотника на службе не вырастали. После того как сорок лет тому назад государь Иван Васильевич влюбился в дщерь Романа Юрьевича и возвел ее на престол, милости потекли на эту семью рекой. И звания высокие, и пожалования земельные, и дары щедрые. Ныне уже не дом простой они могли себе в столице завести, а просторное подворье в Зарядье; не просто избу срубить, а возвести хоромы кирпичные, со стенами вычурными, грановитыми, да в три жилья, да с черепичной кровлей, да на белокаменной подклети и с каменным крыльцом. И двор у них был вымощен не тесом или плашками, а