И сможете обсудить все детали возможного союза! Но только не сейчас! У меня в доме бал! Бал – это место для любви и веселья, а не для серьезных разговоров. Праздник, друзья мои, праздник!
– Мое почтение, пан Мнишек. – В этот раз первым отступил царевич. – Надеюсь, вскоре мы станем добрыми друзьями и близкими родственниками.
– Мое почтение, Дмитрий Иванович, – выдавил из себя улыбку воевода. – Я подумаю над твоим предложением.
Нескладный паренек растворился в толпе, а сандомирский воевода задумчиво пригладил бороду:
– Мне так показалось, князь Адам, он и вправду намерен жениться на моей Марине?
– Мальчики двадцати лет иногда влюбляются, друг мой, – положил ладонь ему на плечо правитель Приднестровья. – Иные даже с первого взгляда. Не нужно гневаться. В конце концов, ты можешь ему просто отказать. Однако не забывай, пан Юрий, что к тебе сватается законный наследник русского престола и весьма возможный будущий царь.
– Я не гневаюсь, княже, – покачал головой сандомирский воевода. – Я думаю. Когда к твоей дочери сватается наследник русского престола, всегда есть над чем подумать. Мне кажется, Дмитрий был искренен в своем порыве и вполне серьезен…
Князь Вишневецкий, успокоившись, похлопал друга по плечу и тоже растворился в шумной, веселой толпе. Воевода же, потеряв интерес к веселью, отправился в свои покои, и оказался немало удивлен, обнаружив там сидящую у распахнутого окна дочь.
– Марина? Отчего ты здесь? Почему не танцуешь, не веселишься со всеми?
– Разве ты не видел прицепившегося там ко мне кривобокого карлика, отец? – откинула назад свою изящную голову юная дева. – Он прилип ко мне, как рыбья чешуя, едва только добрался до руки, и больше не отпускал! Насилу ускользнула… Мне знаком сей сальный взгляд. Он собирался приставать ко мне весь вечер, танец за танцем и увязаться за мною в ночи! Нет уж, нет уж! Лучше я пересижу полчасика здесь. Уродец, потеряв меня, отвлечется
губы большие и алые, густые черные брови; плечи широкие, стан узкий, платье самоцветами усыпано. Истинно сказочная княжна!
– Февраль ведь на улице, морозы-то какие! – напомнила «сказочная княжна». – Вот, милая, возьми… Выпей, согрейся!
Красавица протянула Ксении серебряный, покрытый яркой эмалью ковш, полный темной, как кровь, и пахнущей корицей жидкостью. Гостья взяла угощение, поднесла к губам… И только после нескольких глотков поняла, что это вовсе не сбитень, как она ожидала, а горячее донельзя, сладкое немецкое вино с пряными приправами! Обжигающий хмель жадно ворвался в действительно остывшее после долгой прогулки тело, стремительно наполнил жилы, ударил в голову, зашумел, закружил, успокаивая тревоги, расслабляя и убаюкивая, возвращая женщине ощущение полусбывшейся сказки. Щеки гостьи порозовели, дыхание выровнялось, на губах появилась улыбка.
– Легче? – забрала опустевший ковшик княгиня.
Ксения кивнула, чуть поколебалась, а затем расстегнула крючки на груди и скинула охабень на лавку рядом с собой, оставшись в сарафане из бежевого тонкого сукна с вышивкой на груди и в круглой горностаевой шапке.
– Еще испей… – ласково предложила княжна, наполнив ковш из пузатого самовара, придуманного на Руси как раз
ничего не понимающую и не сопротивляющуюся горожанку и тут же, пока в толпе не появилось каких-нибудь новых недобрых мыслей, послал гнедого вскачь.
Переулок, вправо, перекресток – шум позади стих, увезшего свою жертву боярского сына преследовать никто не пытался. Да и зачем? Федора Никитича и вправду знала вся Москва, сбитую женщину он при многих свидетелях забрал. Коли несчастная пропадет – сразу ясно, с кого спрос. Посему шалопаю куда проще выйдет от причиненной беды серебром откупиться, нежели недоброе чего затевать.
В том, что откупиться разгульному боярину будет несложно, тоже никто ничуть не сомневался.
Давным-давно прошли те времена, когда худородные боярские дети Захарьины с хлеба на воду перебивались и на места выше сотника на службе не вырастали. После того как сорок лет тому назад государь Иван Васильевич влюбился в дщерь Романа Юрьевича и возвел ее на престол, милости потекли на эту семью рекой. И звания высокие, и пожалования земельные, и дары щедрые. Ныне уже не дом простой они могли себе в столице завести, а просторное подворье в Зарядье; не просто избу срубить, а возвести хоромы кирпичные, со стенами вычурными, грановитыми, да в три жилья, да с черепичной кровлей, да на белокаменной подклети и с каменным крыльцом. И двор у них был вымощен не тесом или плашками, а
– Обычай соблюдать надобно, и дверь завсегда на юг делать, – пояснил Петр Иванович. – Тогда на рассвете солнце через вход третью решетку освещает, к девяти утра пятую, в полдень седьмую. И так до заката на десятой решетке. Очень удобно. Чуть полог шелохнулся, и ты сразу время точное видишь.
«Романовы» – это просто кличка.
Таким образом, за всей историей со свержением Годуновых и возведением на престол царя Дмитрия Ивановича явственно просматривается серая тень монахини Марфы – быть кардиналом женщине не полагается по церковному уставу. Ксения оказалась единственным человеком из числа «опальных», засветившимся в активной политической борьбе. Вот тебе и «худородка из провинции»!
Ксения Шестова: женщина-коварство
– Отворяй, Марфа! Волею всей земли Русской и народа православного твой сын Михаил избран на великое царствие! Покажи его нам!
– Подите вон! Сына своего не отдам! Последнюю кровиночку свою вам на растерзание не допущу! Не отда-ам! Убирайтесь прочь!!! Нет! Не отда-ам!
Шестнадцатилетний Михаил сидел в это время в дальней светелке и пытался разглядеть происходящее снаружи через радужное слюдяное окно.
До его венчания на царство оставалось еще целых пять месяцев.
До его встречи с любовью – четыре года.
И в силу семейной традиции – любовь царя Михаила тоже заставит вздрогнуть всю огромную православную страну.
Это было время, когда любовь и счастье победили везде.
Ну а там… Как Господь решит. Коли не помрет, то выживет.
