Человек многое сам выбирает, – сказал я, – это верно. Но есть одно обстоятельство, которое от него никак не зависит. Самое важное обстоятельство, оно называется – смерть. Никто не может знать, когда она придёт; это незнание и придаёт жизни смысл. Человек любит жизнь, потому что она конечна. А когда придёт смерть – решает судьба, природа и Бог
Запомнить – запомню, – пообещал я. – Но то, что ты сказал, никому не передам. Нельзя отступаться от веры.
– Я не отступился! – раздражённо возразил Читарь. – Я засомневался! Это другое! Не бывает разума вне сомнения! И я не просил тебя кому-то говорить, просил лишь запомнить! Оно само скажется, само из тебя выскочит, если на то будет Божья воля! Знаешь, сколько на земле пустынных мест, никому не доступных? Почему нам нельзя уйти в такое место, нам всем, деревянным, устроить скит, да и жить-поживать, никого не опасаясь? Без паспортов и прочих государевых бумажек? Зачем нам мечта о союзе с живыми смертными, если уже понятно – не будет никогда такого союза? Они и меж собой не умеют жить в согласии, чего уж про нас говорить? Они нас создали, это верно, они нас почитали, это тоже верно, мы им за это благодарны, – но зачем вожжаться с ними? Благодарными можно быть и на расстоянии! Да, я усомнился и возроптал, – но мои помыслы чисты, может, чище, чем когда-либо; не за себя я болею, и не за деревянных людей, а за всех – и смертных, и бессмертных! И возроптал я не перед лицом смерти, как ты думаешь, – моя смерть ещё не здесь, я ещё поживу! И даже на машине погоняю! Треснувший, лопнувший, я ещё побуду с вами, рано вы меня хороните!
Это известно, брат, – сказал я. – Однако слова пророка направлены против языческих идолов. Мы же ими не являемся.
– Мы-то не являемся, – ответил Читарь, – но Параскева, издолбленная твоими трудами, – она и есть такова! И поднять её следует не жиром, а шерстью и льном, пряжей и куделью. Запомни это, брат; а если меня не станет, передай другим. Коли есть желание поднять эту женщину – поднимайте её, обвивая тело пряжей. У меня такого желания нет. Открой глаза, братик мой, неужели не видишь, что сам Господь не хочет, чтобы она восстала? А может, он не желает, чтобы восстали и другие? Может, не надо нам больше плодиться? Нашему племени нет счастья, мы все – беглецы. Может, всем нам следует разойтись по монастырям, по кельям, и там успокоиться?
– “Довлеет ти к укреплению” есть слова, услышанные протопопом Аввакумом Петровым во дни его заточения в Братском остроге, в земле Даурской, в 1659 году, и слова эти были – от ангела, и с этими словами протопоп Аввакум чудесно обрёл миску штей и спасся сими штями от голодной смерти. Это первое. А второе – сам же Аввакум Петров, мученик, назван в честь другого Аввакума, восьмого из двенадцати малых пророков, а слова того Аввакума, пророка, таковы: “Что за польза от истукана, сделанного художником, этого литого лжеучителя, хотя ваятель, делая немые кумиры, полагается на своё произведение? Горе тому, кто говорит дереву: «Встань!» и бессловесному камню: «Пробудись!» Научит ли он чему-нибудь? Вот, он обложен золотом и серебром, но дыхания в нём нет”.
И ещё кто-то был за моей спиной, но я не знаю, кто, ибо был распят. И вот буря приблизилась, и ударила молния, и овцы закричали, и ветер сдул с них шерсть, и льняные стебли полегли. И ангел, устоявший перед бурей, указал мне на шерсть и на лён и сказал: “Довлеет ти к укреплению!” И улетел. И тот, кто был за моей спиной, тоже пропал.
Ты не знаешь, велик или мал твой народ. Не знаешь имён тех, кто его ведёт. Существуют ли хроники, записана ли история твоего народа. Как и почему одни твои братья встают живыми, а другие – нет. Ты обитатель всеобъемлющего мистириума. Тебе неведомо, существует ли наука, объясняющая твоё существование. Твоя судьба – шагать во тьме, подсвечивая себе малым огоньком. Это трудно, почти невыносимо. Любая физическая мука ничего не значит в сравнении с мукой разума, пребывающего в неведении.
Но тебя приучают мириться с неведением, и ты привыкаешь.
К незнанию тоже привыкаешь. Всю жизнь живёшь в обстоятельствах тайны. Главный постулат, внушённый тебе, гласит: незнание есть благо, условие выживания. Первые христиане жили так же: таясь ото всех, секретно встречаясь по ночам в отдалённых пещерах, иначе – damnatio ad bestias, смерть от звериных клыков.
Главное, что ты её любил. Когда ты режешь скульптуру, ты её любишь. Когда музыкант сочиняет мелодию, он любит её всем сердцем. Твоя мастерская была храмом. Скульптура впитала твою любовь. Очевидно, ты, братец, очень хороший резчик. Великий дар в тебе. Ей хватило твоей любви, чтобы встать. Вот такое объяснение. Из него следует простой вывод – сделай его сам.
