Сергей Николаевич Куприянов

Жизнь глазами пессимиста

Рассказы

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Сергей Николаевич Куприянов, 2018

Сборник рассказов, герои которых — простые люди, не героических профессий, не выдающихся способностей, живущие в разное время от войны до настоящего. Смешные и трагические, волевые и бесхребетные, трогательные и раздражающие. Такие, какие мы есть и какие нас окружают.

18+

ISBN 978-5-4474-8523-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Жизнь глазами пессимиста
2. Гей-парад
3. Деточка
4. Детское
   1. Банан
   2. Крокодил
   3. Моя любовь — Венгрия
   4. ППШ
5. Enjoy Coca-Cola
6. Ласточка
7. Иллюстратор
8. Память
   1. I. Нагартава
   2. II. Стул и велосипед
   3. III. Клубника
9. Нинка
   1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
   5. 5
   6. 6
   7. 7
   8. 8
   9. 9
   10. 10
   11. 11
   12. 12
   13. 13
   14. 14
   15. 15
   16. 16
   17. Эпилог
10. Пьеса в стиле «soul»
11. Пятерочка
12. СвингСвинг — (англ. Swing — качаться, раскачиваться) — ритмический рисунок, употребляемый в джазе. — парный танец. — боковой удар с дальнего расстояния. — обмен сексуальными партнерами между парами.
    1. 1
    2. 2
    3. 3
    4. 4
    5. 5
    6. Эпилог
13. На Бахмутской дороге
    1. 1
    2. 2
    3. 3
    4. 4
    5. 5
    6. Эпилог
14. Черно-белый портрет

Гей-парад

Маленький шахтерский городок, затерявшийся реди терриконов и отвалов некогда громкой стахановской славы, дремал на раскаленном июльском солнце. Мирный сон городка изредка нарушался грохотом мчавшейся по ухабам машины, прозванной в народе «говновозкой», с красивой, прописью в стиле «Жигулевское», выведенной на боках бочки надписью — «Отсосем» и телефонами Лехи и Тохи Шимко. Братья — близнецы, отслужив в ВДВ и вернувшись в родной город, из металлолома, оставшейся от автоколонны шахтоуправления, собрали «Газон» и стали оказывать услуги населению. Бизнес оказался довольно прибыльным. Дома в городке, в основном, были частными, а потребности населения «до ветру» не прекращались даже в самые нелегкие времена. Хотя бизнес братьев пах не очень респектабельно, почет и уважение у них были заслуженные. Да и у девушек они были на особом счету. Веселые и бесшабашные братья пользовались бешенным успехом у женского населения городка, за что заработали прозвище, которое при детях старались не произносить.

Небольшая передышка между отопительными сезонами несколько расслабила городского Голову Ивана Степановича Пузикова. Невысокий, лысый, немолодой мужчина мысленно уже планировал, как будет проводить свой очередной отпуск, который проводил традиционно, по-семейному, одну часть на даче, а вторую, ездил в Крым. Никакой Турции и Египта не признавал, отчасти потому, что боялся, что могут пойти разговоры, отчасти по привычке. Головой он был уже давно. Пережив несколько выборов и, видимо, поскольку в городишке не осталось никакой сколько-нибудь привлекательной промышленности или других лакомых кусков, конкуренцию, ни из области, ни из местных ему никто не желал составлять, кроме предводителя местных коммунистов и зама в одном лице Петра Сергеевича Куницына, с которым проработал еще в райкоме партии. Все было достаточно предсказуемо. И дни тянулись один за другим, неотвратимо приближая Ивана Степановича к долгожданной пенсии. Звонок из области застал Голову в кабинете.

— Иван Степаныч, доброго здоровья, дорогой, — баритонил областной начальник — Тут вот какая, понимаешь, задача. К тебе приедет делегация, иностранная, человек пять. Ты встреть их, ну, как полагается….. вот…

Нехорошее предчувствие заставило Ивана Степановича приподняться. Что — то эти паузы в трубке и многозначительное «Понимаешь, задача», с его — то опытом и чутьем на разные политические веяния и колебания, несколько обеспокоили. «За каким чертом они к нам едут? Может родственники погибших немцев во время войны?», — промелькнуло у Ивана Степановича.

— Общим так. Тебе необходимо организовать… гей-парад в это воскресенье…, — резанул напоследок начальник, не желая держать необычное предложение в себе.

— Не понял, — Николай Викторович… парад…. Так день освобождения еще… — не совсем понимая, что от него требуется, произнес Иван Степанович.

— Ты меня хорошо слышишь? Гей — парад. Ты что телевизор не смотришь? Мы движемся в Европу и, как её… гомофобия, там наказуема. Там президенты педи…., эти, геи и ничего, процветают.

— А где я тебе их возьму? Вы чё там? Какой гей — парад? Вот у себя и проводите, в области, — взял себя в руки Иван Степанович.

— Да ты не ерепенься. Общественность организуй, наверняка есть у тебя, эти, геи, понимаешь, только скрываются. Вот проведешь парад и увидишь сколько их. А у нас нельзя, не время, народ будоражить зря, еще инциденты могут быть, а там иностранцы. А у тебя тихо, спокойно. Кто там, что скажет.

— Я всего ожидал от тебя, Николай Викторыч, но такой….

— Вот проведешь парад и в отпуск. Все. Это решение губернатора, так, что я тут бессилен.

Иван Степанович медленно опустился в кресло, повесил трубку и уставившись в одну точку бормотал: «Гей — парад, гей — парад…» Растянув еще и так болтающийся галстук, он нажал кнопку селектора:

— Наташа, собери ко мне всех замов на …. 16 часов, милицию тоже. И директора института, как её …. Элеонору…. Ну ты поняла.

— Хорошо, Иван Степанович, — ответила девушка в динамике.

Ровно в 16—00 в кабинет зашел Петр Сергеевич, высокий, седой, несколько ссутулившийся мужчина, вечный зам и оппонент Головы:

— По какому вопросу совещание, Иван Степаныч?

— Проходи, сейчас все соберутся, все расскажу.

Через минуты три собрались все приглашенные.

— А где наша наука?

— Элеонора Николаевна в отпуске, я вместо неё, — вскочил носатый мужчина лет 35, с жирными слипшимися волосами зачесанными на бок.

«Гоголь…», — подумал Иван Степанович. Показал рукой, что бы тот садился. Набрал воздуха и начал совещание.

— Сегодня позвонили из области с необычным заданием, — Иван Степанович приостановился и набрал воздуха, — Мы должны провести у нас в городе… гей — парад…

В воздухе повисла тревожная пауза. Иван Степанович окинул присутствующих и увидел в глазах не просто удивление, а как будто вместо городского Головы сидел инопланетянин. Иван Степанович, промокнул пот, предательски выступивший на лысине и не давая опомниться продолжил:

— Не удивляйтесь, это… считайте, решение окончательное и возражения не принимаются…

— Иван Степаныч?! Это что?! Провокация? — опомнившись первым, возмущенно вскочил коммунист. Все зашевелились, поднялся шум.

— Тихо, тихо, — пресек Голова, — Мы организуем мероприятие, приедут иностранцы. Проведем торжественное шествие, ну как День города… кстати он у нас в июле, вот и совместим. Ответственным за проведение буду сам. Милиция… — Начальник городской милиции кивнул, — порядок, понятно, образование… понимаю, что каникулы…. совместно с… — Иван Степанович посмотрел на «Гоголя», тот встал, — только не надо кричать на всех углах тихо проведем и всё. Больше сознательной молодежи…

— Когда мероприятие? — спросил начальник милиции

— В это воскресенье.

Встал Петр Сергеевич, не дождавшись поручений, решительно швырнул на стол ежедневник, тот, громким шлепком упал на стол. Присутствующие вздрогнули.

— Я, Иван Степанович, категорически заявляю о своей принципиальной позиции, коммунисты города не пойдут на этот шабаш распутства, а будут активно противодействовать этому сборищу. Это же, как можно…, — возмущенно протянул руки к небу Петр Сергеевич, — Мы соберем митинг против этой провокации…

— Сядь, Петр Сергеевич, — Голова скорчил мину как при зубной боли, — Как коммунист митингуй сколько угодно, в рамках закона, а как мой зам… будь добр… организуй проживание, питание, ну, культурную программу они сами себе организуют. А принципиальная позиция это хорошо, а вот когда церковь открывали, где была твоя принципиальность? В первых рядах? — Петр Сергеевич хотел возразить, но Голова замахал руками не терпящих возражений, — Как-то гибче надо…. Мы, как ни как в Европу идем, к демократии, а там знаете…. права человека, в общем понятно….

«Гоголь» — преподаватель философии и психологии в местном филиале областного университета, организованного отсутствующей Элеонорой Николаевной, на базе, руководимого ею ПТУ горных специальностей. Когда единственную шахту закрыли, да и набор учеников становился с каждым годом все сложней, Элеонора Николаевна быстро сориентировалась в новых пристрастиях молодежи к знаниям и организовала филиал с модными специальностями, новыми, труднопроизносимыми названиями и, по большому счету, малопригодными в местных условиях. Так, городок стал наполняться молодыми специалистами в области менеджмента, юриспруденции, международной экономики.

Эдуард Петрович, как звали «Гоголя, был в юности довольно прилежным студентом, не имевший особых дарований или наклонностей, вел себя скромно, даже несколько замкнуто. Не участвовал в студенческих бурных попойках, не ходил на дискотеки, шарахался от девушек как от прокаженных. По своей глубокой наивности, искренне надеялся, что к нему, однажды, подойдет красавица и предложит сама с ним познакомится. Время шло, красавицы все не подходили и комплексы уходили все глубже внутрь Эдуарда Петровича. И даже, будучи уже преподавателем, несколько терялся, когда к нему обращались девушки, его бросало в пот, походка становилась неуверенной. Ему, почему-то, казалось, что все они как-то издевательски смотрят на него. Его это жутко раздражало, он замыкался, уходил в себя и наблюдал за ними только с расстояния. Закончив университет, Эдик попытался закрепиться в области, поменял несколько работ, но случай свел его с Элеонорой Николаевной, энергичной и пробивной бабенкой и он остался в городке.

Совещание у Головы стало для Эдика знаковым. Не то, что его тянуло к мужчинам, нет. Скорее к женщинам, но с ними у него складывалась, вернее, не складывалась история. И он решил, что, назло им, станет геем. Не так чтоб настоящим, а борцом за права гомосексуалистов, общественным деятелем. В воображении рисовалась перспектива одна интересней другой. Он возглавит движение в городке и может, даже пострадает, но потом о нем узнают его заметят… Его будут приглашать на разные мероприятия, будут на перебой брать интервью… И девушки увидят каким он стал знаменитым и сами станут искать с ним знакомства. Но он останется холоден и не приклонен. Эдику даже стало немного жалко девушек. «Но, — успокоил он себя, — посмотрим по обстоятельствам». «Главное, — думал Эдик, — надо проявить себя в организации парада». Решая не откладывать в долгий ящик эту безумную идею, Эдик решил: «Завтра же пойти на прием к Голове и предложу ему свою кандидатуру». Всячески обдумывая варианты предстоящего разговора, Эдик так разволновался, что уснул только к часам двум ночи, ворочаясь и мысленно споря то с Головой, то с родителями.

Утром, какая-то тревожная мысль разбудила Эдика. Он почувствовал себя каким-то резиновым, его, как бы растягивали в разные стороны. Страх общественного мнения, разговор с Головой, держал его в кровати, а мысли, что этим он может изменить свою жизнь и перед ним откроются новые горизонты, тянули вперед. И все же Эдик решился помочь вторым. Он встал, начал судорожно собираться, и с криками матери: «Куда ж ты не емши!» выскочил со двора. Широко шагая по пыльной дороге, он не услышал звук приближающейся машины и, только просигналив, Эдик отскочил в сторону. Мимо пронесся «Газон» Шимкив, обдав Эдика густой пылью. Выругавшись и отряхнувшись, Эдик пошел с еще более решительным шагом. Этот эпизод окончательно рассеял сомнения и «резиновость» Эдика прошла.

«Вечно эти братья», — с досадой и злостью подумал Эдик. Он жутко завидовал братьям за их, такую вот, легкость и ясность в отношении с людьми. И злорадно хотел, что бы у них возникли какие-нибудь трудности.

В приемной Головы уже было человек пять. Просители сидели словно прибитые к стульям гвоздями и подозрительно, недружелюбно поглядывали на Эдика, который с нетерпением ходил взад-вперед по приемной. Предчувствуя, что он может пройти без очереди, довольно грузная тетенька, с кучеряшками «а-ля Олимпия» на голове, поерзав на стуле, чтобы придать уверенности в голосе и обратить на себя внимание, решительно заявила:

— Вы, молодой человек, будете за вот этим мужчиной, — протянув руку в сторону пожилого мужика. Указанный мужик вздрогнул, недовольно взглянул на тетку, словно она выдала самый главный его секрет. Эдик, понимая, что доказывать о найважнейшести его миссии, бессмысленно, подошел к секретарше и заговорческим голосом прошептал:

— Передайте, пожалуйста, Иван Степанычу, что у меня дело по поводу парада.

Секретарша при слове «парада», слегка вздрогнула, но молча кивнула. Посетители несколько вытянув шеи и напрягши уши, пытались понять о каком параде идет речь. Обстановку разрядил вошедший в приемную Иван Степанович.

— Наташа, всех посетителей к Петру Сергеичу и сегодня приема не будет, — развернувшись в строну своего кабинета чуть не наткнулся на Эдика, возникшего у него на пути.

— Иван Степаныч, Э… это я. Я был у Вас вчера, в связи с… парадом, — сдавленно пролепетал Эдик. Иван Степанович поднял глаза туда, откуда ему доносился голос.

«Гоголь, опять», — подумал Голова и как-то насторожился. Показывая путь в кабинет, Голова и Эдик скрылись за дверями, успев впустить в кабинет зависшую фразу тетки: «Мы тут с самого утра, а он без очереди….» Конец фразы отрезала захлопнувшаяся дверь.

Иван Степанович с кислой физиономией слушал сбивчивый рассказ Эдика о значительности для города предстоящего события, почему-то не смотрел прямо на него, будто боялся обнаружить свою неприязнь к собеседнику.

«Вот проведешь парад и увидишь сколько их», — почему-то вспомнилось Голове, — «Вот они, начинают обнаруживаться», — заключил Иван Степанович. Оставив без внимания пафос и патетику Эдика, коротко и деловито распорядился, поскольку Элеонора Николаевна в отпуске, организовать студентов на мероприятие. Эдик, вроде бы и добился, чего хотел, Голова принял и поручение дал, но как-то не было ощущения, что он «за главного».

«Может зря я высунулся со своим предложением», — подумал с досадой Эдик, — «Мне и так бы это поручили, а так….подумают еще… да, наверняка уже подумал», — Эдик, как-то виновато посмотрел на Ивана Степановича и спросив разрешения, вышел из кабинета.

Центр цивилизации городка находился в районе автостанции. Здесь был и небольшой рынок и несколько мелких магазинчиков. Сюда стекались все последние новости, а потом расползались по всем уголкам городка, несколько изменив, порою, первоначальный смысл. Так городок хоронил, некоторых своих горожан, пребывающих в добром здравии, женили и разводили, ничего не подозревающих супругов, а бывало, что пересказывали историю какого-нибудь сериала, где действующими лицами были их же соседи. Этому источнику информации было больше доверия, чем какому-либо еще, поэтому красочно написанное объявление о предстоящем «мероприятии», было проигнорировано, но по городку поползли слухи о каких-то иностранцах, приезжающих в городок, с целями самыми разнообразными. Кто-то «доподлинно зная», рассказывал о том, что иностранцы приедут выбирать себе жен и для этого, даже, организуют парад незамужних и разведенных жительниц городка. От чего последние пребывали в возбужденном состоянии, не зная, что ожидать от такого внимания к их провинциальным персонам. Некоторые дамы говорили, что смотр будет в купальниках, другие сильно возмущались, досадно понимая, что их шансы в таком виде более чем призрачны. Были предположения, что это религиозные миссионеры, и бабульки, навостривши весь свой слух, все пытались узнать, к каким течениям они относятся.

Так городок, постепенно насыщаясь самыми разнообразными слухами, продолжая жить своей повседневной жизнью, приближался ко дню проведения парада.

— Вот, Лешка, приедут немцы и заберут самых красивых баб к себе в Германию, — с нескрываемым злорадством вещала рыжая Любка, упитанная молодуха, с полной пазухой «женского счастья». В надежде на то, что каким-то образом она таки очарует кого — нибудь из братьев. Любка заказывала машину чуть не каждую неделю, принаряжавшись, демонстративно не застегивая халат до конца, выпячивала свой бюст, в плотную приближаясь к кому-то из братьев.

— И тебя заберут? А какие это немцы? Что им у нас-то делать? — Лешка, зная заветную мечту Любки, приезжал, раскладывал шланг, засовывал его в люк и, не глуша двигатель, делал вид, что откачивает дерьмо. За что брал символическую сумму.

— Может и меня заберут, — кокетливо поправляя рыжую копну, томно сказала Любка, — ты что не слышал? К нам немцы приедут, будут жен себе выбирать, останутся одни бабки. Любка звонко рассмеялась.

— Это уже они везде были, осталось только к нам приехать, да у нас этого добра…, — рассмеялся Лешка.

— Вот потом не до смеха будет, — загадочно сказала Любка, — не цените вы нас, а для иностранцев мы самая находка….

Лешка, не снимая ухмылку, свернул шланг, сунул в карман деньги, и открыв дверцу машины, крикнул:

— Ну, Любаня, будешь фрау Любхен и наши услуги будут ни к чему, забудешь нас…

Любка глубоко вздохнула, скрестивши руки на груди, и взглядом проводила уезжающую машину.

В кафе у Тофика было уже довольно много народу, как-никак была суббота и многие жители городка традиционно ходили сюда поесть шашлык, выпить пива, обсудить новости, да и просто покалякать после трудовых дней, сменить собственные четыре угла на более большие, пахнущие дымом и жаренным мясом, наполненные гомоном и смехом, углы кафе. Леха и Тоха Шимко сидели в компании ребят и девченок за большим столом, пили пиво, громко смеялись, рассказывали всякие небылицы.

— Слышь, пацаны, а чо это делегация к нам едет? Кто знает? Мне сегодня Любка рыжая говорила, вроде немцы… говорит, замуж девок выбирать? — стараясь перекричать общий шум, спросил Леха.

— Да кто, что говорит, — уже с несколько плавающей дикцией ответил, сидящий напротив Лехи здоровый, коротко стриженый парень в камуфляжной майке, с надписью на спине «U.S.Army»

— Я знаю, — крикнула девица, сидящая рядом с Тохой в обнимку, — к нам сёдня в общагу приходил Эдик, препод, сказал, что будет (девица хихикнула) … как это… Гей-парад. Ну, чо не видели, как мужики в бабских колготах зажигают, намалеванные такие….

— Да, да, — подтвердила подружка, отхлебывая пиво, — нам тоже говорили.

Мужики смотрели на подруг стеклянным взглядом, надеясь, что их разыгрывают, и розыгрыш вроде бы удачный, но что-то в голове не стыковалось и от этого изумление усиливалось. В пору бы рассмеяться удачной шутке, но девицы не подавали и виду. Переглянувшись друг с другом, ребята в один голос на выдохе, крикнули:

— Шооооо!?

— Ленка, тебе больше не наливаем, — сказал Леха, — ты, думаешь мы тут… о? (и постучал ладонью себя по уху) … типа, лохи? Не-е а. Леха поводил пальцем.

— Блин, я чо? — вспылила Ленка, — думаешь развод? Аха. Завтра в одиннадцать приедут. Говорил, что это очень важное мероприятие, что, мол, даже начальство из области приедет, что мы должны всячески проявлять понимание, а они понять, что мы тоже часть Европы… ну, типа, такие, как они….

— Хрена! — Леха треснул, что было дури по столу, от чего зал притих и на него устремились взгляды посетителей. Понизив голос, Леха продолжал, — Хрена…. Не, ну пацаны, это что?

Все одобрительно закивали головами, поддерживая Леху, Сидели молча, каждый обдумывая новость, запивая ее пивом, дергая головой, как бы говоря: «ни чего себе».

Вечер катился к концу. Посетители, уже изрядно набравшись хмеля и впечатлений, подпевая поющему из динамика М. Кругу, постепенно разбредались из кафе, не твердо ступая на темную землю городка, растворяясь в его улочках, унося частицу общего веселья, теперь уже, в свои четыре угла. Хоть многие улицы не освещались, но движение посетителей всегда можно было отследить по громким крикам и лаю собак. Городок из дневного сна постепенно погружался в сон ночной под аккомпанемент цикад и лягушек из местного пруда. Черный бархат неба, расшитый миллионами страз, огромным куполом накрыл городок и он уснул безмятежным, детским сном…

Звук сигнала Шимковского «газона» разбудил Митрича. Он еще не вернувшийся в действительность, всклокоченный, вскочил с кровати не понимая, смотреть ли в окно или сразу бежать во двор, несколько раз повторив попытку сделать и то и другое одновременно, все же выскочил во двор. Сигнал был требовательным и настойчивым.

— Вы что? Сегодня ж воскресенье… перепутали что ли? В такую рань… что случилось? — кричал Митрич, запуская машину во двор, — Я вас завтра ждал…

— А у нас акция, последнее воскресенье месяца пенсионеров обслуживаем бесплатно, — крикнул Тоха. Чем привел Митрича в ступор, еще не оправившись от неожиданного появления братьев, новая неожиданность.

— Да ну? Ну спасибо рябятки, ой спасибо, — расчувствовался Митрич.

Братья споро развернули свою «установку», как при сдаче норматива опытными бойцами, опустошили яму Митрича и, так же быстро и слаженно, свернулись. Норматив был бы сдан на «отлично». Проехав по поселку, братья наполнили бочку до половины, затем долили воды, покатались по ухабам и ямам, чтобы содержимое бочки приняло однородный характер, поставили машину в тенек не далеко от «белого дома», наблюдая за «мероприятием».

Эдуард Петрович, набегавшись по общежитию и домам студентов накануне, совершал контрольную пробежку с утра, призывая и убеждая студентов и абитуриентов в важности их присутствия, неоднократно повторяя, что всех не пришедших ждут серьезные проблемы в будущем.

К часам десяти, на площади перед горсоветом собралось с десятка три молодых ребят и девчонок. Они стояли небольшой толпой, громко обсуждая предстоящее событие, дурачились и смеялись. На крыльце горсовета тоже толпились, но уже «горсоветовские», в основном женщины, нарядно, по-праздничному одеты и начесаны. В конце здания горсовета небольшой группкой, человек пятнадцать стояли бабульки и дедульки, а над ними возвышалась седая голова Петра Сергеевича, гневно жестикулируя, что-то внушал стоящим. Слушатели, как на сеансе массового гипноза, то отрицательно мотали головами, то утвердительно кивали в такт словам Петра Сергеевича. Все городские участники «мероприятия» заняли свои позиции и ждали только гостей.

Большой белый автобус, похожий на яхту, раскачиваясь на ямах, плыл в сопровождении милицейского «уазика». Увидев приближающийся автобус, люди на площади зашевелились. Молодежь перебегала то на одну сторону площади, то на другую. Коммунисты и сочувствующие развернули красное знамя и пару, написанных на ватмане плакатов. «Горсоветовские», спустившись со ступенек к краю дороги, выстроились колонной, которую возглавляли две упитанные дамы, держа на полотенце каравай, и сам Иван Степанович в светлом костюме и шляпе. Автобус остановился напротив «караваянесущих», открылась дверь, и из автобуса вышли с десятка полтора-два молодых людей и три девушки. Автобус освободившийся от бремени, закрыл дверь и уехал. А на площади плотной кучкой, прижимаясь друг к другу остались стоять те самые гости, приезд которых ждали жители городка с самыми разными чувствами. Гости опасливо и тревожно озирались по сторонам, видимо надеясь увидеть наряженных матрешек, медведей и пьяных мужиков в папахах с красным околышком, а горожане, также пытливо вглядывались в гостей, удивляясь, совершенно обычно одетым, ну может несколько ярче, чем они сами, людям. Пауза зависла довольно длинная, пока Иван Степанович, не подтолкнул, даму, держащую каравай, со словами: «Тамара, давай» и сам пошел навстречу гостям. Он даже повеселел, от того, что увидел, в принципе, обычных людей. Все как-то сделали большой выдох. Коммунисты, оправившись от неожиданности, пели песни и выкрикивали какие-то речёвки, молодежь, ни кем не руководимая, поскольку Эдуард Петрович старался находиться ближе к караваю, сновала беспорядочно по площади, зеваки стоявшие по ту сторону площади, в большинстве женщины, поверившие, что едут женихи, разочарованно, судачили друг с другом и не долго постояв, расходились. Постепенно толпы, кучки, одиноко шатающиеся, сформировались в какое-то подобие колоны и возглавляемая Эдуардом Петровичем и некоторыми парнями из гостей двинулись по улице. Сам же Иван Степанович, в виду того, что не встретил никого из областного начальства, решил не присоединятся к демонстрации, а, немного пройдя, развернулся и пошел в здание Горсовета. Уже готовый скрыться в распахнутой двери, Иван Степанович заметил несущейся по улице, через площадь, братьёвый «газон». Он проводил его взглядом и, не отпуская дверь, смотрел ему вслед. Какое-то нехорошее, тревожное предчувствие вдруг охватило его. Он замер на месте. Что его особенно насторожило, так это то, что один из братьев, он точно не знал, кто из них кто, сидел на бочке задом на перед и держал в руках шланг.

«Вот шалопаи», — промелькнуло в голове Ивана Степановича. Он разжал пальцы, тяжелая дверь плавно закрылась, Иван Степанович не отрывая взгляда от машины, вышел на проезжую часть и стал наблюдать за происходящим.

Колонна, между тем, удалялась, ведомая Эдиком, который гордо шагал впереди, держа в руках радужный флаг. «Газон» благополучно обогнал, плетущийся сзади демонстрации милицейский «уазик», колонну и, проехав вперед метров тридцать, остановился. Эдуард Петрович, видя сидящего на бочке «брата», замедлил шаг.

— Поздравляем с праздником! — крикнул Тоха. Из шланга полилась вонючая жижа. Он размахивал им из стороны в сторону, стараясь залить всю ширину улицы. За несколько секунд образовалась приличная лужа, а горячий асфальт ускорил испарение. Резкая вонь стала быстро наполнять воздух. Колонна с визгом и криками кинулась назад, натыкаясь на «уазик», на подножке, которого стоял начальник милиции и махал руками, чтобы освободили проезд. От злости и отчаяния Эдик бросил флаг и понесся за братьями.

— Сволочи! Ублюдки! — кричал Эдик. Он бежал за машиной, пробегая через лужу, поскальзываясь, теряя равновесие, но не падая. А широкая улыбка Тохи, сидящего на бочке усиливала свирепость и, вместе с тем, отчаяние Эдика. Пробежав некоторое время, поняв всю безнадежность этой погони. Он остановился, присел, стараясь отдышаться, увидел свои туфли вымазанные в дерьмо и побрел на обочину дороги вытирая их об траву. Мимо промчался «уазик», вселяя в Эдика надежду в неотвратимость наказания. Обида душила его и все надежды и мечты утонули, казалось, в этой зловонной луже.

«Сволочи, сволочи», — повторял Эдик, в отчаянии разбивая траву ногами, представляя под ними братьев, воплощение причины всех своих бед.

Городок еще неделю, во всех подробностях, смаковал историю с «мероприятием», наперебой рассказывая, что было, а еще красочней, чего не было, дорисовывая картину выдуманными смешными деталями. Иван Степанович, в силу своего отношения к параду, не жаждал расправы над братьями и они, отделавшись штрафом за «несанкционированный слив нечистот в не предназначенном для этого месте», стали героями. Слава братьев и их безнаказанность, да и нелепое, смешное поведение самого Эдуарда Петровича, окончательно добило его и он уехал в область, растворившись в многочисленном мегаполисе, где на него не показывали пальцем и не дразнили мальчишки, не хихикали, проходя мимо, девушки, где не видел, полные жалости и тоски, глаза матери…

Июль 2012

Деточка

Туристическое бюро «Fly Travel» (с переводом была неувязочка, то ли это «Путешествие мухи», то ли «Путешествие Мухой», но Жанне это словосочетание казалось привлекательным) находилось в центре, где по соседству сверкали мраморными полированными витринами дорогие бутики, представительства различных иностранных фирм. Место было выбрано с претензией на респектабельность все той же Жанной. Спросите, кто такая Жанна? О! Жанна, это директриса этого самого «Мухопутешествия», где и работал наш герой, Славик Потапов, тридцати четырех лет отроду, с виду обычный мужик, каких в Москве, не считая гастарбайтеров, пропасть. Но это с виду. А вообще-то он, что тут долго говорить, муж Вероники Потаповой, подруги и совладелицы этого бюро. Это Вероника с Жанной все замутили. Одна руководила на месте, а другая разъезжала по дальним странам, заключала контракты, выбирала отели, маршруты. А Славик, что Славик, он числился менеджером. Должность эта его вполне устраивала, руководить он, боже упаси, не хотел и рабочие будни проходили спокойно, без надрыва, что позволяло думать о своих скромных увлечениях. Длительное отсутствие жены компенсировалось четким и строгим контролем со стороны Жанны. Вот тут момент. Жанна сама вызвалась контролировать Славика, когда, так вышло, пару раз… перепихнулась с ним. Славик не возражал. Он как-то даже привык, считая женами одну и вторую.

Проходя на работу обычным маршрутом, Славик всегда задерживался возле витрины музыкального магазина. Его мечта стояла на подставке, отсвечивая лаковым корпусом с эротичными изгибами. Её звали необычно: «Fender SongWriter». Стоила она не дешево, чтоб так сразу — раз и купил. Еще в юности он играл в группе. И еще тогда он мечтал об «акустике», такой вот «акустике». Затем, когда пацаны выросли и разбежались, Славик играл для себя, придумывал гитарные этюды, подражал известным акустическим корифеям. Постояв пару минут, полюбовавшись на мечту его сердца, Славик приходил в офис и размеренная, привычная обстановка рассеивала волнительные мысли о гитаре.

— Привет, девчонки, — Славик вошел в офис, — Жанны нет? Он заговорщицки кивнул в сторону кабинета директора.

— Еще нет, — полушепотом произнесла Даша, одна из двух девушек сотрудниц бюро.

— Ну и хорошо, — Славик сел за свой стол, включил компьютер.

День начинался как обычно. Шахматная партия, отложенная вчера, была безнадежно проиграна. Он переключился на почту. Вероника писала, что соскучилась и еще недельку задержится в Испании. Славик ответил, что у него все хорошо, скучает, ждет. Двери офиса звякнули «фен-шуйской» дребеденью и в зал влетела Жанна. Эффектная брюнетка, высокий рост, которой, дополняли высоченные шпильки.

— Здравствуйте, — Жанна окинула взглядом сотрудников, внимательно остановилась на Славике. Девушки выпрямили спинки, защебетали — «здравствуйте Жанна Витальевна»

«Сейчас начнет…», — перехватил её взгляд Славик.

— Потапов! Голубчик, я просила вчера съездить в «Глобус-Аэро», какие результаты? Ты ездил?

— Да…, — растянул Славик.

— И что? Они согласны возмещать?

— Я не смог попасть к Генеральному…

— Я понимаю, что ты ничего не решил? — Жанна сделала ударение на «ты», — я должна поехать и решать все сама? Потапов?

— Я съезжу, съезжу…

Жанна прошла в кабинет, уверенно и громко цокая шпильками по кафельному полу.

«Как можно на таких каблуках водить машину?» — мелькнуло у Славика.

Сотрудники переглянулись. И Славик, вздохнув, встал из-за стола. Он уже направился к выходу, когда дверь в офис медленно открылась и нерешительно, не проходя внутрь, заглянула девушка.

— Вы работаете?

— Да, да, проходите, присаживайтесь, — Славик резко изменил маршрут, — вот сюда. Он придвинул стул.

— Хотите отдохнуть или посмотреть достопримечательности? Азия, Европа или Америка? Есть любимые курорты?

— Я впервые за рубеж… не знаю… хотелось не дорого…, — робко, извиняющимся тоном начала девушка.

Славик почувствовал себя видавшим виды, искушенным туристическим знатоком.

— Ну, можно начать с простого, Анталия или Бодрум, на какую сумму Вы рассчитываете?

— Тысяч двадцать…

— Прекрасно, могу предложить Бодрум, четыре звезды, питание, пляж, аттракционы, все включено. Советую. И достаточно комфортно и не дорого. Будем оформлять? — Славик приготовил бланк.

— Ой, я только узнать, — смутилась девушка.

Славик смотрел в её огромные серые глаза и думал, что она, то воплощение идеала, который рисовал себе он, задолго до Вероники. По-детски припухлые щеки, светлая с платиной челка, слега вздернутый носик и голос… мягкий, бархатный. Не было в нем надменности, какого-то превосходства, какое было у отдельных фифочек, посещавших бюро, знавших цену себе и удваивая её за счет высокомерного, надменного общения с «обслугой», подобной Славику. Он просто застрял в этих глазах, практически сразу, как только увидел её.

— Вас это ни к чему не обязывает, мы просто заполним ваши данные, можем даже зарезервировать, — Славик, пытался узнать, её имя, кто она, — как вас зовут?

— Лена… гм. Смирнова Елена Алексеевна…

— Год рождения?

— Восемьдесят шестой…

— Семейное положение? Замужем? — Славик совсем обнаглел.

— Это тоже надо? Нет, не замужем…

— Ну, вы с кем-то едите или сама? — Славик с нетерпением ждал ответа.

— Сама…

Внутри все ликовало. Оставшийся вопрос, Славик задавать опасался, боясь раскрыть свой непрофессиональный интерес, но он вертелся на языке так, что вылетел, не дожидаясь подходящего момента.

— И… ваш телефон?

— Записывайте…, — Взмахнула ресницами девушка.

— Я вам позвоню, можно? Узнаю, когда у Вас будет отпуск, когда готовить билеты, хорошо?

Последнюю фразу, Славик произносил под внимательным взглядом, вышедшей из кабинета, Жанны.

— Хорошо, — простодушно ответила Лена.

Жанна провела сканирующим взглядом по посетительнице, перевела взгляд на Славика и, заметив на его лице неподдельный интерес, натянула дежурную улыбку.

— Вячеслав Сергеевич, Вы разве не уехали? — обращаясь к Славику, пристально разглядывала девушку.

Лена почувствовала неловкость.

— Извините, я Вас задержала? — засобиралась уходить она.

— Нет, нет, все нормально, — Славик недоброжелательно взглянул на Жанну.

Девушка вышла. Славик засуетился, хлопая по столу, ища ручку под бумагами. Схватил небольшой кейс и направился к выходу.

— Потапов! Это не твой вариант, — крикнула Жанна вслед.

— Ты о чем? Просто я… стараюсь быть вежливым с клиентами. Или надо было нахамить? — не очень убедительно произнес Славик.

— Ну, ну, — Жанна скрестила руки на груди, — потом поговорим.

Выскочив на улицу, Славик вертел головой, ища Лену среди прохожих, но её не было видно.

«Вот же стерва, просекла. Может позвонить… черт, номер остался на столе… не возвращаться же», — с досадой хлопнул по ноге и пошел, склонив голову.

Дорогой до стоянки, Славик шел, всматриваясь в прохожих девушек, надеясь увидеть Лену. В голове звучал её голос. Перед глазами было её лицо. Он сел в машину и отмахнулся, как от наваждения. В «Глобусе» ему опять сказали, что нет Генерального и Славик, с тяжелым чувством предстоящего разговора с Жанной, возвращался назад. Он даже знал наперед, какими словами она его будет крыть, мысленно придумывал ответы. Врать не хотел, но и бороться с чужими людьми, доказывать свою правоту, не хотел еще больше. Поэтому Жанна казалась ему меньшим злом и он, добровольно подставлял шею под топор, четко понимая, что он не опустится.

— Покричит и успокоится, — Славик поставил машину на сигнализацию и направился в офис.

Он, опять проходил мимо магазина с гитарой и в мозг ему залетела одна удивительная мысль. Теперь почему-то гитара у него ассоциировалась с Леной. Он опять остановился у витрины, представляя Лену вместо гитары. Вздохнул и торопливо пошел, внезапно решив, что сейчас он позвонит ей, чтобы услышать, хотя бы, её голос.

— Ну что? — Жанна завела Славика в кабинет, — что говорят в «Глобусе»?

По обреченному виду Потапова, ей все было понятно. И она не стала говорить ни о его никчемности, инфантильности, что он живет за счет жены и её, и что, что, что…

— Печально, — Жанна помотала головой, как бы не соглашаясь с тем, что видит перед собой, — печально Потапов. Что мне с тобой делать? Не хочешь работать — увольняйся. Я не понимаю, чего ты дожидаешься, что я сама тебя уволю?

— Ну, так увольняй, — Славик нагло усмехнулся.

— Ты дурак, Слава! Кому ты нужен? Кто будет разбираться в твоих душевных метаниях? Он еще с девушками заигрывает, блин, вообще красавец. Думаешь, эта, — Жанна через себя показала на стену, — курица будет твои творческие сопли утирать? Во!

Тонкие пальцы с красивым дорогим маникюром скрутились в фигу и оказались возле носа Потапова.

— Да пошла ты…, — Славик откинул фигу, — сама ты курица.

— Ха-ха-ха… Это вся твоя благодарность? Да… Если у тебя зачесалось в одном месте, почеши, но не головой, сломаешь. Одни твои яйца никому не нужны…

— За что благодарность? Что трахалась со мной даром?…

Звонкая пощечина смазала продолжение. Славик притих.

— И за это тоже. Не льсти себе, что ты обалденный любовник, рядовая серость с членом. Я, может, пыталась пробудить в тебе мужика, способного на поступок. А ты только в жилетку плакался, что тебя Вероника не понимает. Её терпению надо памятник поставить, прожить с таким десять лет…

Славик, молча, развернулся и направился к двери.

— А эта курочка, тихоня, она так мозг вынесет… Знаю я таких…

Потапов хлопнул дверью.

Славик два дня не находил себе места. Телефон, который дала Лена, дежурно отвечал, что абонент не доступен. Но Славику, даже, голос этого робота был приятен. Даша попросила сходить в банк, заплатить за какую-то ерунду. Он охотно согласился прогуляться. Ближайшее отделение банка, находилось в следующем квартале, но Славик решил пройти дальше и набрел на небольшое отделение со скромной вывеской и отделкой. Возле касс никого не было, он подошел к одной из них.

— Мне надо заплатить… — пытаясь просунуть голову, начал Славик.

— У меня инкассация, в другую кассу, — буркнула кассирша и захлопнула окошко.

— А там никого нет, — домогался Славик.

— Щас придет, — глухо донеслось из-за стекла

Славик стоял, разглядывая помещение, полусонного охранника, расплывшегося на стуле, с профессиональной способностью спать с открытыми глазами. За стеклом обычная кассовая обстановка. Только на машинке для пересчета купюр возвышалась пачка, видимо приготовленная для счета.

«Вот бы такую пачку…» — Славил барабанил пальцами по окошку и оно чуть-чуть приоткрылось.

Славик еще раз взглянул на охранника. Безумная мысль вместе с гулкими ударами сердца, да такими, что Славику казалось, что он подпрыгивает в такт всем телом, влезла в него холодной противной жабой. Пока голова решала, делать или нет, рука сама открыла окошко. Славик протянул руку и снял с машинки всю пачку. Смотреть на охранника он уже не мог, казалось, что у головы приставлен ствол и если он повернется, ему разнесут череп. Он ногтем зацепил окошко и прикрыл его. Немного согнув пачку, просунул её в рукав. Постоял еще чуть-чуть.

— Я… пойду, пожалуй, — Славик кивнул в сторону выхода, не веря, что кассирша его слышит.

— Да она сейчас, скоро будет, — прогудело в ответ, — Лен! Ты куда там пропала? Тут клиент.

Славик не стал дожидаться и вышел на ватных ногах. В рукаве, казалось, была бомба с часовым механизмом, отсчитывая последние секунды и было желание подойти к урне и вытряхнуть оттуда все, что есть. Он шел прочь, не понимая куда, подальше отсюда. Пальцы, прижавшие край рукава, свело судорогой. Славик глазами искал место, где можно было бы вытащить деньги и переложить их. Ему казалось, что каждый встречный прохожий сверлил глазами его руку, повисшую, как протез и как будто говорили: «А… у тебя там что7 Деньги?» Он зашел в какой-то подъезд, оглянулся, за ним никто не гнался. Немного успокоившись, он вытащил пачку из рукава и засунул её во внутренний карман куртки.

— Что там, Катерина Ивановна, за пожар? Отошла на пять минут. Кто меня тут ждет?

Это была Лена.

— Мужчина, тут, хотел заплатить, ушел, наверное, не стал ждать. Такие все нетерпеливые, если надо подождать больше пяти минут, уже не могут, теряют сознание. Вот раньше, очереди были, часов по пять стояли за барахлом и ничего.

Лена прошла в свою кассу, взгляд упал на машинку.

— Катерина Ивановна! Тут же деньги лежали?! — со слезами в голосе спросила Лена.

Пожилая кассирша, с очками на носу, заглянула к ней в кабинку.

— Ты что деньги тут оставила? Вот же растяпа. И сколько там было?

— Не знаю, я не досчитала… тысяч сто пятьдесят, — срываясь в плач, Лена выдвигала ящики стола.

— Ну, окошко же закрыто, куда они могли подеваться?

Лена потянула за ручку и окошко свободно открылось.

— Ну, всё, их украли… кто приходил? О боже…

— Так ты и окошко не закрыла? Ну ты вообще… Это мужик тот. Мне он сразу подозрительным показался. Ну как же ты так могла. О чем ты думала только? Может в милицию? Саша! Саша!

Охранник подскочил от неожиданности.

— Саша, иди сюда, — позвала Катерина Ивановна.

Охранник подошел, наводя резкость, после дрёмы.

— Что тут у вас?

— Нас обокрали, — резюмировала Катерина Ивановна, — надо милицию вызывать.

— Как обокрали?

Лена, с комментариями Катерины Ивановны, сбивчиво рассказала произошедшее.

— И что милиция будет делать? Не надо было щелкать, деньги на видном месте держать, окно закрывать. Теперь сама будешь возмещать, — охранник набирал телефон своего шефа.

Лена упала на руки и заплакала.

Потапов пришел в офис каким-то дерганым, рассеянным, на вопрос Даши, отправил ли он деньги, пробурчал что-то не внятное.

— Так я не поняла, ты деньги перечислил? — Даша подошла к Славику.

— Там очередь была, сходи сама, — он потянулся в карман за деньгами, затем отдернул руку, — я потом отдам.

— Ты что, потерял деньги? — Даша изумленно смотрела на растерянные движения Потапова.

— Нет, просто… я сейчас…, — Славик выскочил в туалет. Оттуда пришел через минуту, держа в руках деньги и положил их перед Дашей. Она посмотрела на него, пожала плечами.

Суммы, спертой в кассе, хватало и на Славикову «мечту» и, даже, еще с дополнением. Если с основной мечтой было все ясно, то вот это «дополнение» ему рисовалось не менее заманчивым. Он решил купить две путевки в Бодрум, одну подарить Лене, под предлогом какой –нибудь акции от фирмы, а другую… а на другую поехать самому и как бы случайно встретиться с ней там… Весь в предвкушении реализации своей идеи, Славик набирал, выученный на память номер телефона, но там, по-прежнему, абонент находился вне зоны доступа.

Дождавшись конца рабочего дня, специально, как человек, мечтающий налопаться деликатесов на дне рождения, голодает, Славик, нарочито не спеша вошел в магазин и попросил показать ему гитару. Продавец, видимо уже изучивший физиономию Славика, ежеутренне пялившегося на вожделенный объект, с нескрываемым презрением, мол, что тебе показывать, когда у тебя все равно нет денег на такой инструмент, достал гитару. «Ух, ух, ух…», — стучало сердце, передавая пульсацию по всему телу. Он бережно взял гитару за гриф, провел ладонью по деке, оставляя следы от пальцев на полированной поверхности, которые исчезали на глазах. Он держал в руках свою мечту. Он был бы счастлив, если бы не гадкое чувство прозревшей совести, отравляющее вожделенное мгновение.

— Вы посмотреть или хотите купить? — не без иронии спросил продавец.

— Купить…, — Славик с наслаждением дождался, когда ироничная ухмылка продавца превратилась в удивление и вытащил пачку денег, — с футляром.

Звонок телефона застал Потапова за рулем. Стоящий в пробке, Славик мечтательно гладил футляр гитары, лежащий на переднем сидении.

— Здравствуйте, Вы мне звонили, у меня восемнадцать пропущенных вызовов.

— Я? — не сразу сориентировался Славик. Он посмотрел на номер телефона и опешил, звонила Лена, — да… Лена, это вы?! Да я Вам, который день пытаюсь дозвониться, все «вне зоны», да «вне зоны»…

— У меня телефон поломался, а Вы кто?

— Это из турбюро… Славик. У меня хорошая новость…

— Вы извините, но я не буду брать путевку, я… у меня на работе проблемы, так, что извините…

— Лена! Лена! Подождите, давайте встретимся, я Вам все расскажу, а?

— Я не знаю… я…

— Давайте я заеду к Вам, где Вы работаете? — не сдавался Славик.

— Нет на работу не надо, давайте встретимся… после, ну… в центре…

— В сквере на Пушкинской, устроит? В шесть?

— Хорошо, в половине седьмого, я работаю до шести.

«Поперло…» — ликовал Славик, — «гитара, бабки, Лена…».

При мысли «бабки» он немного смутился, но мысль «Лена» накрыло это смущение теплой бирюзовой волной Эгейского прибоя. Мечтательно паркуясь, Славик довольно близко припарковал свою машину к машине справа. Распахнул дверь, чтобы выйти. Резкий сигнал, стоявшего рядом черного «Крузера» заставил оглянуться. Окно приоткрылось.

— Слышь, ты бы еще на крышу мне поставил, — голос из «Крузера» показался Славику знакомым.

Он завел машину и переставил подальше. Вышел и кивнул, извиняясь в сторону приоткрытого тонированного окна.

— Потап! Вот так встреча, — из «Крузера» вылезал его институтский дружбан Станислав Береговенко, — ну ты попал, трезвым от меня не уйдешь.

— Стас! Я уже весь дрожу, думал братва какая-то.

Они обнялись. Стас большой, как сказали бы, представительный мужчина, на фоне субтильного Потапова казался огромным медведем, заломавший незадачливого охотника.

— Так… это надо отметить, — Стас осматривал посадочную площадку.

Друзья зашли в кафе по соседству. Если бы зашел один Славик, наверное, никто бы не заметил, а Стас сразу заявил о своем присутствии.

— Девушка! Коньяк, пожалуйста!

— Какой предпочитаете? «Мартель», «Камю», «Метакса», армянский? — девушка приветливо улыбалась.

— Не-не. Поддерживаем отечественного производителя. Кизлярский есть?

— Да.

— Во… по сто… лимон и по кофейку. Ты будешь что? — Стас обратился к Славику.

— Нет.

— Хорошо, — девушка ушла.

— Ну, брат, рассказывай. Где ты, как? Живешь с Вероникой? Детей еще нет? Как там Жанка?

— У меня все так же. Мы с тобой два года не виделись, и ничего не изменилось. Вероника в командировках, Жанна тут командует. Дети… Да как-то не до этого.

— Ты меня удивляешь. До чего, до этого? У меня третий намечается, а ты все «не до этого». А чего Жанна не ездит или ты?

— У Жанны ребенок, а я… да ну, мне не доверяют.

Принесли коньяк. Стас поднял фужер, чокнулся с Потаповым и опрокинул залпом все содержимое. Крякнул от удовольствия. Славик слегка пригубил.

— Ну а ты как. Вижу в шоколаде. Как там бизнес?

— Да что бизнес, мелочи, — Стас протянул удостоверение. «Советник Председателя правительства РФ», — так что растем. Хлопотно, конечно, перелеты, переезды, но статус, старик…

Стас рассказывал о своем новом назначении, важности своей работы.

— Комунарус… — подытожил Славик яркую деятельность своего однокашника.

— В смысле, коммунар? При чем тут коммунар? — Стас выпрямился и помахал девушке рукой. — повторите, пожалуйста.

— Помнишь, «Кому на Руси жить хорошо»? Вот таким, комунарусам, спиногрызам…

— Это ты сейчас, типа, оскорбил? — Стас опрокинул принесенный фужер.

— Констатирую. А тебе за рулем это мешать не будет, — Славик показал на пустой фужер.

— Мне? Не будет, — Стас всем телом облокотился на столик и придвинулся к Потапову, — завидуешь? А тебе кто мешает? Ты же на курсе в отличниках ходил, спроси сейчас дифференциальный закон Ома, ты ж ответишь… а я? не-а. Москвич, по общагам, клоповникам не терся, от ментов не убегал, в обезьянниках не сидел. Все на блюдечке, то мама, дай бог ей здоровья: «Славик, деточка, шапку надень». То Вероника: «Славик, деточка, вот тебе фирма, работай, а сама буду по командировкам мотаться, а что б скучно не было, Жанночка подменит». А девчонкам из провинции легко было здесь пробиваться? И кому же плохо живется? Детей не хочешь, чтобы внимания не лишили? А Веронику это устраивает? Бабе тридцать два года. Ты зачем живешь, Слава?! Деточка?! Вечно не понятый гений! И не поймут, потому, что сам ни хрена не знаешь, что хочешь!…

— Да иди ты! — Славик встал, вытащил из кармана украденную тысячу и положил на стол.

— Давай, давай, деточка, — Стас допил фужер Славика, — комунарус… ишь… У Жанны ребенок?! А ты кто?!

Хмель догнал Славика, когда он уже подъехал к скверу. Лены еще не было. Решил подождать в машине. Достал гитару, долго гладил, стал настраивать. Вдруг вспомн