Оглавление

Никто. Нигде. Никогда

Юлия Ковалева, Катерина, Sol J. K.

НеСказка. Никто. Нигде. Никогда / Юлия Ковалева, Катерина, J. K. Sol.

Книга — парадокс, мистический детектив, сюрреалистический триллер, метафорическое сказание, наполненное легендами и мифами. Фантасмагория странствий Джея (J), который выехал из Дома с котами за кормом, а обрел…

Мiр: Суверенное целостное издание, 2023.

Все права защищены

Без ущерба

НеСказ 0. «Дом с котами»

Случилась история та в деревне с названием «Захарово». Был в ней дом один — старый, бревенчатый с голубыми резными наличниками и крышей небесного цвета. Ближе всех стоял он рядом с колодцем. И каждый день мимо окон расписных светлых проходили местные. Идут жители Захарово к колодцу — машут дому с номером 10 и тем, кто в нем живет.

Десятый был домом одним из первых. Испокон основания деревни. Из могучих бревен собран что подле леса. Многое повидал. Не одно поколение вырастил. Был у него и друг — Ясень. Рос у крыльца с малых веток. Откуда взялся, кто посадил его — не помнит никто. И были Десятый и Ясень уже так давно вместе, что казалось: то ли Дом — часть Древа, то ли оно — продолжение Десятого. Так и поскрипывали вместе. И вдруг однажды налетели на деревню тучи, пригнали ветер силы столь страшной, что невольно качнулся могучий Ясень. Разразился гром неслыханный. И с первого же раза ударила в Древо молния дикая. Самая крупная ветвь — надломилась, протрещала да рухнула на крышу Десятого. Никого в тот момент не было.

Утром проснулся Джей в доме, как всегда — в пять утра, от воплей котов и кошек. Десять всего их было. А сложилось так из-за доброты и жалости Джея к хвостатым. Кто-то подобран был, кто-то здесь родился. И каждое утро:

— Мау, Джей, вставай! Есть да пить подавай, гулять отпускай! — в общем рутина.

Так и сегодня. Выпустил всех на волю, собрался на рынок — запасы пополнить свои, да котам рыбов[1] купить. Вышел со двора — красота! Солнце залило опушку зеленую пред Десятым — светом. Та от эффекта этого сделалась изумрудной. Птицы щебечут — новости обсуждают утренние. Ясень могучий небо макушкой своею гладит. В общем, Рай!

Странно лишь показалось, что нет никого. В это время обычно кто-кто, да ползет к колодцу. Пожал Джей плечами да направился к своей желтой газели. Машину ту дал ему начальник — хозяин рыболовной лавки, где и трудился Джей. И прежде, чем сесть за руль, обернулся на дом — убедиться: оставил ли сени открытыми, чтоб коты от жары смогли спрятаться. Смотрит: у таблички с номером отвалилась цифра «1». Да не сама, а будто огнем металл рассекли и оторвали. Рядом — валяется ветвь от Ясеня. Подивился Джей, но решил разобраться опосля. Когда вернется.

Вот отъезжает он от теперь уже НеДесятого, а Нулевого. Но что-то не то: руль крутится с трудом, машина не слушается. То сильно рванет, то тащится. В повороты вписывается со скрипом. Весь вспотел, развернул Джей махину и двинулся в путь. Задержал взгляд на колоколе, что народ звал на праздник иль похороны, но… не притронулся.

Выехал Джей из Захарово с колеи земной на асфальт. Едет — поедет, а пред ним откуда ни возьмись ­­­­– кукурузное поле.

— Странно, не было раньше такого. Попробую срезать!

И направил газель через гущу ростков с початками назревающими. Долго ли коротко ли ехал Джей по́ полю, а вышел — на дорогу крепкую ровную, но неширокую. Глядит… А газель под ним превратилась в велосипед! Да большой такой, что до педалей Джей достает лишь едва. Перебирает носочками, отталкивается и ждет, как прокрутится колесо.

Едет — поедет и видит: табличка впереди — «Соколово» гласит.

— О, эту деревню я знаю! Поеду-ка сквозь нее, там с другого конца-то есть как раз тропинка в Захарово.

Въехал в деревню Джей и ахнул! Все дома в ней из дерева — расписные, резные наличники, крыши — о цветов неземных, так что похожего — ни одного. Лавочки-то вдоль улиц стоят, как напоказ: узоры цветов и зверей, сюжеты древние — известные и невиданные. А народ-то какой! Гномы, эльфы, да до́бры молодцы в косоворотках, де́вицы в сарафанах, как афалины, да существа иные — неописуемые. Словом — Сказка!

Едет Джей, крутит педали носочками, да диву дается: как такое быть может? Странно только ему, что всё вокруг словно подтоплено: лужи, болотины у каждого двора да на пути. И везде — мосты, мостки, да подмостки из дерева. Заезжает Джей на одну переправу — упирается в тупик. Возвращается, едет к другому мосточку. Снова въезжает — а дверь за ним. Открывает её, дальше едет. И так по сто раз: мосток — тупик, дверь — переправа, мосток — дверь… В общем — цельный лабиринт.

Долго ли коротко ли крутил Джей педали, что впору все становились ему. До тех пор, пока однажды не уперся в большое болото. Темное с тупиком оно и обрывом к трясине. Остановился. Не по себе стало Духу его, развернулся было на другую тропинку… Навстречу ему — народ местный сказочный. То ли праздник у них, то ли ход крестный. Молодцы в косоворотках с девицами, что афалины, гномы да существа толпою идут. И пред собою несут портрет. То ли король их, то ли местное божество.

Не стал выяснять Джей, кто таков, да и устал уж порядком: домой пора. Вскочил на велосипед и дал газу по левой тропинке. Едет, да только мостки одни, лужи, тупики или двери. Народец снует. Измучался Джей в пути. Стал искать, у кого спросить направление верное. Видит — спиной к нему идет женщина. Копна волос рыжая да большая, как грива у льва, притянула путника. Джей окликнул её, да едва не упал с коня железного!

Обернулась та — не женщина, не девица, а ведьма! Настоящая самая. Кожа лица к земле-то тянется. Морщины, как оползни. А нос её длинный кончается родинкой с поплавком из черных волосьев. Давно бросил Джей это делать, но так испугался, что захотелось ему… Помолиться и перекреститься. Ведьма глаза свои цвета болотного прищурила и вопросила:

— Что тебе, путник, надобно от меня?

— Поклон Вам, женщина. Попал я в деревню эту сказочную случайно, а выхода не нахожу. Домой мне пора уж — в Захарово. Оставил его открытым, котов гулять выпустил. Помрут с голоду, вот поспешаю вернуться.

Растянула ведьма нить улыбки кривой, да как взмахнет пред собой ладонью. Смотрит Джей, а на каждом пальце — коготь длинный, острый, словно звериный. Одним-то кинжалом таким да как зацепила его за плечо! Выдрала кусок мяса с кожей. Не дрогнул Джей, ждет. Ведьма кусок сей к носу-то поднесла, дух вдохнула. Языком, что раздвоен был, лизнула, и говорит:

— Ну, смотри сюда. Видишь — на горизонте церковь белая-то стоит. К земле ниспадает? Вот шпиль на конце ее путь-то верный домой тебе и указывает.

— И что же, как мне к ней пройти? Может, проводишь? — говорит Джей старухе огненной, а сам нервно сглатывает.

— Неет, молодец. Проводник судьбу идущего делит-то пополам. Ступай сам! — как сказала, так и продолжила идти спиною, задом — вперед.

Взглянул Джей ещё раз на церковь заваленную, да шпиль куда смотрит. Поехал в ту сторону. Долго ли коротко ли, а на пути всё то же: жители сказочные, дома да лавочки, улочки да мосты, тупики да двери. Устает Джей, сил уже нет — крутить педали. Смотрит: нисколь ближе к церкви не стал. Напротив, шпиль её всё дальше и дальше. Почти уже скрылась за горизонтом неясных событий.

Испугался Джей, стал поторапливаться да крутить сильнее. Едет и видит вдруг — мост самый большой среди всех. На этот раз каменный — резной, как для кареты с тройкой коней созданный. А из-под моста оного льется свет то розовый, то сиреневый. Слез Джей тихонько с велосипеда, подкрадывается к мосту:

— Дай хоть одним глазком загляну.

Эка невидаль пред ним открывается! Небоскребы огромные под куполом неба свинцового. Все в щитах электрических. Шумят да скрежещут. Машины летают в небе. Люди — в шлемах, земли не касаясь, плывут по воздуху… А следом за ними — хвост голубой от портфелей с искрами.

— Добро пожаловать в КиберГород! — вещает один из щитов, и запускается музыка… Ломанная, электронная, режет слух.

Хватается Джей за голову, на коня-то двухколесного вскакивает и пятится все назад, причитая:

— Не нужен ваш КиберГород! Домой мне надо! В Захарово! Коты есть хотят! Нараспашку ведь все оставил открытым!

Совсем впору стали уже педали — спешит Джей домой. Ищет глазами церковь. Но отдаляется шпиля краешек на горизонте. И снова — лужи, мостки да двери, подмостки, щели.

Вдруг выезжает Джей на поляну зеленую, чистую, светом залитую. Похожую на коридор. Здесь на лавочках сидят женщины — все беременные, на последнем месяце. Не выдержал, кинул клич:

— Женщины, матери дорогие, в ноги вам кланяюсь, помогите! Домой мне надо, в Захарово! Настежь открытым оставил, котов выпустил, сам поехал за рыбой. Долго в деревне вашей сказочной все катаюсь, а выхода не нахожу! Разбредутся коты, умрут! Где Захарово, укажите?

Переглянулись женщины. И одна, что ближе сидела всех, речью отчаянной-то прониклась, поднялась, говорит:

— Пойдем, провожу тебя, куда надо.

И отправились они вдвоем, или втроем? Джей — на велосипеде едет медленно, тихо. Беременная идет степенно, неспешно, за поясницу держится, расспрашивает про дом и Захарово. Сколько шли они — неизвестно, мимо улиц, построек, луж и мостков. И довела его роженица до двери огромной, что пуще прежних по размеру и массе была. Стучится беременная. С гулом тяжким дверь открывается, а там…

Ведьма стоит размеров огромных. Мышцы буграми литыми поигрывают, но лицо, как у первой: оползает вниз, нос вперед длинный с родинкой, что поплавок.

— Что тебе надобно? — смотрит на роженицу, Джея не замечает.

— Путник вот. Домой ему надо, в Захарово.

Переводит ведьма взгляд мутный на Джея. Тот смотрит ей через плечо левое. А за спиной — будто актовый зал со сценой. В нем сидят жители сказочные, выступают друг перед другом. Веселье, этюды, сценки. В общем, развлекаются. Ведьма огромная — лицо свое, словно лошади, приближает… смотрит в глаза, говорит:

— А что это ты? Наработался на других? Так на нас ещё потрудись…

Не выдержал Джей от усталости и печали, закричал:

— Домой мне пора! В Захарово! Я котов упустил, дверь открытой оставил. Вернутся, а нет меня! Кто их накормит?

Смотрит ведьма пристально, будто испытывает. Но не боится Джей, ждет вердикта.

— Пропуск, — говорит ведьма роженице и протягивает ладонь когтистую старую.

Беременная достает из-за пазухи лист, отдает. Та ставит штамп и вещает:

— Значит, смотри сейчас. Вот коридор. В нем — пять дверей. В какую успеешь — туда тебе. Всё, ступай! — и захлопнула свой проход задний.

Сидит Джей на велосипеде, ждет, все пройти пытается. Мимо него — народец сказочный все снует, прошмыгивает. Двери быстрые: отворятся и тут же захлопнутся, по одному пускают. Не успевает Джей приблизиться — хвать! А закрыто, прошмыгнул уже кто-то.

Сердится Джей, из себя выходит, кричит:

— Пустите меня домой! В Захарово!

А народец-то сказочный быстрый, мимо прошмыгивает да хихикает над ним. И понял Джей: что-то тут нечисто…

И вдруг откуда-то из глубины земли — удар оглушительной силы. Землетрясение. Притихла суета. Пригнулись жители деревни сказочной. Уши вострые да прислушиваются.

Удар второй — еще пуще прежнего! Смотрит Джей… А с неба падает полынь — листьями, звездами да соцветиями. И как только растение это народца деревни касается… Тот надувается, оболочка-то сказочная лопается, и вылетает из неё…

Смотрит Джей и глазам не верит: вот взлетает спора гриба, вот — спора плесени. Штамм вируса этого, штамм другого… Лопаются все и разлетаются поверху. Тут-то и бросился народец, кто куда врассыпную. Кричит:

— Это за ним Она! Могущественная Ведьма пришла!

Пытаются скрыться. Но негде.

Вдруг удар третий. Да столь оглушительный, что зашаталась земля под ногами с велосипедом. Подбрасывает Джея вверх.. Плывет он все выше, и выше….

Летит уже над длинной магистралью авто. По всей длине её — пробка, трафик. Облака газов выхлопных, сигналы, ругань водителей. Все стоят, ждут чего-то.

— Что там, в центре пробки?

Джей летит вперед. Краем глаза замечает: рядом с магистралью — огромный чугунный котел. Над ним из небес — руки женские, очень знакомые. Бросают в чан с кипящим отваром полынь. Слова заклинания из-под небес — гром вызывают.

Долетает так Джей до центра пробки и видит.

Лежит на боку газель его смятая. На которой из дома выехал… Вокруг — разбросаны автопогрузчики и почтовые грузовики. А среди зевак кто-то бросает:

— Слишком спешил, говорят…

Тут… Как начало Джея трясти. Рвется он по воздуху, словно карп, посмотреть: есть ли кто живой.

Свет выключается. Крик раздается.

 Это не лексическая ошибка, а форма литературного приема — аллюзии к общеизвестному, факту, а здесь — к шутке формата «мем» из сети Интернет в 2021 г.

НеСказ 1. «КотФуцианство»

Тень шпиля от колесницы расплывается по горизонту. Ра[1] взглядом устало её провожает и выдыхает:

— Последний раз.

Небо напополам разверзает крик пикирующей птицы.

В доме Джея рождается масти рыжей — крупный кот.

— Ну, привет, Игорь! — знакомый голос, что испокон, расплывается в улыбке.

Открывает глаза Рыжий да рассматривает мир вокруг.

Всё верно. Левый берег Волги. Центр города «Пса» — перевернутый[2], как название «Леса». Имя матери воплощения — оплот «света», значащий «розовый цветок лотоса». Рядом — Джей. Взгляд еще не ясен его. Поиск блуждает. А что с лапами? Глянь, а подушечки на них — цвета розового, девичьего совсем. Смущается Солнцеликий. Утешается тем лишь, что штрих сей — от матери.

С тех пор, как Джея покинул Пёс его верный — умер, стал человече носиться с Игорем, аки с братом. Вместе росли да мужали. Кот же единственным стал, кому откровения заблудшего в ночи выслушивать приходилось. Вместе пили они да ели, друг друга лечили, да мир свой — дом берегли. Время шло, заселяли свой терем другими душами кошачьего племени. Рожденными ли, спасенными — не важно. Все во благо того, дабы матери Джея не было скучно, когда странствия звали его на путь познания. И вот однажды…

— Да гори оно все синем пламенем! Собирайтесь, сворачиваем манатки[3]! — не стерпела предательства мужа, простенала. Проклятьями гнездо семейное усыпала женщина главная и молнию слов своих — да разверзла купол поднебесный.

Делать нечего. Погоревали. Собрались и отправились в путь к новому дому. Пусть не по своей воле тот сыскан был.

Едва завидели Джей с Котом пристанище новое — оба вздрогнули: на перекрестке улиц, у края дороги стояла изба нечистая. Крыша её, доселе небесного цвета, ныне серая, ветхая, мхом поросла. Чердак да подвал одолели грибы с паутиной. Рот разинув на идолище такое, — народ мимо окон ходит. Утварь от старых хозяев осталась брошенной на съедение бога Kala[4]. Да и сама история места — припорошена тайной и мраком. Соседи все шепчут, остерегаются колдовства.

Окинул Кот Оком всевидящим — времени капище, оглянулся на Джея: душу друга его печаль разъедала. Утрата взрезала радость от расплаты за судьбы чужие. Что тут сделаешь. То родные. И вздохнул Солнцеликий, сам поник было. Но в последний миг зацепился за семя памяти — Кто он таков, да зачем сюда прибыл. И в последний раз принялся, коль стал былью, будить товарища. Довольно растягивать на столетия одну Песнь.

Стаю кошачьего племени Кот созвал ко двору. Взобрался на сруб –слово молвить:

— Ой ты род кошачий вылизанный. Волей богов Судьбы призванный ко двору сему — к Одному из Поднебесной. Бросила длань нас ошибок чужих людских в места не лучшие. Может быть, даже, злополучные. Джея терзает кручина горькая, словно паленая водка. Забыл он путь домой. Но вы — народ иной. И всегда находили дорогу оттуда, где ни тропинок нету, ни выхода. И коль мы все здесь под куполом, — объединимся да поможем ему. Говорю вам то Я — Солнцеликий Ра.

И в момент сей поднялся могучий ветер. Пригнал тучи, усадил на плечи Атланта спящего, да смотрящего вещие сны. И будто не тучи, а агнцы — пасутся они на улицах и полях его изумрудных. Едва слово они говорят — вмиг рассыпаются то ли в прах, то ли в град. Гром раздался над местом измученным. Снежным бисером тучи заблудшие осыпали племя котов.

— А теперь, слушайте вы меня, — молвил Игорь, встав в полный рост.

Девять из шерсти разных мастей собрались плотнее вокруг говорящего.

— Ты, Химера, ступай на погост, приведи Одиссея ко мне. С ним Джей прозрит, да посеет семя чудес.

Химера о трех цветах прищурилась незаметно. Потянулась. Мягко ступила на сено и исчезла в кустах малиновых.

— Ты же, страж бесстрашный, снежно-бежевый. Охраняй врата под землею, да те, что срединные. Покамест не испарились тут следы змеиные.

Барс Нежный сверкнул булатом когтей да шмыгнул в подземелье. В ожидании гостей.

— Пессимея — Пустое темя. Ступай до Москвы. Приведи сюда Мышь. Да не простую, а ту что скорлупу золотую надвое да рассекла.

Пустое темя встрепенулось, обогнуло дом трижды, оттолкнулось от стыка дверей. Запестрели пятна чудны́е в суете дней да дорожной пыли.

— ТинПу дымчатый, покажись из тени! И ступай, приведи сюда зодчего! За три ночи пускай превратит он халупу в за́мок, да изгонит грибок!

Будто сам Серый волк Ивана царевича встрепенулся, усы навострил на север да скрылся в сени дерев, прыгая с ветки на ветвь.

— Ну а ты, Симеон де Пророк юродивый, взгляд свой направь на Восток и скажи: насколь числены миражи, далеко ли до Правды Джею?

— Тебе внемлю, Отче, — пророк отвечал, — пока ты вещал, взор глазом левым слепым да направил в Пустыню. В ней по окраинам и китовым хребтам Вихрь гуляет. То охраняет Он Око Ришат[5]. Ждет оно летописца, ибо в центре его хранится папирус, где написано, что…

— Довольно. Я понял тебя. Погружение сие опасное для души твоей беспристрастной, Оракул. Возвращайся. Да обращайся теперь ко Джею юному чаще передом: пятна сивые на груди твоей отмечают путь по Пустыне сей.

Поклонился оракул сизый Солнцеликому в гриву низко, да скрылся в задворках тиши.

— Остальные, проявленные и пришлые, стерегите пороги. Чую, вороги скоро нагрянут, испытания притянут к бессмертной души. Дыши, Джей, дыши. А я пока гнездо старое посещу, да вмиг обращусь не один.

В русле сумерек под покровом тумана седого Игорь вертается на порог покинутого дома.

— Есть кто потусторонний среди живых?

Стены жилой пятиэтажки притихли.

Солнцеликий рычит, испускает крик птицы, пикирует в центр квартиры — цапает дым когтями:

— Что же ты, хатник[6] ворчливый, не слышишь зов Ра? Разобиделся, что забыли тебя? Вон всю посуду у новых жильцов побил.

— Оставь свой пыл, усатый, для тех, кто по масти тебе. Уже не в своей избе прыгаешь, аки блоха на загривок. Что тебе надобно? — домовик пыхтел. Все сердился, что впопыхах не успел ухватиться за хвост семьи.

— Не серчай, старый хатник. Не за долгом, но воздаянием я возвратился. Пора и тебе обратиться со мной, ибо путь наш един. Садись же верхом, отнесу в новый дом.

— Ну, коль обманешь на этот раз, не серчай. Как брату — Оракулу вырву тебе левый глаз, — сказал и вскочил меж седин. Обратился в дым и вывалился из шерсти рыжей на пороге полуночи.

— Добро пожаловать в никуда. Эта изба аномальная. Стоит и нет её — на границе миров. Много голов и копыт через нее провел Бог Kalunga[7]. Твоя же зарука — не́жить здешнюю на сторону нашу склонить, мо́рок сна усмирить и отворить створы памяти.

— Мать честная, как одному домоводу-то все проделать? — обращаться уж начал дед было в дым, но Солнцеликий прыгнул и пригвоздил его ором:

— Вспомни, Кто ты такой и зачем разбужен? Что суждено тебе было до сей поры, отвечай? — Рыжий рычал, обличая правду.

Хатник вздохнул, улыбнулся, бороду отряхнул неспешно и испарился под крышей дома.

— Луна, ты все слышала! — Игорь вышел на задний двор и исчез под землей.

Утром затвор в замочной скважине провернулся: то вернулся Джей вместе с зодчим. Муж — строитель детину ТинПу держал у себя под мышкой говорит:

— Так вышло, — нашел сего кота красивого заблудившимся у себя на участке усадьбы.

Так вот хитростью дымчатый и причастил частного мастера к ремонту хаты за три дня и ночи. И пока кирпичи выкладывали на лицевую часть дома, хатник старый с нежитью новой за территорию спорил. То в дурака на щелбаны играл. То в прятки. Из дымохода гонял второго такого. После пятого грохота с чердака — стало тихо и ясно: наша взяла. В заключение, едва зодчий грибок устранил, — так простыл след серой тучи мо́рока.

Только ходит Джей все сам не свой. Такой же печальный и хмурый. Игорь следит за ним, глаз не спускает. А́саны[8] разные принимает для гибкости мышц и бодрости духа.

Так лежит однажды в позе плуга, как глядит — надвигается снова гроза. А пред нею издалека запыхавшись мчится Барс Нежный. Шерсть бежевую из нитей шелка теряет. Видать что-то важное его подгоняет, коль не щадит красоты своей:

— С донесением к тебе, Солнцеликий, разреши обратиться! — простирается, оземь трясет усами.

— Что стряслось, не тяни! — пружины мышц главный Кот заряжает в обойму с готовностью выстрелить.

— Явился у дальних ворот сейчас гость. Я дюже бросился, думал паук. Какое там! Сам Вельзевул со скорой вестью: грядет беда. Мухи в зоне сей исчезают без следа и чести. Что одну, что полчищем в двести — отправлял он сюда проведать. Ничерта. Тишина. Пустота.

— Что за страсти, сам Вельзевул! Ему-то что дело до аномальной зоны? Разве что проворачивал здесь делишки свои… Ох уж эти короли. Как помочь, так мы гордые, а когда пропадают подданные…

— Что же делать, Отче?

— Нам — булаты точить. Тебе — относить Ваалу благодарность мою и низкий поклон за крылатый погост. Скорей и сам возвращайся на пост. Ожидаем ночи.

С предчувствием прочным битвы Рыжий спустился под землю за помощью.

К полуночи — девять котов с Игорем во главе — на исходных точках. Стерегутся дыры, пороги, щели да окна с дверьми. Домовой ­со свитою — над людьми под крышей. В подземелье — кроты с ежами под эгидой ТинПу.

Все вокруг стихло. Черная тень размеров огромных помрачает свет от луны. Из-под полы выступает черный якорь с шипами. Чу, то не якорь, а лапа! Вот вторая, уж третья, четвертая. Восемь, словно краны. И все разом вытягивают на поверхность… Голову женщины. Волосы-то длинные черные, тело — центнер рыхлого месива под жесткой шерстью. Явилась в эпицентре Она:

Черная вдова, колдунья, кого и боялась молва. Зрачки акулы заместо глаз с белка́ми. Ядовитые жала клыков змеиных торчат из пасти беззубой. В ночь вальпургиеву — и то девиц с копытами краше встречаешь! А из-под чресел-то идолища чавкающего расползаются змеи и пауки. Недовольна Ваала сестрица, что аномалия теперь заполняется светом. Хочет вернуть все назад и брыкаться между мирами под ликами разными.

Подбирается к Джею вдова все ближе. Но тот спит. Не слышит, как смерть над ним нависает. Испускает Поганая нитей сеть. Паутина её ведь прочнее стальных канатов из-за токсичных ядов для системы нервной ЦНС.

— Спи, — приговаривает Паучиха, да лихо заворачивает одурманенного в кокон. — Вот и нашел ты покой, — нависает, клыки разверзает навстречу артерии.

— Умри в пустоте, ату их всех, братья, — бросается Игорь на голову идолища.

Пищит поганая, сопротивляется дружине Солнца.

Барс Нежный распарывает кокон, бросается ей в горло. Домовой стелит дым, прикрывая всем спины. Оракул вместе с Химерой рассекают ей брюхо напополам. Кроты с ежами пищат, укрощают сноп змей с пауками. Пир обещает быть пышным, запасов-то на год вышло.

Труп Паучихи сбросили тут же в чисти́лище под выгребной ямой. Сеть ядовитая истлевает, на теле Джея исчезает. Оставляет лишь нити кошмарного сна за собой. Солнцеликий укладывается над его головой, лапой касаясь незримого Ока:

— Живи, Джей, живи…

Под утро герои кошачьего племени прикорнули….

Через несколько недель возвернулась с дороги дальней посланница — Пессимея. Рыжий Кот её принимает радушно, будто прошло три сотни лет. Пустое темя несет с собой странную весть.

— Вот что передали тебе, Солнцеликий. Когда время наступит, явится к нему и Мышь. А пока нужно ждать. Доколе — неизвестно. Но золотое напыление на Яйце его все плотнее. Дело теперь за тобой.

Поклонился Кот сестре пестрой в лапы, та ответила да с порога –скрылась по домашним заботам.

— Ну, что ж. Пора звать Одиссея.

А Химера в то время вернулась беременная на последнем месяце. И в тени развесистой яблони ждала потомства. Час настал, объяли схватки мамашу, поспешал к ней и Джей. С юности он был акушером всего племени:

— Ну, ну, милая, тужься, дыши.

Вот уж вперед показалась головка крупная. Да золотая со спутником месяца на высоком челе. Первый — самый большой. А за ним вдруг полезли… Мать честная! Циклопы! Все как один. Никто не выжил средь них.

— Раз ты Первый, то О́дином нареку тебя. Как верховный Бог скандинавский. И раз уж один остался, значит Единый.

Как произнес сие, — Химера слезу пустила, на сына взглянула, да Дух испустила. Миссия завершена. Пригорюнился Джей, прижал Единого к груди своей со шрамом и заплакал.

— Джей, послушай, — Рыжий сел рядом и Брату лапу положил на плечо.

— Твою мать, говорящий Кот! — испугался Джей, закричал, чуть было не выронил Единого Одного.

— Не ори, а послушай! Ну же, сядь, успокойся! Взгляни мне в глаза.

Все еще дрожа опустился под яблоней Джей на землю. А как только взглянул на кота своего, прояснилось в нем все вдруг с самого-то начала: от времен сотворения до поры рождения Единого.

— Посмотри на них.

Лапой, которой от матери достался нежный цвет лотоса, Рыжий обвел всех собравшихся.

— Как ты видишь, мы здесь все не случайно. Кто-то новый, а кто-то, как мы с тобой, — испокон. Я пришел за тобой. Домой пора, Джей.

О́дин Единый запищал.

— Что это значит, Игорь?

— Ты сам так нарек меня. Вспомни-ка! Почему?

— Я боюсь.

— Вспомни, Джей! В аномалии сей мы иначе застрянем отныне и навсегда, вспомни! — загорелись огни́вом глаза Солнцеликого.

И увидел Джей в них Птицу в красном кольце-то огненном.

— Игорь, значит «Я — Гор».

— А Пса — друга детства помнишь? Как его звали?

— Ден.

— Назови же всё вместе, — Рыжий застыл, глаз не сводит.

Встал Джей, шатаясь, с земли. К темени яблоко прикоснулось. О́дин затих на груди.

— Путь мой един. «Гор — Ден» зовётся. Что значит «Восхождение от человека к Богу».

Гром разразился средь ясного неба, молвил Ра в теле кошачьем последнее слово:

— На руках твоих О́дин, что Одиссей Единый. Вырасти его и отправь под видом странника. Снискал дабы он все нити незримого золота во всех мирах, утраченные людьми. Сам ступай. И странствия опиши. В тиши заверни истории в клубок из нитей шелковых — Любви. Верни ей память. А сам не спеши. Дыши. Мы ждем тебя Дома.

Кот развернулся и в два прыжка достиг порога аномальной зоны. В подземелье взглянул, да на зов обернулся:

— Игорь, а скоро ли?

Солнцеликий улыбнулся, да исчез в Тени.

 Бог Солнца в египетской мифологии

 Ребус, если написать слово «пес» по-английски doq

 Устаревш. — от «манатья» (мантия) монаха, т.е. пожитки, тряпье.

 «Кала» — божество в индуизме, является персонификацией цикличности времени. Черный, темно — синий цвет.

 Геологическое образование в пустыне Сахара.

 Домовой

 У народов Африки — Бог подземного царства, смерти.

 Поза, стойка в йоге