Виталий Новиков

Плут

роман

© Виталий Новиков, 2016

Бизнесмен Олег Суматохин в душе остаётся ребёнком. Он много времени проводит в обществе друзей, чем очень раздражает свою жену. Ещё он совершает легкомысленные поступки, за которые рано или поздно приходится расплачиваться.

ISBN 978-5-4474-8980-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Плут
2. Главная часть
   1. Глава 1
   2. Глава 2
   3. Глава 3
   4. Глава 4
   5. Глава 5
   6. Глава 6
   7. Глава 7
   8. Глава 8
   9. Глава 9
   10. Глава 10
   11. Глава 11
   12. Глава 12
   13. Глава 13
   14. Глава 14
   15. Глава 15
   16. Глава 16
   17. Глава 17
   18. Глава 18
   19. Глава 19
   20. Глава 20
   21. Глава 21
   22. Глава 22
   23. Глава 23
   24. Глава 24
   25. Глава 25
   26. Глава 26
   27. Глава 27
   28. Глава 28
   29. Глава 29
   30. Глава 30
   31. Глава 31
   32. Глава 32
   33. Глава 33
   34. Глава 34
   35. Глава 35
   36. Глава 36
3. Заключительная часть
   1. Глава 1
   2. Глава 2
   3. Глава 3
   4. Глава 4
   5. Глава 5
   6. Глава 6
   7. Эпилог

Главная часть

Глава 1

— Суматохин, вставай! Олег?!

Суматохину снилось, что он летает по какому-то тоннелю, словно какая-нибудь микрочастица перемещается внутри трубкообразного сосуда, внутри человеческого организма. Стенки сосуда переливаются оттенками красного и желтого цветов, впереди черная дыра. Путь чрезвычайно извилист, непредсказуем, но он летит аккуратно, не касаясь стенок, быстрее и быстрее. Он осознает, что совершенно пассивен и не пытается сопротивляться этому движению. Наконец это ему надоедает, и он усилием воли решает взять себя в руки и остановиться. Но у него ничего не получается и полет продолжается. От этого ему становится страшно. Страшно от того, что он не может понять, куда он летит и зачем?

— Олег, ну вставай же! Хватит спать!

На этот раз голос жены вырвал его из этого мутного неприятного сна. Он открыл глаза, потом снова закрыл, потянулся, перевернулся на другой бок и плавно перешел в состояние полудремы, в котором он мог пребывать неприлично долго.

— Олег, вставай. Ты поедешь на работу или нет?! Сколько можно спать? — не унималась жена.

Суматохин приоткрыв глаза, повернулся на другой бок, в ту сторону, откуда раздавался голос жены. Элеонора сидела на пуфике перед трюмо и заканчивала макияж.

— Норик, ну что ты заладила: вставай, да вставай, дай человеку отдохнуть, — жалобно пролепетал Суматохин.

Элеонора встала, подошла к кровати, наклонилась, поцеловала Суматохина в лоб, вытерла пальчиком след, оставшийся от помады и сказала:

— Дорогуша, хватить валяться, сколько можно? Имей же совесть.

Ласковый чрезмерно добродушный тон супруги заставил Суматохина насторожиться. Он окончательно открыл глаза. Выбрал удобную позу, чтобы легче было собраться мыслями.

— Нори…, — но что он хотел сказать, он забыл, так как еще не успел окончательно прийти в себя после сна.

— Что милый?

Суматохин наконец вспомнил забытую мысль.

— Нор, а ты далеко собралась? — спросил он.

Элеонора стояла около комода и вынимала из открытого ящика какие-то предметы, складывая их в сумочку. Среднего роста, молодая, со складной фигурой, простыми приятными чертами лица, что делало её по своему красивой, распущенными волосами, до плеч окрашенными в баклажанный цвет, Элеонора была из того типа московских женщин, которых опытные московские ловеласы и прочие знатоки женской природы смело определяют при визуальном знакомстве, как обеспеченных особ, которые: никогда не брезгуют лишний раз в обществе блеснуть своим положением; умело создают впечатление о своём доме, как образце семейного благополучия; но в то же время способны на маленькие безрассудства при должном для этого подходе. Необычное имя — Элеонора, давало повод знакомым четы Суматохиных видоизменять его каждому на свой вкус. Нора, Нори, Норик — так звал ее муж. Большинство знакомых в общении с ней использовали милое по своей простоте — Эля.

Отец называл её Лео. Свекор, который видел её всего два раза в жизни: первый раз на свадьбе, второй раз, когда приезжал к ним погостить денёк другой из родной Тверской области — звал её Леонора.

Суматохину показалось, что жена проигнорировала его вопрос, и поэтому повторил его.

— Я еду в турагентство, — ответила Эля.

— Устраиваться на работу? — спросил Суматохин.

— Нет, сладкий мой. Выбирать путевку.

— И деньги уже взяла?

— Пока нет.

Суматохин понял, что это «пока нет» означает, что за всё придется расплачиваться ему.

— Пансионат в Подмосковье, Селигер или может быть Сочи? — спросил он.

— Меньше, чем на Турцию я не согласна.

Суматохин не мог найти нужных слов для продолжения разговора. Осознание грядущего удара по семейному бюджету вывело его сознание из нормального мыслительного процесса. Воображение его рисовало самые страшные последствия этого удара. Ему казалось, что этот удар может быть таким, что после него он уже не сможет оправиться никогда.

— Олег, что с тобой? — обратилась к нему Элеонора.

Но он впал в забытье, в штопор и ничего не слышал вокруг, просто лежал, тупо уставившись в одну точку. Слова Эли дошли до него только после того, как она в третий раз повторила вопрос.

— Ничего. Ничего, просто задумался, — сказал он первое, что пришло в голову.

— А я уже испугалась. Дорогой, ты на работу поедешь? Или нет?

— Да, сейчас, соберусь. А сколько сейчас времени?

— Половина первого.

— Да, нужно ехать.

Суматохин откинул одеяло и сел на край кровати. Эля подошла к нему, поцеловала в лоб и попрощалась:

— Ну, я пошла.

— Скоро вернешься? — спросил Олег.

— Как получится.

«Вот жизнь. Докатился. Жена меня точно скоро в могилу загонит со своими сумасшедшими запросами. Надо что-нибудь придумать, чтобы остановить ее. Как же скверно начинается этот день. За что мне эти муки?» — рассуждал Суматохин, сидя на краю кровати. Напротив него, у противоположной стены комнаты, находилось трюмо, и он вгляделся в своё отражение. На него глядел молодой полноватый на вид тридцати лет человек, с взъерошенными соломенного цвета волосами на идеальной по форме голове и несколько грустными серыми глазами на смугловатом лице.

После того как Суматохин привёл себя в порядок и позавтракал, малая стрелка часов перевалила за первый час. Это обстоятельство заставило помучиться над вопросом: «Ехать или не ехать на работу?». Ехать на машине ему не хотелось из-за пробок, на метро, которым он уже не пользовался несколько лет, тем более. Собственно обязанности являться на работу в строго определенные часы у него не было, так как у него было собственное небольшое рекламное агентство, в котором он в последнее время появлялся всё реже и реже. Всеми делами агентства занимался управляющий Миша Тихомиров, нарочно выбранный Суматохиным из незнакомых людей, чтобы в случае чего можно было спросить с него по всей строгости. Дела в агентстве шли с переменным успехом, в последнее время вообще без успехов. Нора уже извела его намеками заменить Тихомирова её двоюродным братом. Она не скрывала, что подозревает Михаила во всех смертных грехах, в первую очередь в присвоении некоторой части доверенных средств. Суматохин знал, откуда дует ветер. В агентстве работали подруги жены, устроенные по её же просьбе. Поэтому Суматохин, здраво рассуждая, не исключал, что им могло доставаться иногда от Тихомирова, и они, пользуясь знакомством с супругой шефа, распускали о своём начальнике разные сплетни. Во всяком случае, когда Суматохин напрямую спрашивал своих подчиненных по поводу каких-либо компрометирующих действий своего начальника, они отвечали, что ничего подозрительного не замечали за ним. Суматохин и сам ясно осознавал, что Тихомиров, да и подчинённые, могли проворачивать левые заказы и не фиксировать их в документах. Поэтому он считал необходимым съездить в офис и пролистать все бумаги, особенно по чёрной кассе, самому поговорить с работниками, дать им новую установку. Всё взвесив, Суматохин решил, что для этого надо как следует собраться, подготовиться, а в данный момент он был не готов. День начинался паскудно и предчувствие подсказывало ему отложить решение этой проблемы до лучших времен.

С чашечкой горячего кофе в руке он прошел из кухни в комнату и подошел к окну. За окном большими хлопьями валил снег, так что за ним с трудом можно было разглядеть огромное серое здание. «Давно не было такого снега в Москве», — подумал он. Привычный вид из окна сильно изменился из-за этого. И от этого у Суматохина также резко изменилось настроение в лучшую сторону. «Как хорошо, когда вокруг много белого, — думал он. — Как хорошо, что у меня есть всё, что мне нужно, что мне не нужно стоять, как вон тому нищему на углу дома с протянутой рукой, что я живу в тепле и сытости; что мне не нужно сновать туда-сюда, как те простые люди, вечно куда-то торопящиеся; что я свободен в отличие от них и это самое главное». Он развлекал себя наблюдением за людьми, их поведением и невольно упёрся взглядом в кафе, расположенное на первом этаже, на углу серого большого здания, находившегося напротив: на другой стороне улицы. Над окнами кафе, большими буквами из неоновых ламп горела вывеска «Три листика». Это вызвало у него неприятные воспоминания, и чтобы поскорее отвлечься от них, Суматохин отошёл от окна, плюхнулся в кресло и включил телевизор. В это время по телевизору шли, в основном, только сериалы и ток-шоу. Суматохин остановил свой выбор на самом дурацком на его взгляд ток-шоу, чтобы можно было поменьше думать.

Во время рекламной паузы раздался телефонный звонок. «Чёрт. Нора опять забыла включить автоответчик», — выругался про себя Суматохин. «Поднимать или нет? В случае чего всегда можно сказать, что меня не было дома», — никак не мог решиться он и загадал, если звонок не умолкнет в ближайшие десять секунд, то он все-таки поднимет трубку. Он медленно досчитал до десяти, после чего, еще несколько поколебавшись, снял трубку.

— Слушаю.

— Это я тебя слушаю, ты, куда пропал подлец? — услышал он на другом конце вроде бы знакомый и в то же время незнакомый голос. То, с каким тоном этот человек произнёс слово «подлец», несколько напрягло Суматохина, так что он и не знал, что на этот ответить.

— Алло, — только и смог выговорить после некоторого замешательства Суматохин.

В ответ молчание.

— Алло. С кем я разговариваю? — Суматохин говорил чётко и твёрдо, чтобы не выдать волнения.

— Что не узнаешь, подлец? — на этот раз голос было еще более, даже скорее нарочито резким, и еще более сделал ударение на последнем слове.

— Я что-то не пойму: кто прикалывается? Ванилин? Или ты, Гриб? — Суматохину уже надоело находиться в подвешенном состоянии.

— Значит, все-таки хочешь узнать, с кем разговариваешь? А новый коммерческий канал у тебя показывает? — голос несколько смягчился.

— Вроде бы.

— Найди его.

С помощью пульта Суматохин нашел этот канал. Шёл художественный фильм. Голос одного из героев показался Суматохину знакомым.

— Димон, неужели это ты? — наконец догадался он.

— Я, кто же еще.

— Что же ты сразу не сказал?

— А ты испугался. Признайся, испугался? Натворил чего-нибудь?

— Испугаешься тут. Артист хренов. Ну, как ты? Рассказывай, где сейчас, в Москве?

— В Москве, где же ещё. А ты забыл, какой сегодня день?

— Какой?

— Неужели забыл?

— Какой сегодня может быть день? Седьмое ноября кончилось уже, а день милиции только завтра будет.

— Ну, ты даешь, старина. Как ты мог забыть, тот день, десять лет назад. Мы втроем: я, ты и Лось…, — голос Дмитрия переменился и стал серьёзным.

— Ах, вот ты о чём. Это я помню.

— И ты, так спокойно об этом говоришь, как о чём-то незначительном, малозначащем… А как же клятва? — в голосе Дмитрия появились нотки возмущения и Суматохин никак не мог понять: актёрствует тот или говорит искренне.

— Нет, ну конечно я понимаю, клятва есть клятва. Но, но, но это было, согласись, сто лет назад и нам было чуть больше двадцати — не самый лучший возраст для умных поступков.

— А ты всё такой же изворотливый. Как давно мы все-таки не виделись, — то ли задал вопрос, то ли просто заметил Дмитрий.

— Действительно давно. Лучше расскажи как у тебя дела?

— Дела помаленьку. Сам видишь, продвигаюсь: медленно, но верно.

— Уж не прибеднялся бы. Знаю это помаленьку. Небось денег куры не клюют и от девок отбоя нет.

— Ну, денег, брат, сам знаешь, много никогда не бывает…

Они еще много болтали, в основном о пустяках, Суматохин мог это делать необычайно долго, пока Дмитрий не подытожил разговор:

— Слушай, Олег, я собственно, зачем звоню тебе. У меня к тебе предложение, от которого ты не имеешь права отказаться.

И Дмитрий поделился с Олегом идеей отметить годовщину, того памятного дня в том же составе плюс жена Суматохина. Так как по плану Дмитрия это мероприятие предполагалось провести именно у Олега.

— А почему у меня? — поинтересовался он.

— Тебе что, жалко что ли?

— Нет, просто интересно.

— Ну, во-первых, у меня сейчас ремонт в квартире, во-вторых, Лось тоже у себя не может принять, жена его не может понять: не любит она очень гостей, женщина, надо признаться, с очень непростым характером, поэтому Лось будет скрывать этот сейшн.

— Лады, приезжайте.

Дмитрий обещал приехать к пяти-шести часам. Лось с его слов должен был показаться в то же время или же несколько позже.

«Эх, Дима, Дима, значит всё же жизнь удалась. А Лось — ну кто не знает, что наш Кирюха Полянский, нынче уже совсем не Лось и не Кирюха, а Кирилл Николаевич Полянский, вице-президент концерна „Олимп“, и как поговаривают крутится в команде самого Балаева. Что ж, остается мне только порадоваться за вас ребята от всей души», — рассуждал Суматохин. Но что-то не радостно было ему от всего этого. Чтобы ни говорилось о белой зависти или доброжелании к преуспевающему в отличие от тебя близкому человеку или другу; всё же чаще всего мы с трудом прощаем им успех или удачу. Суматохин понимал, что это чувство вполне естественно и поэтому не стал копаться в нём, растрачивая нервы и душевные силы, и постарался быстро переключить мысли на что-нибудь другое. Он откинулся в кресле, закрыл глаза и мысленно вернулся на десять лет назад.

Глава 2

Он ясно вспомнил, как он, тогда двадцатилетний студент третьекурсник, отправился со своими друзьями Димоном и Лосем в ресторан, как они тогда шутили-говорили, дабы вкусить немного «сладкой жизни». Всё было прекрасно в тот вечер: еда, музыка, коньяк, умные разговоры и кончено ни с чем несравнимое ощущение лёгкости и вседозволенности. Не хватало только одного для полного счастья — женщин. Те, что находились в ресторане, были либо слишком не молоды для них, либо заняты. Дмитрий поспорил с товарищами, что сейчас выйдет на улицу и «снимет» первых попавшихся на глаза девушек. Товарищи не поверили ему, так как были неопытны еще в этих делах, и знали, что Дмитрий также не далеко ушел от них в этой области. Каково же было их удивление, когда они увидели своего друга, сопровождавшего к их столику двух девушек. Как он мог в такое время, почти ночью, кого-то выцепить на улице, да ещё уговорить пойти с собой? Этого они не могли понять. Они тогда еще не понимали, что алкоголь действует на людей по-разному. Выпив, Дмитрий преображался: он начинал чувствовать, что ему по силам перевоплотиться в кого угодно, будь то в злодея, в донжуана или бог весть в кого ещё. Именно тогда, во время приобретения питейного опыта, он чувствовал в себе этот дар. Вследствие чего, впоследствии бросил технический ВУЗ и с первой попытки поступил в театральный.

Обе девушки оказались хороши собой, особенно одна — Наташа. Суматохину тогда казалось, что он влюбился в неё. Даже Полянский, который уже с великим трудом держал себя в более-менее приличном состоянии, глядя на неё, старался, как мог, смотреться молодцом.

Ничто не предвещало беды. Дмитрий веселил девушек: рассказывал анекдоты, смешные истории, задавал им дурацкие пошлые вопросы. Суматохин и Полянский молча кивали ему и ради приличия улыбались после его очередной шутки. Впрочем, вскоре им стало совсем не до шуток. По всем правилам девиц надо было чем-то угощать, а деньги как назло кончились. Бутылку шампанского, на которую ушли последние гроши, Наташа и ее подруга осушили так быстро, что друзья не успели опомниться, а когда до них дошло, в каком они оказались положении, то тут же решили посовещаться с глазу на глаз, отдельно от девчонок. Дмитрий шепнул на ухо Суматохину, что не плохо бы им выйти на некоторое время проветриться — покурить. Полянского оставили ухаживать за девушками, хотя толку от него уже никакого не было, поскольку он уже начал клевать носом, и ему уже по большому счету было плевать на всё, что происходит вокруг. На свежем воздухе Дмитрий и Олег решили, что правильный и единственный шанс не потерять девушек в сложившейся ситуации — это продолжение вечеринки у кого-нибудь из них троих дома. Ни у Дмитрия, ни у Олега таких возможностей не было, поэтому надо было настроить, уговорить Полянского, у которого была свободная квартира. Вернувшись в зал ресторана, Дмитрий и Суматохин тревожно переглянулись. Полянский сидел в гордом одиночестве.

— Вон они, — кивком головы Полянский указал на небольшую танцплощадку, на которой девицы танцевали медленный танец с новыми кавалерами, когда Суматохин попросил его объяснить, что случилось.

Оттанцевав подруги, не вернулись на прежние места, а направились к новым ухажерам. Это были двое немолодых мужчин, наверное, более чем вдвое старше девушек. Один был крепкого телосложения, с редкими темными волосами, зачёсанными на бок и усами, одетый в костюм двойку серого цвета и красный галстук. Другой был полный, широкий с головой в форме тыквы, большой лысиной, также в двойке, только без галстука, верхние пуговицы его рубахи с пёстрым рисунком были расстегнуты, открывая волосатую грудь. Их столик ломился от многообразия блюд и напитков, и осилить все это добро им одним явно было не под силу. Впрочем, по всей видимости, они и не ставили перед собой такой цели. Главное было показать себя, свою значимость.

Друзья-студенты оказались не у дел, им ничего не оставалось, как только молча с тоской и нескрываемым раздражением наблюдать, как солидные дяди ухаживают за девушками, несколькими минутами назад составлявшими им компанию. Девицы вели себя непринужденно и старались не смотреть в сторону студентов.

— Шлюхи, — бросил зло Дмитрий.

— А ты думал «порядочные» в такое время ходят с первыми встречными в ресторан? — более спокойно высказал ему Суматохин.

И потом после короткой паузы добавил:

— Жаль, что и выпить нечего. Сплошной облом.

Олег уже тогда был искушён более своих товарищей в любовных делах, и поэтому менее их переживал из-за этого промаха. Дмитрий же напротив никак не мог успокоиться и всё что-то ворчал себе под нос, как будто обращаясь к кому-то невидимому. Через некоторое время Полянский начал понемногу отходить от своего тяжёлого состояния и стал также включаться в ситуацию. Для начала он поддержал Дмитрия, отпустив ряд грозных ругательств в сторону неверных девиц. Причём в отличие от друга сделал это достаточно громко, так что дамы, сидящие за соседними столиками, начали оглядываться и нервно ёрзать на стульях. Полянский находился в том опасном состоянии, когда человеку остро чего-то не хватает, и он не знает на какой предмет выплеснуть рвущуюся наружу энергию. Если бы он выпил еще — возможно он бы успокоился. Если бы девушки остались с ними — он бы попытался поухаживать за одной из них. Но ни одного, ни другого теперь не осталось. Суматохину не нравилось настроение товарищей, но он не имел привычки противопоставлять себя или свое мнение большинству, и поэтому молчанием сначала поддерживал их. Потом решил всё-таки вернуть их к реальности.

— Ну и что вы предлагаете делать? — обратился он к ним.

— Что делать? — переспросил Полянский. — Я знаю, что делать. Сейчас увидите.

И он поднялся из-за столика, подошёл к музыкантам, заказал медленную мелодию, после чего направился к столику, где сидели покинувшие их девушки. Но сделать это было не очень то и легко — мешали тяжесть в ногах и шум в голове. Из-за этого Полянский добрался до цели не без труда и не без жертв: на полпути он зацепил худосочного, интеллигентного вида товарища, да так, что тот свалился со стула. Повергнутый быстро встал и оправился и что-то хотел высказать, но не мог, молча открывал рот и опять закрывал, как рыба, выкинутая на берег: то ли от шока, то ли из-за страха перед высоким широкоплечим Полянским. По залу ресторана прокатился ропот, особенно надрывался надрывный нервный голосок одной дамы, сидевшей около сцены и голос ее спутника, повторяющий время от времени что-то вроде: «тебе что, больше всех надо?». Но Полянский был занят лишь своим замыслом и не замечал ни волнения, ни шума вокруг себя. Стараясь держаться ровно, он остановился около Наташи, немного поклонился и протянул ей руку, сказав:

— Можно?

Наташа взволнованно посмотрела на своих новых спутников, как будто говоря глазами: «Господи, ну что ему от меня надо?».

Полянский повторил более твердо:

— Можно?

Усатый враждебно посмотрел на Полянского, но тот не обратил на него внимания. Наташа всё-таки не выдержала и встала. Полянский взял её за руку и повёл танцевать.

Вокальный инструментальный ансамбль исполнял песню о неразделённой несчастной любви. И вдохновлённому этой песней, примеряя ее грустный сюжет на себя, Полянскому казалось, что ему сейчас море по колено и плевать на всё и всех. Он крепко обнял партнершу обеими руками и шептал ей на ухо голосом змея-искусителя:

— Знаешь, я таких еще не встречал. Веришь? Впрочем мне плевать: веришь ты или нет?

Наталья старалась вывернуть голову, как можно дальше от уст, навязчивого кавалера, запах, шедший от которых, казался нестерпимым. А от его слов по ее телу прошла нервная дрожь. Полянский почувствовал это и продолжил:

— Не бойся. Никогда не бойся, когда я с тобой. Слышишь?

И сжал её еще крепче.

— Пойдём со мной. Ты пойдёшь со мной? — продолжал Полянский.

Наталья молчала. Ансамбль уже прекратил играть и другие танцующие пары разбрелись по своим столикам. Но Полянский продолжал кружиться, будто вокруг своей оси со своей партнершей, переваливаясь с боку на бок.

— Ну что ты молчишь? Скажи да. Я знаю, ты хочешь сказать: да. Говори скорее. А то я… А то я…

Полянский ослабил объятие, и Наташа вывернулась, освободилась и попыталась ускользнуть от него. Но Полянский изловчился и поймал её руку и резко притянул к себе, так что она чуть не упала.

— Пойдём, — приказал Полянский и направился к выходу, ведя за собой Наташу. Но путь уже был закрыт. Около выхода толстяк и усатый отдавали уже приказания трём дюжим молодцам и те, дослушав указания, бросились навстречу Полянскому. До этого пассивно наблюдающие за происходящим Дмитрий и Суматохин кинулись на помощь другу. Почуявшая запах крови публика заревела. Особенно опять выделялся противный голос дамочки, которой больше всех надо было.

Прямым с правой Полянский свалил первого подбежавшего молодца. Следом за ним подбежали другие двое и Димон с Суматохиным. Началась свалка. На помощь молодцам кинулись люди из публики, в том числе и женщины. Полянского схватили сзади за руки и пытались повалить, в конце концов его повалили. Полянский пал спиной прямо на человека, державшего его сзади. Образовавшийся вокруг него кружок ног прошелся отчаянно весело по его бокам, доставалось и лежащему под ним. Больше всех старался худосочный интеллигентик, отпускающий самые смачные удары с размахом и расстановкой. А потом Полянский почувствовал, как кто-то очень больно схватил его за волосы и злобно пролаял:

— Хамово отродье.

Это был голос дамочки, которой было больше всех надо…

Измученные, избитые Полянский и компания добрели до ближайшего скверика, нашли скамейку почище и расположились на ней. Была уже глубокая ночь.

— Как я в таком виде появлюсь дома? — сказал Дмитрий. Верхняя теплая одежда у них не пострадала, а вот легкая: рубашки, свитера, брюки поистрепались достаточно, но больше всего пострадали их лица.

Суматохин по этому поводу не волновался, потому что жил в общаге.

— Хочешь, переночуй у меня, — предложил он Дмитрию.

— Зачем. Всё равно это не скроешь, — и он показал лицо.

— Да, вот так получается — деньги решают всё. Если у тебя есть деньги — значит, есть и положение, и вес в обществе. А если нет — то ты никто. Хотя, чем я хуже этих старых козлов, — сделал выводы Полянский.

— Да не обращай внимания. Разве можно так переживать из-за этих шлюх, — попытался успокоить его Суматохин.

— Всё равно обидно, — окончательно впал в меланхолию Полянский.

Возникло на несколько минут молчание. Каждый погрузился в свои мысли.

— Слушайте. Я вот о чём подумал, — Дмитрий неожиданно встал со скамейки, повернулся к друзьям и активно жестикулируя руками начал свой монолог. — А кто мешает нам заработать денег, получить вес в обществе, а? Чем мы хуже этих козлов? Мы что, тупее их что ли? Нет.

— Наверное тупее — раз оказались в таком положении, — сказал Суматохин.

— Нет. Не в этом дело, — продолжал Дмитрий.

— А в чем? — спросил Суматохин.

— А в том, что нет у нас цели. ЦЕЛИ, — и Дмитрий многозначительно показал указательным пальцем вверх. — ЦЕЛИ!

Суматохин и Полянский не понимали, к чему клонит их друг, они думали, что он просто пьян и поэтому несет всякую ахинею.

— Вы понимаете, о чём я вам говорю? — всё не мог успокоиться Дмитрий.

Суматохин и Полянский положительно закивали головами; но на самом деле, конечно, так ничего толком и не поняли, просто им хотелось, чтобы их друг поскорее отвязался от них.

— Наконец-то доперли, — обрадовался Дмитрий. — Тогда сделаем вот что: давайте поклянемся, что приложим все усилия, чтобы добиться главной цели в жизни.

— Это как? — спросил удивленный Суматохин.

— А вот так: повторяй за мной. Я, гражданин Российской Федерации, Олег Суматохин, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь.

— Это что еще за детский сад? — воспротивился поначалу Суматохин.

— Давай повторяй, а не перебивай.

И Суматохин повторил не так торжественно, как подобало, с некоторой иронией в голосе и вяловато.

— Клянусь приложить все свои способности, таланты, волю и характер, чтобы стать в этой жизни «человеком с большой буквы», чего бы мне это ни стоило. Сделать всё, чтобы не быть лохом. И если я не добьюсь этого, пускай мои друзья отрекутся от меня и никогда не подадут мне руки, и я не буду ничего иметь против этого, — продиктовал Дмитрий.

Суматохин повторил слово в слово уже с некоторым волнением. Последние слова ему не очень понравились и несколько насторожили.

Потом свою клятву произнес Полянский, а после него и сам зачинщик этой идеи — Дмитрий.

— Слушай, Димон, а как мы определим: кто добился своей цели, а кто нет? И сколько времени для этого требуется? — резонно заметил Суматохин.

— Хороший вопрос, — согласился Дмитрий. — Сделаем вот как. Через десять лет встретимся и посмотрим: из кого, что получилось, заодно и отметим юбилей нашей клятвы.

Тогда ещё они были очень молоды и самоуверенны. И никто из них не сомневался, что обязательно найдет своё место в жизни. Они тогда еще даже не предполагали, что жизненные пути их разойдутся раньше, чем пролетят эти десять лет. Через год Дмитрий решил поменять место учебы и поступил в театральный, после чего уже почти не видел старых друзей, лишь изредка напоминая о себе телефонными звонками. После окончания института ушел с головой в большой бизнес Полянский, его привлёк к себе дядя, работающий в то время в команде одного известного олигарха. После чего у него появилась целая масса новых знакомых и партнеров, с которыми приходилось проводить почти всё время, так что и Суматохин и Дмитрий, как бы сами собой выпали из обоймы его близких друзей.

«Эх, Димон, Димон, не изменился ты совсем», — подумал Суматохин, вспомнив о клятве. Он даже не задумывался о её сути, считая всё это пустым делом.

Больше его беспокоило, как собрать более-менее приличный стол, чтобы «не обидеть» гостей. В заначке и в кошельке, всё вместе, у него осталось сто пятьдесят долларов.

Глава 3

Когда он уже одевался, чтобы совершить рейд по ближайшим магазинам, в квартиру позвонили. Суматохин открыл дверь. Это пришёл Ванилин со своей новой подругой.

Ванилин в квартире Суматохина чувствовал себя как дома, поэтому представив свою спутницу: «Лена», сразу же начал быстро раздеваться и помогать делать то же Елене.

Раздевшись, Ванилин оказался в белой полурасстегнутой рубашке с длинным рукавом и плотно обтягивающих его толстые ляжки черных кожаных штанах. Девушка же была одета в сиреневую водолазку и джинсы. Она была худа и обладала самой простой внешностью: не отталкивающей и в то же время не особо привлекательной.

По внешнему виду приятеля Суматохин догадался, что тот из ночного клуба, где видимо и выцепил Елену. Опытным взглядом Суматохин сразу же определил его спутницу, как малолетку, приехавшую из провинции в Москву искать приключения на свое мягкое место и находившуюся в последнее время в поиске какого-нибудь лоха, у которого можно было бы зависнуть подольше без тяжелых для себя последствий. Суматохин считал, что у таких особ, как правило, одинаковое продолжение биографии — не очень счастливое, и ему немного стало жаль ее.

Суматохин рассказал Ванилину, за чем и для чего собирался идти в магазин. На что заинтересованный Ванилин сказал:

— Ничего, если я поучаствую тоже на вашем празднике? Не обидишься? Дмитрий Хватов говоришь? Знаю я такого артиста.

Суматохин посмотрел на приятеля, прежде чем ответить. Ему показалось, что его внешний, да и социальный статус не очень-то будет соответствовать обстановке. Но отказать товарищу он был не в силах и поэтому ответил положительно. Ванилин же в свою очередь предложил Суматохину не ходить по магазинам, а сделать заказ по телефону. Эта идея понравилась хозяину, и он не преминул ею воспользоваться.

Ванилин прошел со своей спутницей в большую комнату, врубил музыкальный центр, чуть ли не на всю мощь, и начал танцевать. Звучала мелодия в стиле техно, Лена пыталась, как могла изображать что-то похожее на танец Ванилина, но это у нее не очень хорошо получалось. Ванилин старался двигаться ритмично, резко.

— А вот это движение ты видел? — обратился он к Суматохину, изобразив нечто похожее на одновременное конвульсивное содрогание туловища и таза.

Суматохин отрицательно помотал головой.

— Давай, давай, давай, давай, — выкрикивал Ванилин, распаляя себя и партнершу.

В итоге танца Ванилин приблизился к Лене и теперь уже двигался, находясь к ней лицом к лицу. Потом подхватил её, взяв за руки, посадил к себе на бедро и таким образом начал ритмично то поднимать вверх, то опускать вниз, изображая, видимо, тем самым нечто сексуальное. Лена заухала и не сопротивлялась, а Ванилин рычал как медведь, пока резко не скинул партнершу на пол и не освободил её, после чего огласил комнату диким воплем Тарзана, обозначив тем самым конец танца. Лена, переводя дух от усталости, плюхнулась в кресло.

— Слушай, Олег, у тебя есть что-нибудь выпить? — обратился к Суматохину Ванилин.

— Что, уже не можешь потерпеть до вечера? — спросил Суматохин.

— Я не это имею в виду: сок или минералка.

— А, пойдём на кухню, посмотрим.

Они вышли на кухню. Суматохин достал из холодильника открытый пакет сока и протянул другу. Ванилин сделал большой глоток.

— Как уже? — спросил Суматохин, изобразив неприличный жест, хлопнув ладонью по кулаку, намекая на отношения товарища с его спутницей.

— Нет ещё. Как видишь, разогреваю только.

Суматохин был из той породы людей, для которых собственный дом был всегда открыт для друзей и их частое появление в нем совсем его не напрягало, а скорее напротив: как ни странно успокаивало. В такой атмосфере шума, в некоторой степени даже хаоса, разговоров ни о чём за бутылочкой коньяка до самого утра, он чувствовал себя как рыба в воде.

С Ванилином Суматохин познакомился около года назад, в одном из ночных клубов Москвы. Сошлись они на почве общих интересов: любви к праздному образу жизни, ненависти к рутине и постоянному поиску, к чему приложить неуёмную, бьющую через край энергию. Ванилин работал распространителем, о чём знали лишь самые близкие друзья, в том числе Суматохин. Для всех остальных он был просто свободный художник или на худой конец дилер или маклер. В своем родном Можайске он появлялся в исключительных ситуациях, большее время проводя в Москве в компаниях друзей и в ночных клубах. Его совсем не обижало прозвище Ванилин, по паспорту он являлся Иваном Сыровым. В тусовках, где они крутились, некоторые их знакомые обладали еще менее привлекательными погонялами, такими как Глист, Манкурт, Запах и Лопух, и никто из них сильно не переживал по этому поводу.

Ванилин вернулся в комнату, снова включил музыку. Зазвонил телефон. Суматохин снял трубку в прихожей. Звонил Тихомиров. Суматохин шестым чувством понял, что произошло что-то неладное.

— Олег, у нас тут двое из налоговой, — обрадовал с лёту Тихомиров.

— Что они хотят? — спросил Суматохин.

— Как обычно — денег.

— Черт бы их побрал. Слушай, по-моему мы не так давно заплатили им на месяц вперед?

— Точно. Только у них недавно поменялось начальство. И теперь они обещают опечатать здесь всё, если вопрос не решиться в ближайшие полчаса.

— Сволочи. Сколько они хотят?

— Пять.

— Сотен?

— Да.

— Ничего не остаётся, как взять из резервов. Возьми из сейфа.

— В том то всё и дело, что резервов практически не осталось.

— Как? Совсем?

— Остались две сотни. В последнее время заказов почти не было. Поэтому и сидим сейчас на мели.

— Что же теперь делать?

— Олег, может быть ты приедешь? Я с таким трудом вырвался из лап этих кровососов. Девчонки там одни держат круговую оборону. Даже не знаю, сколько мы сможем продержаться.

У Тихомирова был такой жалобный голос, что трудно было не поверить, что положение действительно плачевно.

— Ладно, собираюсь. Ждите, тяните время. Постараюсь побыстрее подскочить, — сказал Суматохин, после чего положил трубку.

Но одеваться Суматохин не торопился. Такое с ним часто бывало, когда нужно было принять быстрое решение: он всегда пребывал в некотором замешательстве. Он бессмысленно бродил из кухни в прихожую, потом обратно; в комнату он не заходил: шум от музыкального центра и криков Ванилина и Лены мешал ему сосредоточиться. Наконец ему удалось «выбросить» из головы все лишние мысли и отвлечься от происходящего вокруг. Для начала он мысленно произвёл расчёт всех наличных средств, какими он мог располагать и ужаснулся. Двести долларов в офисе и сто пятьдесят при себе, и это при том, что он уже заказал по телефону еду и выпивку, за которые следовало заплатить. Такого поворота событий он не ожидал. Нужно было срочно найти где-нибудь долларов триста, не меньше. Суматохин лихорадочно стал перебирать в голове все возможные варианты поиска денег. Ванилин: слишком унизительно у него просить, да и вряд ли у него есть деньги. Ждать Нору: тогда перед ней придётся во многом сознаться и неизвестно, как она на всё это будет реагировать. Гриб: уехал в Испанию. Продать что-нибудь или сдать в ломбард: но что? Машину? Или Норины украшения? И как она на это посмотрит? Нужно было решать быстро, иначе Тихомиров мог снова позвонить в любой момент.

Медленно, нерешительно Суматохин вошел в комнату, чтобы поговорить с Ванилином. Тот вовсю зашёлся в энергичном танце, не отставала от него и его спутница. Суматохин хотел жестом предложить Ванилину выйти с ним и начал поднимать руку. Но Ванилин опередил его.

— Олежка, узнаёшь нашу любимую. Давай иди к нам. Отдыхаем! — закричал ему в лицо Ванилин и обнял ладонью за шею его и Лену, те сделали по инерции тоже, таким образом, они образовали танцующий кружок.

— Давай, подпевай, — крикнул Ванилин.

— Деревья помнят меня маленьким мальчиком… Не прошу у Бога ничего, — заревел он.

Лена тоже слабенько начала подпевать ему.

Суматохин проклинал себя. За то, что сейчас танцует тут, как идиот, вместо того, чтобы ехать спасть свой бизнес. За то, что не может найти правильного решения. За то, что довёл дело до точки. Поэтому сначала он, свесив голову, пряча глаза, стараясь не открыть своего состояния, молча передвигался вместе с Леной и Ванилином. Но потом одна неожиданная мысль резко изменила его поведение: «А почему я собственно так напрягаюсь — может быть это мой последний танец, моя последняя песня, чего мне теперь бояться?». И Суматохин завёлся. Ещё три раза они прогнали одну и ту же мелодию, оттанцевав, обнявшись в дружный кружок. А под самый конец Суматохин и Ванилин дружно сорвали с себя рубашки под собственные дикие вопли и свист.

— О-е, это круто! — воскликнула Лена и захлопала в ладоши.

— Гулять, так гулять! — воскликнул запыхавшийся Суматохин. — Ванилин, будь другом, достань бутылочку коньяка из холодильника и бокалы захвати…

— За нашу дружбу, — объявил тост Ванилин.

Суматохин решил всё-таки прозондировать друга насчёт денег и предложил ему пойти с ним перекурить на кухню.

— Штука найдется, — ответил Ванилин, пуская дым от сигареты в открытую форточку.

— Конечно не зелени?

— Само собой. А сколько тебе нужно?

— Триста или двести хотя бы.

— Что, очень срочно?

— Да, желательно.

— Жалко Гриб уехал. Если хочешь, я обзвоню знакомых, — предложил Ванилин и достал из чехла, прикрепленного к ремню, сотовый телефон.

— Не надо… А впрочем попробуй. Зачем тебе сотовый? Можешь обычным пользоваться.

— Да нет, я просто хотел пролистать записную книжку. Ага вот…, — и Ванилин, найдя нужный номер направился в прихожую к аппарату. Но не успел он к нему подойти, как тот огласил квартиру настойчивым противным сигналом. Ванилин остановился и обернулся:

— Тебя наверное Олег.

Суматохин замер и до него не сразу дошли слова друга.

— Ах да. Наверное, это точно меня. Знаешь что, Иван, будь другом возьми трубку и скажи, что я уже уехал, — попросил, пришедший в себя Суматохин.

Ванилин исполнил просьбу друга.

— Кто звонил, мужик? — спросил Суматохин.

— Да.

— Значит Тихомиров.

— Проблемы? — с сочувствием в голосе спросил Ванилин.

— Да, «гемор»* с агентством.

— Рэкет?

— Хуже — налоговая.

— И сколько же они хотят?

В кругу друзей Суматохина такие вопросы задавать считалось вполне приемлемым. Поэтому Суматохин задумался, как ответить: сказать правду или соврать?

— Косарь, даже два, — ему показалось, что если он скажет правду, то будет выглядеть не солидно: предприниматель и не может найти смешной суммы.

— Да, ты попал. Хотя три сотни можно найти, я думаю, — оценил ситуацию Ванилин.

Потом после небольшой паузы добавил:

— Что они совсем оборзели что ли! Два косаря! Может на них в РУБОП заявить?

— Нельзя — они хотят опечатать всё.

— Вот черти. Всё равно много. Ты что, может быть задолжал им?

— Просто у них начальство поменялось недавно.

— То же нашелся повод.

В это время послышалась трель телефона.

— Твой? — спросил Суматохин, имея в виду сотовый Ванилина.

— Нет, скорее всего твой.

— Точно мой, — сказал Суматохин, узнав родную мелодию.

Суматохин прошел в комнату за телефоном. Лена листала, сидя в кресле, толстый иллюстрированный журнал. По определителю номера Суматохин определил, что звонит Тихомиров из агентства, и отключив телефон, убрал его в ящик комода.

— Чёрт бы их всех побрал, — выругался вслух Суматохин и стал ходить по комнате взад и вперед, что-то бурча себе под нос. Пока в какой-то момент не передёрнулся нервно и не замер. Это скрежет дверного замка заставил его испугаться не на жизнь, а на смерть.

— Фу, это всего лишь жена, — он сделал выдох облегчения и пошел встречать супругу.

Элеонора, едва переступив порог, решила осчастливить мужа радостной новостью:

— Лапуль, ты не поверишь — я нашла то, что нам нужно: четырёхзвездочный отель на берегу Эгейского моря, и ты знаешь, что мне сказали в турагенстве? Полторы тысячи, а то и тысяча на двоих, вот так, — и она провела по воздуху своим тоненьким указательным пальчиком перед шеей, потом обняла мужа за шею и поцеловала его в щеку.

Суматохин помог жене снять пальто. Элеонора присела на пуфик и сняла сапоги. Потом подошла к зеркалу, аккуратно пальчиками поправила прическу и её взгляд непроизвольно наткнулся на одежду Ванилина, висевшую на вешалке. Это обстоятельство заставило её измениться в лице не в лучшую сторону. Она давно уже не переваривала этого человека. Наверное, с первого дня, когда он переступил порог этой квартиры.

— Кто это? — спросила Элеонора, обернувшись к Суматохину.

— Ну, кто еще может быть у нас? Иван конечно.

Элеоноре и так уже было всё понятно. Раз играет музыкальный центр, значит это Ванилин, так как Суматохин слушал музыку, как правило, в наушниках, а сама Элеонора не переваривала даже радио.

— Надеюсь, что сегодня дело обойдётся без ночевки? — спросила Элеонора, имея в виду Ванилина, но уже не таким грозным тоном, всё-таки она уже вся была в предвосхищении поездки в Турцию.

Элеонора прошла в комнату. Ванилин танцевал медляк с Леной. Элеонора поздоровалась со всеми, Ванилин и Лена тоже поздоровались с ней. После чего Ванилин познакомил женщин друг с другом. Искренняя улыбка радости сияла на Элином лице, ей хотелось поделиться еще с кем-нибудь радостной новостью кроме мужа, но Ванилина и Лену, она сочла неподходящими для этого. Ванилин хотел о чём-то ее спросить, но Суматохин увёл ее на кухню для «серьезного разговора».

Сначала он рассказал о гостях, которые должны были приехать.

— Как, ты знаком с Хватовым и ничего мне не рассказывал?! (о Полянском она не знала, поскольку не интересовалась политикой) — восторженно защебетала Элеонора, и обняв, поцеловала мужа в щёку.

— Но это еще не всё — есть ещё и плохие новости. Мне нужны деньги, — собравшись духом, сказал Суматохин.

— Какие деньги? — как ни странно Элеонора оставалась еще невозмутима.

— Триста долларов.

Элеонора коротко посмеялась и закурила сигарету.

— Я не понимаю, я то здесь причем? — всё еще невозмутимо спросила она.

— Ну, как. Ведь ты же недавно брала у отца деньги… Если хочешь, я тебе верну их, когда «отобью»…

— Я не понимаю, что происходит? — Эля потихоньку начала терять самообладание и впадать в истерику. Она сделала мощный затяг в полсигареты и продолжила: — Причём здесь мой отец? Ты что молчишь? Отвечай. У тебя что, нет трёхсот долларов? Что случилось? Говори.

Последние слова она уже не говорила, а кричала.

— Налоговая наехала на агентство, — стараясь оставаться спокойным, ответил Суматохин.

— Ну и что? У тебя что, нет трёх сотен? Ты что, дурак что ли совсем?

— Не кричи — люди могут услышать.

— Пусть слышат…

— Им не триста надо, а больше.

— Сколько больше?! Ну, отвечай.

— Две штуки.

— Ты иди, ври своему Ванилину, только не мне!

— Правда.

— Если это правда, тогда я иду звонить в милицию.

— Постой. Понимаешь — они хотят арестовать документацию. Если я сейчас не привезу деньги, меня посадят. Ты что, хочешь, чтобы меня посадили?

Эля затушила уже вторую сигарету подряд в пепельницу, и сев на стул, закрыла ладонями лицо и запричитала:

— Господи, за что мне всё это? За что?!

Суматохин опустился перед ней на колени.

— Нор, выручи, я тебя когда-нибудь просил разве? Я всё верну, только рассчитаюсь с этими бандитами. И в Турцию обязательно поедем.

— Где я тебе деньги возьму? Нет у меня денег.

— Как, но ты же недавно, неделю назад наверно? У отца?…

— Что у отца? — перебила Эля. — Что взяла, того уж нет.

— Как? На что ты успела их потратить? — недоумевал Суматохин.

— А ты совсем не замечаешь? Ты что совсем не видишь или только притворяешься? Не видел что ли: что у меня причёска новая, что я наконец купила новую дубленку?

— Конечно видел. Но неужели у тебя ничего не осталось? А на что же ты собиралась ёпокупать?

— Путёвки покупать будешь ты! И я не понимаю, Олег, где твои деньги? Ты же у нас как-никак бизнесмен, а не какой-нибудь там…

— Ладно. Давай сделаем так: дай мне, пожалуйста, триста долларов, а вечером я тебе их отдам.

— Ты что Суматохин, дурак?! Ты, что не понимаешь, что у меня нет денег?! — Элеонора опять сорвалась на крик, потом поднялась со стула, Суматохин тоже встал.

На кухню вбежал Ванилин, и обнимая супругов, обратился к ним:

— Ребята, ну что вы в самом деле. Хватит вам ругаться.

Элеонора резким движением руки сняла руку Ванилина со своей шеи, отошла от них в сторону и отвернулась.

Кто-то позвонил в дверь.

— Иди открывай, твои гости наверное, — злобно обратилась к супругу Элеонора.

— Что-то рановато, — сказал Суматохин и пошел открывать.

Глава 4

Он не стал смотреть в глазок и открыл дверь сразу, резко. Перед ним предстал неизвестный молодой человек в длинном чёрном плаще и шляпе.

— Позвольте я пройду, — решительно начал неизвестный.

— Простите, с кем имею честь? — также решительно остановил его Суматохин, заслонив проход в квартиру всей своей высокой и широкой фигурой.

— Ну что ж, Михаил Анатольевич Каштанов, — незнакомец снял шляпу и слегка поклонился.

— Извините, но вы скорее всего ошиблись квартирой.

— Вы должно быть Олег Никитич Суматохин?

— Да, а что? — решительность в голосе Суматохина исчезла.

— Тогда я к вам.

Слишком самоуверенное поведение незваного гостя, заставило Суматохина понервничать, и он с минуту простоял, как вкопанный, не зная как действовать дальше: то ли пропустить незнакомца, то ли сделать что-то ещё.

— Простите, а Вы по какому вопросу? Зачем я вам понадобился? — на последних словах голос Суматохина дрогнул и он начал теряться еще больше.

— По очень серьезному. Очень! — Каштанов подался немного вперёд, давая тем самым понять, что он не шутит.

Но Суматохин не поддался на это, и сам немного выпятил грудь вперед и левой рукой уперся в косяк, преграждая путь Каштанову.

— Неплохо было бы сначала объяснить цель вашего визита, а потом уже нагло вторгаться в чужой дом, — сказал Суматохин.

Каштанов встал на прежнее место.

— Я от Бориса Васильевича Шпагина. Надеюсь, вам это имя о чём-нибудь говорит? — сказал он.

Это имя говорило Суматохину о многом. О многом очень неприятном для него. Ему стало по-настоящему страшно, и он не смог найти, что ответить.

— Можно я теперь всё-таки пройду, — улучив момент крайней растерянности хозяина квартиры, гость продолжал напирать на него.

— А, конечно, конечно, — Суматохин освободил Каштанову проход.

Каштанов прошел, снял плащ, повесил его на вешалку, обернулся к зеркалу, достал из кармана расческу и начал причёсываться. На вид ему было лет двадцать пять не больше. Его темные короткие волосы были тщательно зализаны на бок. Узкие, маленькие, почти как у китайца, его глаза излучали большое чувство собственного достоинства и самоуверенность на правильном белом овале лица. Нос у него был тонок, с широкими крыльями, рот представлял собой две тоненькие розовые полоски. Суматохин сразу почувствовал шестым чувством, что этот человек чужой: он сделан из другого теста и пришел из другого мира. Каштанов был одет в рубашку цвета индиго, черный стильный галстук и широкие брюки.

В прихожую из кухни вышла Элеонора. Каштанов обратился в ее сторону:

— Михаил Анатольевич Каштанов, — быстро представил

...