Оглавление

Пролог

Я смотрел ей в глаза и не мог понять, как это возможно. Я любил её до мурашек, я не мыслил жизни без неё, но всё же открывал рот, и слова застревали в горле.

— А завтра мы пойдём к морю на рассвете, — мечтательно говорила она, мягко перебирая слова. — Ты же никогда не купался так рано?

— Нет, — признался я, с трудом вырываясь из путаницы мыслей.

— Представляешь? Только мы с тобой, море и небо. И солнце ещё. Красное такое, большое. Я думаю, это будет самым лучшим моментом для… Ну… Для всего. Эй, Макс, ты меня вообще слушаешь?

Она пощёлкала передо мной пальцами, и я наконец пришёл в себя.

Надо было, конечно, слушать, тогда бы я хоть знал, о чём речь. Но где там? Я просто сидел, смотрел, как лёгкий бриз колышет её волосы, а в бездонно голубых глазах играет закатное солнце.

Зря я в это ввязался, зря приехал сюда. В двухместном номере отеля слишком тесно, чтобы сдержать себя и не полезть со всякими пошлостями. А уж когда ночью она спит рядом… почти обнажённая, даже без одеяла. Я ни о чём другом думать не могу и всю ночь, как проклятый, ворочаюсь, выбираюсь на балкон перекурить, умываюсь холодной водой.

Да и сейчас. Сидим на балконе с невероятной красоты видом на море. Она рядом в лёгком жёлтом, будто из солнца, сарафанчике, ножку на стул подняла и подбородком о коленку упёрлась. И я ведь прекрасно понимал, что стоит глаза опустить и…

Друзья. Мы только друзья. Вдруг не останется даже этого, если я признаюсь? Вдруг это самое глупое, что я могу совершить?

Лучше терпеть и наслаждаться тем, что она рядом. Если я буду держать себя в руках, то это останется навсегда…

Глава 1. Серые

Иногда сквозь чернильные линии официальных документов я видел будущее. Когда скупые на эмоции слова превращались в мыльные однообразные пятна, а цифрам терялся счёт, передо мной всплывали пророчества о беззаботной жизни. То, к чему я стремился, становилось живым и ярким, как открытка из моего личного счастья.

Вилла с черепичной крышей и кипарисовыми аллеями. С роскошным садом, где пышным цветением взрывались острова петуний и настурций, астр и флоксов, а смуглый садовник ровнял замысловатые топиарии.

Позади виллы голубым полем раскинулся бассейн. Я любил выходить к нему ночью, когда подсвеченные глубины щедро разбрасывали всюду мерцающие блики. Сопревшая за день зелень мешала свой аромат с вечно свежим запахом воды, и этот пряный букет я запивал бархатистым вермутом. Смотрел в безоблачное небо, усеянное звёздами. Мечтал.

Я любил блуждать по миру грёз. Пользовался этой возможностью самозабвенно, пока руки механически занимались рутиной. Но рано или поздно приходилось одёргивать себя и клещами вырывать из блаженства. В реальном мире однообразные бумажки складывались передо мной узкой тропинкой к мечте. Каждый распечатанный отчёт, каждая служебная записка ложились булыжниками в мостовую успеха. И я искренне наделся, что не приду к цели дряхлым стариком на грани маразма Тогда уж для меня будут неотличимы бумажные гвоздики от свежих садовых хризантем, а виллу на побережье заменит комната дома престарелых. И самое страшное, что разницы я не замечу.

— Перемычкин, — услышал я голос босса как раз когда поверх пачки договоров положил отчёт и закрыл папку, — что там с проектом «Кастилия»? Ты закончил?

— Да, Вениамин Матвеевич, уже несу.

— Давай быстрее.

Мне всегда доставляло особое удовольствие исполнять требование начальства вовремя. Кроме бесполезных благодарностей, всегда имелся шанс получить повышение или прибавку к зарплате. В любом случае, чем лучше о тебе думают наверху, тем вернее дадут ответственное поручение, способное изменить жизнь. А там уж я не оплошаю. Ухвачусь зубами, как бульдог, и ни за что не отпущу.

К сожалению, иногда приходилось делать исключения, и сегодня был один из тех редких случаев. Я предчувствовал разочарование Вениамина Матвеевича и готовился заранее увидеть это в его глазах. Если только сможет что-то проникнуть сквозь толстую ледяную корку безразличия.

Встал, сунул папку подмышку, взял костыли и неуверенными, аккуратными шагами отправился в кабинет «Деда». Так звали мы с коллегами Вениамина Матвеевича между собой. Идти было недалеко, но с затёкшими ногами даже эти несколько шагов я преодолевал с трудом. Не раз за три года я здесь падал, но со временем научился избегать таких неловких ситуаций. Прислонялся к колоннам и переводил дыхание, на повороте опирался одной ногой о стол Шуры.

Он был старожилом офиса. Его старались не замечать, а если он заговаривал сам, то вызывал лишь насмешки и презрение. В ответ Шура смиренно молчал и не держал ни на кого зла. Жалкий человечек. Серый, бесцветный. С худым измождённым лицом и короткой неровной стрижкой.

Одевался Шура так же безнадёжно плохо. Свитер с геометрическими узорами из далёких девяностых и потёртые брюки. На улице прикрывался старым серым пальто с громоздкими плечами. Я видел в нём то дно, на которое мог опуститься сам, и лелеял мысль, что никогда таким не стану. И в то же время всегда удивлялся, откуда во мне столько презрения. Разве сделал он мне что-то плохое?

Когда я слегка толкнул Шурин стол, тот посмотрел на меня и поправил очки в толстой роговой оправе. Будто ожидал, что я заговорю, спрошу его: «как дела?». Он делал так всегда, когда кто-то подходил. Поправлял очки, молча смотрел. Ждал.

Я улыбнулся из вежливости и похромал дальше.

— …Нет, Мить, пораньше не смогу… Ты же помнишь, какой сегодня день?.. Ну вот и вспоминай теперь, — вполголоса говорила по телефону Кристина.

Бездельница, каких ещё поискать надо. Занимала первый стол возле кабинета босса, но при этом трепалась без устали весь день напролёт. Вот и сейчас. Ворковала, как первокурсница, покручивая пальцами карандаш. Пусть и было ей за сорок, характер проступал вызывающим макияжем. Если не считать тонких линий морщин на шее, ничто не выдавало возраста. А остальные приметы подступающей старости прятались под толстым слоем косметики и лицо её скорее напоминало восковую маску с накрашенными веками и напомаженными губами.

— Ну какой ты настырный… Да, мне нравится… Даже так?.. Ну я не знаю… Подожди, тут сотрудник идёт.

Кристина замолчала и посмотрела на меня украдкой, с трудом сдерживая улыбку. Наверняка, очередной ухажёр пристал со всякими глупостями. Кристине везло на таких. Либо начинали засыпать пошлыми фото и видео, либо вовсе при случае лезли в трусы или тянули в постель. Желаемое они иногда получали, но не потому, что были невероятно обольстительными. Просто иногда и самой Кристине становилось невыносимо одиноко.

— Да погоди, говорю, — одёрнула она настойчивого собеседника, когда я уже почти прошёл. Минутная передышка подошла к концу. Пора возвращаться к расспросам про нижнее белье.

Ещё несколько шагов, и я ухватился за прохладную ручку кабинетной двери. Вениамин Матвеевич сидел, прикрыв глаза и сложив руки, всё равно что первоклассник на уроке. Слушал то ли Чайковского, то ли Мусоргского. Слишком тихо, чтобы разобрать.

Мебели в кабинете было мало. Лакированный стол красного дерева да большое чёрное кресло, которое Вениамин Матвеевич покидал лишь после того, как офис окончательно пустел. Появлялся он в кресле так же всегда заранее. Кое-кто даже предполагал, что Дед и вовсе никуда не уходит.

На столе стоял моноблок с диагональю побольше, чем у телевизора в моей спальней. Никто не знал, что именно так увлечённо смотрит Вениамин Матвеевич, но это «что-то» интересовало его куда больше, чем отчёты подчинённых.

— Ты с документами? — спросил он, будто забыл, что сам же меня и вызвал.

— Да, вот.

Я подошёл, положил папку на стол и вернулся на прежнее место. Дед поправил не глядя, чтобы лежала ровнее, но проверять не стал. Зато похвалил. Пусть и пространно, но комплимент от начальства многого стоит:

— Рад, что хоть на одного человека можно положиться.

Хотелось оставить это мнение, не прикасаться к нему, как к хрустальной вазе на шаткой полке. Но сегодня вечером меня ждал приём у врача. Значит, и хрусталь лояльности уже летел на пол.

— Вениамин Матвеевич, разрешите сегодня отпроситься пораньше? У меня запись ко врачу на пять часов.

Ваза разлетелась вдребезги настолько явственно, что я услышал её звонкий дребезг. Как бы не готовился, всё равно стало противно. Надо было терпеть. Подумаешь, бессонница. Сколько людей с ней живут и ничего? А я, видите ли, решил лечиться. Так и буду сидеть, бумажки перебирать. А те, кто терпит, себе очередной лимузин купят.

Вениамин Матвеевич взглянул на меня, долго молчал. Искал подвох? Может, решил, что я оскорблял его слишком тонко, чтобы понять сразу. Ни одна мышца на его лице не дрогнула, но вместо приветливого безразличия появилось презрение. Он смотрел уже сквозь меня, словно я в одно мгновение превратился в пустоту.

— Ладно, — сухо сказал он, подумал и добавил: — но тогда сегодняшний день не будет оплачен.

Я не мог возразить, и торжественные аккорды симфонии смеялись надо мной вместо начальника. Оставалось только согласиться и потерять почти две тысячи. Зарплата и без того таяла, едва дотягивая до следующей получки. Теперь же придётся затянуть пояс потуже.

— Спасибо, Вениамин Матвеевич. Я пойду?

— Иди.

Он снова уставился в монитор, а я неловко развернулся и вышел. Оставалось ещё чуть меньше часа до отъезда. Можно было вернуться к работе и проявить то самое трудолюбие, без которого нигде и ничего не выловить. Но что я не принимал самим своим естеством, так это альтруизм. Глупая трата времени, не больше.

Кристина снова замялась при моём приближении. Карандаш она уже отложила и вместо него накручивала на палец длинный каштанового цвета локон. Прогресс телефонного интима? Или простая тяга к разнообразию? Почему-то мне показалось это важным, и я уже собирался её спросить, но громкий голос Николая меня опередил:

— Макс, слышь, погнали, покурим! Всё равно шляешься тут без дела, — он стоял возле выхода на лестницу и кричал через весь зал, даже не задумываясь, что босс услышит и ему это не понравится.

Хороший он парень, хотя и заносчив. Умел себя дорого и красиво подать. Всегда одевался по моде, чтобы бренды были напоказ, а в кармане непременно держал смартфон последней модели. И фигуру поддерживал в отличной форме. Только машины не хватало, но это дело молодое. Со временем и её купит. Главное, что он уже чётко понимал, какую жизнь хочет.

Сколько мы были знакомы, а я так и не понял до конца, таилось ли в нём что-то глубокое. Верил, конечно, что под показной наивностью Коля скрывал недюжий ум, но подтверждений этому я пока не находил.

И ещё одна загадка не давала мне покоя. Я не мог понять, что забыл он в нашей компании. Коля привычнее смотрелся бы в кресле модного стартапера или, на крайний случай, биржевого брокера. Но никак не на стульчике рядового менеджера в отделе пролонгации договоров.

На предложение перекурить я согласился с ходу и пошагал мимо Кристины дальше.

Курилка находилась на пролёт ниже офиса. Мне спуск давался с трудом, так что уходил я туда надолго, но редко. На площадке между лестницами стояло списанное кресло, того и гляди готовое развалиться, да пепельница из обрезанной бутылки с месячным запасом окурков.

Коля выждал, пока я спущусь и займу место, затем достал тёмно-коричневую сигарету с серебристой полосой и закурил.

— Ну что, Максюта, как жизнь молодая? — спросил он, глубоко затянувшись. С утра мы ещё не здоровались. Он опоздал, а я увлёкся работой и никого вокруг не замечал.

— Да так. Отчёт вот сдал, — ответил я и закурил сам.

— Отчёты, отчёты, отчёты… вот так всю жизнь, брат. Всё отчитываемся перед кем-то. А когда, скажи мне, перед нами уже отчитываться начнут? Мы же с тобой куда умнее всех этих старых пердунов. Ну, серьёзно, разве ты не сможешь прикрикнуть на какого-нибудь тормоза, чтоб работал быстрее? В этом сложного ничего нет, зато они считают себя не пойми кем, а нас ни в грош не ставят.

— Тебе что, Дед опять штраф выписал? Мне вот выписал. Первый за полгода.

— Да пошёл он! Я вообще не о нём. Прикинь, беда-печаль. Решил сегодня сэкономить на такси. Вместо бизнеса вызвал комфорт плюс…

Коля любил рассказывать истории о дураках, что встречались ему чуть ли не на каждом шагу. Он щедро и смачно описывал подробности о неухоженной внешности случайных знакомых и об отвратительных запахах, которые пропитали каждый уголок города. И, конечно, сдабривал рассказ отборным матом, без которого передать свои переживания был не в состоянии.

На этот раз речь шла о таксисте на провонявшей бензином малолитражки, который несколько раз перепутал адрес.

— …Короче, пришлось заплатить, — заключил Коля, растянув губы в кривой усмешке.

— Да, потрепала тебя судьба. Как только жив остался?

— А вот и не смешно ни фига. Этот гадёныш раза два на красный пролетел, чуть бабку какую-то не снёс. Разок чиркнул мерин соседний, но слинял быстрее, чем хозяин вылез.

— Интересно, а их за такое не штрафуют? Они ж там следят, наверное, за своими водителями.

— Мне кажется, им категорически срать на все эти штрафы.

— Хорошо ты сэкономил, короче говоря, — усмехнулся я.

— Ага, хрен я больше буду экономить. Надоело, сил нет. Охота, знаешь, положить котлету на карман и покупай, чё хочешь. По-другому в этой стране жить нельзя, брат. Либо тебя трахают, либо ты. А мне уже раком стоять надоело. Подниматься пора. Только в этом клоповнике хрена лысого нам кто это позволит. Кстати. Помнишь, ты как-то говорил, что вариант есть свою фирму организовать и клиентов туда увести? У тебя вроде всё прям по полочкам было расписано.

— Помню, но я уже забил на это. Слишком много геморроя. Да и по полочкам там было мало чего.

На самом деле, про что говорит Коля, я не помнил. Планы начать свой бизнес у меня появлялись регулярно, но быстро появлялись все возможные препятствия, и интерес угасал. С Колей я делился многими задумками, но он, по обыкновению, пропускал всё мимо ушей.

— А может, замутим? Будем на себя работать, а не на дядю, — спросил он.

— Надо будет подумать.

— Вот этим и займись. Ты будешь думать, а я буду всё делать. Типа ты мозг, а я — руки. Будем как эти, Пуаро и Ватсон.

— Они из разных книг.

— Вот я о том и говорю. Ты умный, а я всё остальное. Так чё? Готов?

— Можно, конечно. Дай мне подумать пару дней. Тут с ходу нельзя решать.

Я сомневался, что уже завтра Коля всё ещё будет помнить про это предложение. Ну, а если всё-таки вспомнит, то и к лучшему. Бизнес-идею придумать не трудно. Даже голову нагружать не придётся. Просто достану с пыльных полок памяти один из проектов, освежу данные, и всё готово. А Коля пусть с документами носится, пороги всяких налоговых и им подобных конторок обивает.

— Ладно, думай, не буду тебя подгонять. Но учти. Чем дольше мы копаемся, тем сложнее будет. Все сладкие места расхватывают, как горячие пирожки. Я хотя пирожки не люблю, но смысл ты понял. Чё у тебя ещё нового?

— Ну так. Ко врачу вот сегодня иду, — сходу сказал правду и опешил: такими подробностями я предпочитал не делиться.

— Это по поводу…

Коля кивнул на костыли.

— Не, я так, к психотерапевту.

— С ума сходишь? — спросил он с ухмылкой.

— Ха-ха, как смешно. Нет, со сном проблемы. Второй месяц не могу нормально заснуть.

— А, ну это нормально. Я каждую третью ночь заснуть не могу. Но это даже хорошо, есть время подумать. Что было, что будет. Днём на это времени не хватает. Суета, как трясина, затягивает. А ночью… Знаешь, особенно сейчас, осенью. Сядешь на подоконник, окно на распашку. Вдалеке трасса гудит, листья последние шуршат под дождём. И воздух такой свежий, чистый. Мысли сами собой текут. И никакой суеты, пока будильник не зазвенит.

Он вернулся к любимому пафосу. Говорил, одновременно выпуская дым изо рта, и рассматривал его, будто видел в них что-то важное. А мне нравилось. Хотелось слушать дальше, подробнее. Но он замолчал.

— Да какая там суета с нашей работой? Всё одно и тоже. Отупеть можно.

Николай щёлкнул пальцами и заявил:

— Только что это сказать хотел.

Дверь офиса открылась, и на лестницу вышла Мария. Ещё одна наша сотрудница. И трёх месяцев не проработала, но в коллектив уже влилась. Она нравилась мне своим живым характером и неугасающим оптимизмом. Вот только это удивительным образом сочеталось с бритвенно острым языком. Мария не раз доводила до слёз Кристину. Да и Шуру бы довела, если бы он не принимал с готовностью каждый укол. Не доставалось от неё только Коле, и я догадывался, почему.

— Мальчики, вы тут одни?

Она спустилась к нам, воздушно подпрыгивая на каждой ступеньке. Смотреть мне на это, как человеку, с лестницами дружбу не водившему, было страшновато. Для меня каждая ступенька равнялась с Эверестом. И спуск, как полагалось, был куда сложнее подъёма.

На последок Маша перепрыгнула сразу две ступени, приземлилась прямо передо мной и отпружинила к Николаю. Сходу поцеловала его и снова отпрыгнула. И в каждом движении изящная невесомость. Будто бабочкой порхала.

Меня, конечно, она целовать не собиралась. Я не дотягивал до её уровня. Оставалось только смириться и молча завидовать.

— Ты только пришла, что ли? — спросил её Коля.

— Да по делам надо было. Подруга замуж выходит скоро, мы ей платье выбирали. Такое красивое. Я тебе потом фотки покажу.

— И Дед тебя так просто отпустил?

— А я и не спрашивала. Он из кабинета вообще не выходит. Откуда ему знать, что меня нет?

— Если кто-нибудь ему не расскажет, — пошутил я и сразу пожалел.

— А если кто-нибудь заткнётся, то никаких «если» не будет, — огрызнулась Маша с такой ненавистью, будто мы с ней старые враги, и каждое моё слово лишь для того сказано, чтобы её оскорбить.

— Да ладно тебе, — вступился за меня Николай.

Маша сразу остыла. Улыбка вернулась на её губы, и тонкая линия белоснежных зубов осветила курилку. Разве мог я обижаться? Забыл оскорбление, словно его не было вовсе.

— А чего он хрень какую-то несёт? — по-детски кокетливо оправдалась Маша.

— Его Дед оштрафовал, вот и несёт.

— Слабак. Меня ещё ни разу не штрафовали.

— Всё когда-то бывает в первый раз, — и снова моя попытка пошутить провалилась.

— Кто бы говорил про первый раз, — язвительно парировала она.

На этот раз Николай рассмеялся. Маша торжественно достала пачку тонких ментоловых сигарет и закурила.

— Какие сегодня планы? — спросила через пару затяжек.

— Я… — попытался ответить я, но Коля перебил:

— В клуб иду. Друзья пригласили.

— Правда? В какой?

— Не помню название. Он только открылся, а друг там администратором устроился. Пригласил, короче, заценить местечко.

— А с кем идёшь?

— С Доком и Виком. Ну, всё как всегда.

— Только втроём?

— Ну да. А что, думаешь, мало?

— Не знаю. А девушки с вами будут?

— Это ж клуб. Там и склеим кого-нибудь.

— Да, я не подумала.

Забавно было смотреть, как Маша едва не открытым текстом напрашивалась с Николаем, а тот в упор этого не замечал. Или не хотел замечать.

— Коль, ты знаешь, кстати, новость? Я обалдела просто. У Кристины дочь замуж вышла, — сдалась Маша и сменила тему.

— Дочь? Она вроде ещё в школе учится, — удивился Николай.

— Именно! Ей семнадцать.

— А так можно? Это вообще законно? — спросил я.

— А ты собираешься пойти школьницам предложения делать? Педофилюга! Я знала, я знала!

— Нет, Маш. Мне кажется, это не нормально.

— Представляешь, сколько этой девочке было, когда она в первый раз на мальчике попрыгала? — пошутила она, но по глазам я увидел, что ей действительно это интересно.

— Какая разница? Было и было.

— А вот и нет! Что за мать такая не может за дочерью уследить? Может, за деньги её продала? Или за бутылку. Как думаете, Кристина сильно пьёт?

Когда в Маше проснулась вдруг такая моралистка? Я бы точно это заметил, но Маша про мораль раньше как будто и не слышала. Ею правили лишь показная женственность да беспрерывное кокетство. А теперь вдруг взялась судить человека, с которым даже знакома не была? Не то чтобы меня волновала справедливость, но гремучая смесь лицемерия и хамства вывела из себя:

— Маш, ты сама-то в каком возрасте девственности лишилась? А мама твоя знала об этом? — чуть повысив голос, накинулся я на неё с вопросами.

— Когда, что и с кем я делала, тебя не касается, — так же громко защищалась Маша. Всякое озорство исчезло, и вновь засияла в глазах лютая ненависть. — Если подрочить не на что, поищи в интернете. Извращенец хренов. А ещё лучше пойди себе шлюху сними. Может полегчает.

— Маш, ты сама себе противоречишь, — вступился Николай.

— В смысле?

— Ну, как бы, Макс-то прав.

— Да ни фига подобного! С чего это он лезет в мою личную жизнь? Он мне вообще никто и звать никак, и фамилия матом.

— Ну, ты же в чужую жизнь лезешь, — неуверенно произнёс Николай, смутившись от убеждённости Маши.

— Я констатирую факт. Дочь Кристины — малолетняя шалава. Если вам не нравится такая новость, это не значит, что я не права.

Маша говорила, жестикулируя догорающей сигаретой, а затем с силой кинула её в пепельницу и пошла обратно в офис.

— Да, не хватает ей здесь ещё одной сплетницы.

Подумал я вслух и сделал большую ошибку. Уже на верхних ступеньках Маша развернулся и процедила:

— А тебе ещё одного калеки тут не хватает, чтобы болезни обсуждать!

Услышав одобрительный смех Николая, она резко открыла дверь и так же резко её захлопнула за собой.

— По-моему ничего смешного тут нет, — заключил я, посмотрев ему в глаза.

— Не-не, чувак. Это реально смешно. Типа, прикинь, сидели бы вы тут такие вдвоём и обсуждали бы анализы говна. Ну?

В этот момент мне уже не казалось, что у него вообще была какая-то глубина, да и хорошим человеком я бы его не назвал. Но это всё из-за обиды. Она пройдёт, а дружба останется, и не стоит портить её из-за слов кокетливой девчонки. Лучше промолчать и сменить тему. Или вовсе уйти.

Я взглянул на часы. Половина четвёртого. Час ехать до поликлиники, полчаса на всё про всё. Отличный повод закончить надоевшую беседу.

Достал телефон и вызвал такси.

— Уже уходишь? — поинтересовался Николай.

— Да. Хочу пораньше приехать, а то приём итак урезали до восьми минут на человека. Я дольше по кабинету к столу буду тащиться.

На моё ворчание он снова рассмеялся:

— Я ж говорю, не с кем тебе болячки обсудить.

— Ладно, неважно. До завтра.

Я встал, потянулся, перехватил костыли поудобнее. А Коля продолжал шутить:

— Ты это, если завтра не придёшь, я решу, что тебя в психушку затащили.

— Не бойся, если и затащат, я скажу, чтобы тебе в соседней палате постелили.

Он посмеялся ещё раз и потушил сигарету. А потом уже серьёзно добавил:

— А по поводу нашего разговора ты обязательно подумай. Из этого говна пора выбираться.

На прощание он похлопал меня по плечу и побежал наверх. Я же посмотрел на лестницу и сосредоточился. Взялся одной рукой за перила, костыль повис на предплечье. Второй поставил как можно устойчивее.

На четвёртой ступени такси сообщило, что уже подъехало. Надо было торопиться.

Глава 2. Закрыв глаза

— Ты посмотри только на этого дебила! Кто тебе права давал, мудень? Шайтан безрукий! — кричал таксист каждому, кто пытался пролезть вперёд него.

Потом успокаивался, возвращался к рассказам о себе, о своей семье, откуда приехал и чем на родине занимался. о том, как работал дворником, грузчиком, строителем, слесарем, автомехаником. Ещё много кем, но я сбился со счёта.

Он говорил и говорил, а у меня поверх всех этих историй навязчиво возникал вопрос: всем ли пассажирам он сообщал подробную биографию? Или решил, что мне интересно? Даже отвечать не требовалось, а моё безразличие он и вовсе не замечал. Виртуозно сменял трагедии анекдотами, задавал вопросы и сам же на них отвечал.

Постепенно я отстранился от его жизнеописания и погрузился в собственные размышления.

Со врачами я не общался уже несколько лет и совершенно отвык от этого. Раньше даже не задумывался, о чём меня будут спрашивать и что я им скажу. Тогда всё происходило само собой. А теперь мондраж не давал покоя. Вдруг что-то со мной настолько серьёзное, что никакие таблетки не помогут? А может, всё в порядке и врач решит, будто я симулянт и трачу его время в пустую? Или вообще врачом окажется молодая девушка и велит раздеваться? Каким жалким я буду выглядеть, когда начну копаться со своими костылями.

— Приехал, брат. Шестьсот рублей с тебя, — вернул меня в реальность таксист.

Я заплатил и вылез, буркнув под нос «Досданья».

Поликлиника выросла передо мной серой коробкой с яркими жёлтыми окнами. В сумерках они казались ещё ярче, будто огонь разгорался по ту сторону стёкол. А сверху на покатую металлическую крышу наседало свинцовое плачущее небо.

Холодная изморось, непрекращающаяся уже третий день, волновала лужи, полные облетевшей листвы, недонесённых до урны окурков и сырой земли. Мне пришлось идти по их рябым грязным зеркалам. Не люблю слякоть. Она проникает внутрь, какую бы одежду не надел. Забирается в душу и копошится там в поисках старой, давно забытой печали, желая пробудить её вновь.

Тепло длинных дней уходило, и солнце притаилось за серостью. И во мне свербел страх, что так же что-то уйдёт, спрячется. А вместо яркого, тёплого, доброго останется пустота. Та самая сырость.

В холле я разделся и отстоял очередь в регистратуру. Хотел убедиться, что карту отнесли куда надо. Не перепутали, не потеряли, не забыли. У них найдётся сотня отговорок, а бегать лишний раз между этажами мне хотелось меньше всего.

Девушка с печатью хронической усталости на лице не взглянула на бумаги перед собой, не проверила на полках за спиной, но сонно заверила, что сама отнесла.

На третьем этаже свет был притушен, словно прятал от лишних глаз затянувшийся ремонт. Я почувствовал себя первым странником, кто за долгие годы добрался до этих коридоров, такое запустение там царило. Работала только одна лампа, но её света не хватало, чтобы проникнуть в глубины. Я мог разглядеть лишь штабеля напольной плитки, грязную стремянку, залитую шпаклёвкой, да чьи-то оставленные на ночь перчатки. А дальше — неподвижная темнота.

Дверь в кабинет психотерапевта находилась рядом с лифтом, под лампой. Над ней красным цветом горела табличка «Не входить». А справа висел листок с фамилией и инициалами: «Спивак А. Г.».

Сидеть я не хотел. Наткнулся взглядом на пёстрые плакаты с полезной информацией и, не задумываясь, стал читать. На третьем рассказывалось про лечение неврозов, и тут я немного заинтересовался, хоть и была это очевидная реклама.

«У вас депрессия?» — спрашивал плакат читателя, — «если она не прекращается больше недели, а головная боль не даёт уснуть, вам стоит обратиться ко врачу и спросить рекомендации о новом препарате „Мурселад плюс“. Это новейшая разработка немецких фармацевтов, получившая множество международных премий и доказавшая свою эффективность в передовых клиниках Европы. С помощью „Мурселад плюс“ депрессии и неврозы навсегда…»

На этом мой интерес иссяк. Никаких толковых советов, никакой конкретики. Заболел? Иди ко врачу. Как будто я не стою посреди поликлиники.

Что же до депрессии, то способ борьбы с ней я нашёл ещё когда сидел на инвалидном кресле. Поначалу думал, что лучше водки лекарства не существует. Но каждое утро я ненавидел всё больше и себя, и свою болезнь. Я стыдился всего, что говорил и делал в пьяном угаре. А потом, когда душевная боль стала невыносима, я взял себя в руки. Год потратил на упражнения, которые отыскал на просторах интернета. Победа пришла в мае. Шестого числа. И в тот же день я понял, что именно это и есть та самая панацея. Встать и пойти куда угодно. Моя личная таблетка от любой депрессии.

Дверь ко врачу открылась, и в коридор вышла старушка. Недовольная, готовая вцепиться зубами в любого, кто перейдёт дорогу. И на меня она смотрела, как на врага народа. Мы не были знакомы, да и виделись вряд ли хоть раз, но у меня сложилось чёткое ощущение, что я успел ей испортить всю жизнь. Впрочем, здоровые люди к психотерапевтам не ходят. Мало ли что у неё в голове творилось. Я же глубоко вздохнул, набираясь смелости, и отправился ей на смену.

Врач сидел в окружении стопок бумаг, блуждая уставшим взглядом по свалке канцтоваров. Найдя чашку остывшего чая, он отхлебнул, опёрся головой о кулак и посмотрел на часы.

— Можно? — спросил я и вошёл, не дожидаясь ответа.

Впрочем, никакого ответа и не последовало. Врач меня как будто не услышал.

Я подошёл, сел. Попытался оценить его профессионализм. По крайней мере, он точно не женщина. Слишком сурово выглядит даже для трансгендера. Так что если вдруг попросит раздеться, будет не так стыдно. Хотя где тут раздеваться? Ни кушетки, ни койки. Только два стеллажа друг напротив друга, так же заваленные всякой всячиной.

Врач ждал с минуту и, когда пауза затянулась до неприличия, спросил:

— Что у вас?

— Три месяца назад начались проблемы со сном. Сначала подолгу не мог заснуть. И то не часто. Раз в неделю, может. А потом всё чаще, пока не перестал засыпать. Вот две недели уже каждую ночь лежу и в потолок смотрю. И главное, понять не могу, сплю я или нет.

Я замолчал. Пусть лаконично рассказал, но краткость, как известно, сестра таланта. Какой именно талант требуется на приёме, я не знал, но наверняка без него не обойтись.

Спивак же не оценил. Задумчиво смотрел на темнеющее небо за окном. Молчал.

— Я вот ещё что спросить хотел, — пауза снова затянулась, и теперь я решил её прервать сам. — Может, это как-то связано с тем защемлением спинного мозга, который восемь лет назад оперировали? Я понимаю, что вы не невролог, но, может, дело в каком-то беспокойстве об этом? Потому что все исследования показали, что проблем больше нет, а я ходить нормально так и не стал, и слабость в руках не прошла.

Но и теперь врач упорно не говорил ни слова. Это начинало раздражать. Разве я пришёл со стеной разговаривать? Этим я мог бы и на работе заниматься. А ночью меня с готовностью выслушал бы потолок.

Последней каплей стал очередной глоток чая. Ладно на меня, но Спивак и на чашку не посмотрел. И пил так нагло, сербая, словно специально меня уязвить хотел.

— Простите, я с кем разговариваю? Вы меня слушаете или в облаках летаете? — вспылил я.

Врач медленно повернул голову, грустно взглянул на меня, на костыли и дал понять, что я угадал с поразительной точностью.

— Может, вы спросите что-нибудь? — я напирал.

— И давно это у вас? — пространно уточнил он.

— Что именно?

— А с чем вы пришли?

— Проблемы со сном три месяца, бессонница две недели. Я же сразу сказал.

— Ну, всё ясно. Это у вас хроническое. Надо было лечиться, как полагается. А теперь вы что хотите? Запустили, — вынес он вердикт.

— Так я и пришёл лечиться. Я талончик получил три недели назад.

— Значит, надо было к платному врачу идти, — вяло парировал Спивак.

— Так вы будете меня лечить или как? Может, анализы назначите? Обследование какое-нибудь?

— У вас же травма была. Вот от неё и все проблемы.

— Вы издеваетесь, что ли? Я только что…

Телефон в кармане врача зазвонил бодрой мелодией, и Спивак сразу же ответил. А мне показал пальцем, чтобы подождал.

— Да, привет. Нет, могу. Будем, да. Нет, не приедет. Да, соберём…

Он улыбался, прикусывал язык, хихикал. За долю секунды Спивак сменил образ уставшего неповоротливого тюфяка на одного из тех, кто донимал Кристину пошлыми глупостями. От такого хамства хотелось врезать ему костылём. Только весовая категория у нас разная, да и не сносило его от малейшего дуновения ветра.

Хотелось поскорее покинуть похожий на свалку кабинет, но без рекомендаций уходить я не собирался. К платному врачу идти у меня денег не было. Брать новый талон я смысла не видел. Ещё три недели бессонницы я либо не переживу, либо сойду с ума в процессе.

— Вы мне хоть напишите, что делать, раз говорить не можете.

Спивак кивнул, взял бланк рецепта, щёлкнул ручкой и накарябал размашистым почерком что-то нечитаемое. Подписался, словно ручку расписывая. Будто это секретная информация и гриф «секретно» поставят в регистратуре.

Из кабинета я выскочил, словно ошпаренный. Если бы задержался хоть на секунду, непременно разругался бы с врачом. Высказал бы всё, что думаю о нём. Единственное, на что способен этот гад — это убийство. Самое гнусное из убийств. По халатности, оправдывая самого себя и умывая руки. И я даже знал, что он мне ответит. «А что вы хотите?» — скажет — «всего восемь минут на приём. Не нравится — идите в платную клинику».

В коридоре я наткнулся на следующую пациентку, едва не сбив её с ног. Теперь я понимал ту старушку. Наверное, и сам выглядел сейчас не лучше. Злобный, бледный, подведённый к нервному срыву, измученный бессонницей.

Прежде чем лифт поднялся, я ещё раз взглянул на рецепт. Наименование было на месте, дозировка тоже. Нечитаемые, но это неважно. В аптеке разберутся. А вот как принимать лекарство — ни слова. Да и не пишут о таком на рецептах. Пришлось возвращаться, хоть и не хотелось.

Постучал в дверь, приоткрыл, но сказать ничего не успел.

— Закройте дверь! Вы не видели табличку? — закричал Спивак.

Ошарашенная пациентка смотрела то на него, то на меня и не понимала, что происходит. А я окончательно убедился, что врач из этого Спивака — одно название.

— Успокойтесь, я только спросить хотел…

— Ваше время прошло! Раньше надо было спрашивать!

— Да вы скажите просто, как…

— Закройте дверь, молодой человек. Не тратьте чужие восемь минут.

Это был перебор. Жалобы писать я считал не самым достойным занятием, но Спивак будто специально напрашивался. Что ж, пожалуйста. Пойду и напишу.

В регистратуре девушка всё также томно ждала конца рабочего дня.

— У меня рецепт, — я протянул ей листок и спросил: — Как у вас к главврачу попасть?

— Он в отпуске. Вернётся не раньше седьмого ноября.

— Ладно. А я могу ему жалобу написать? Или кто там у вас вместо него? Заместитель какой-нибудь?

— Заведующий.

— Хорошо. В каком он кабинете?

— Вам заведующий какого отделения нужен?

— Не знаю. Я у психотерапевта был. В каком он отделении?

— Молодой человек, — ответила девушка с таким видом, будто я спрашиваю нелепицу, и вернула рецепт, — вы и были у заведующего.

Я представил, как пойду обратно к Спиваку и буду ему же на него жаловаться. Затея эта была обречена на провал. Ну и чёрт с ним. Пусть дальше в облаках летает.

Из поликлиники, не откладывая на потом, я решил зайти в аптеку. Она находилась рядом, через два дома. Это я навсегда запомнил ещё с тех пор, как раз в месяц закупался там килограммами витаминов «Б» и всевозможными препаратами для улучшения кровообращения головного мозга.

На улице окончательно сгустились сумерки и зажглись фонари. Такие моменты я любил, но летом. С бледнеющим чистым небом, не затянутым вспученными облаками. И дождь я любил нормальный. Чтобы пролился как следует, а не капал по чуть-чуть, словно измученный простатитом старик у писсуара.

Напоследок, назло всем правилам и запретам, покурил у крыльца. Пусть только попробовал бы кто-нибудь подойти, напомнить, я бы рассказал им, что думаю об их корпорации здравоохранения. Но никто не подошёл.

Аптека же действительно стояла на прежнем месте, пусть и сменила вывеску. Теперь она входила в крупную сеть, и цены выросли за восемь лет раза в три.

В огромном зале с самообслуживанием все полки занимали бесполезная гомеопатия, крема, гели, зубные пасты, микстуры и пастилки. Всякий мусор с заоблачными цифрами на ценниках. А уж костыли и коляски вовсе стоили будто золотые.

Фармацевтом работала молодая девушка в белоснежном халатике и с такой же белоснежной улыбкой. Она ровняла ногти, то и дело вытягивала руку вперёд и любовалась результатом. Когда появился я, она встала и спрятала пилку в кармане.

— Здравствуйте, чем могу помочь?

— Да, здравствуйте. У меня тут рецепт, но я понятия не имею, что на нём написано, — признался я и протянул бумажку, сложенную вдвое.

Она взяла, прочитала, нахмурив тонкие брови. Даже для неё почерк Спивака стал испытанием. Но разряд в этом спорте она имела куда выше моего и всё же расшифровала написанное. Только обрадовать меня было нечем:

— Скорее всего, у нас нет такого препарата. Его надо заранее заказывать.

Я едва не выругался. Остановило только присутствие красивой девушки.

— И долго его ждать? — спросил я и почувствовал, как отчаяние встало комом в горле.

— Неделю обычно. Знаете, я сейчас посмотрю на складе. Может, там есть.

Неужели я выглядел так жалко, что даже незнакомый человек не смог остаться равнодушным?

Я рассыпался в благодарностях. Фармацевт скрылась в подсобке и вернулась через пару минут с двумя красно-белыми коробочками.

— Вы представляете, действительно оказалась пара пачек. Наверное, кто-то заказывал, но так и не забрал.

— Мне, наверное, и одной хватит.

— Хорошо. Та-ак. Мурселад плюс… три тысячи шестьсот рублей. У вас социальная карта есть?

— Да, вот. А как его принимать, вы не скажете?

— Простите, но я не врач. Мне нельзя такие вещи советовать. Тем более, что препарат тяжёлый, и если с вами потом что-то случится, то отвечать буду я.

— Врач не говорит, вы тоже. Мне что, в интернете спрашивать? Там-то советчики найдутся.

Не зная, что ответить, фармацевт пожала плечами.

В любом случае, теперь разрешение на сон лежало у меня в кармане, и хотелось поскорее опробовать препарат в деле. Всё остальное, что я смог найти сам, уже доказало свою бесполезность. Чаи и бальзамы, гомеопатия с иностранными названиями. После двух недель ночного бдения мне стало плевать, каким врачом лекарство выписано. Главное, чтобы подействовало.

В приподнятом настроении я добрался до своего дома. Оставалось только взобраться на четвёртый этаж и сразу в кровать. Теперь это так просто.

Каждый день, уже три года, когда последняя ступень оставалась позади, всё внутри меня ликовало от очередной победы. Пять лет я был прикован к инвалидному креслу и не имел возможности спуститься. Не находилось того, кто взялся бы помочь бесплатно, а дворники просили по две тысячи в одну сторону.

Тогда моими городскими улицами была лестничная площадка, а теми немногими, с кем я общался вживую — соседи-алкоголики. Они пили беспробудно и часто скандалили по разным пустякам. Я же был невольным свидетелем, и к моему мнению они взывали каждый раз, когда не находили общего языка.

Тогда из густой темноты, сдавливающей тисками, я видел лишь один выход — начать снова ходить. Только ради этого я отказался от мысли прервать своё бессмысленное существование, хотя самоубийство и выглядело едва ли не хэппи-эндом. Десять раз я подбирался к нему вплотную. Лишь случайность не позволяла довести дело до конца. Телефонный звонок или свистящий чайник на плите. Мелочи спасали в самые тяжёлые моменты, а путь к свободе тем временем становился короче.

В итоге это стало кошмаром из прошлого, о котором хотелось забыть навсегда. А новой мечтой я избрал богатство. То, чего был лишён, хотелось в стократ приумножить. И пусть новый путь начался три года назад, я верил в него так же, как ещё недавно верил в свои будущие шаги.

Чего бы я точно не хотел пожелать сейчас в предчувствии крепкого сна, — это встречи с призраками прошлого. Но кому-то явно хотелось поиздеваться надо мной ещё немного. Как безрукому сценаристу второсортного кино, пришла ему в голову встреча на третьем этаже.

Лариса, моя соседка, сидела на ступеньках в привычном грязном халате, обняв голые коленки. За версту от неё несло водкой. Жидкие, месяцами не мытые волосы всклочились, спутались и безвольно легли на плечи. А под левым глазом сиял свежий синяк. Звезда синего счастья, награда от одуревшего мужа.

Восемь лет назад, когда мы только познакомились, красота её ещё не утонула за отёком. Тогда она имела привычку ухаживать за собой. Мылась, причёсывалась. Донашивала одежду школьной модницы. И мне казалась она просто дерзкой девчонкой, которая любит жить быстро и громко. Я прекрасно помню тот день, когда она из жалости пригласила меня зайти выпить пару рюмок. Потом к нам присоединился её муж Андрей. Они только расписались и всё ещё любили друг друга. Он не поднимал на неё руки, она не пилила его сутки на пролёт. Это всё началось позже.

— Привет, Макс. Давно не виделись. Бегаешь от друзей, а? — спросила Лариса, едва я взобрался на площадку.

— Добрый вечер, Лор. Да дел просто много. Работа. А тебе, я смотрю, Андрей опять макияж поправил?

— Ну, типа того. Ёбнутый он стал. Совсем крыша потекла от соли.

— Он ещё не завязал?

— У тебя есть курить? — сменила тему Лариса. Как мог завязать муж, если жена употребляет не меньше?

Я протянул ей сигарету.

— Можно пройти?

Не хотелось мне с ней разговаривать. Ничего интересного всё равно не сообщит. Разве что криминальные новости района, но они не интересовали меня уже давно. Кто теперь варит, кто клады зарывает. Какая мне разница? Я готовился уехать из этой страны туда, где мне будет хорошо. Где наркоторговцы не пишут свои предложения на остановках, а участковые не заходят в притоны только за мздой. Пусть это всё останется здесь и гниёт, сколько душе угодно.

— Макс, мне идти некуда.

Лариса не двинулась с места.

— И что?

— На улице холодно, а я в одном халате. Можно у тебя на ночь остаться?

— У меня не убрано, да и кровати второй нет.

— Это фигня. Я на диване посплю. У тебя же на кухне угловой стоит.

Она запросто могла вынести мебель или технику, продать её первому встречному. Или заблевать диван, с которого я любил смотреть новенький телевизор. Но отказать не поворачивался язык. Сколько ещё раз я должен повторить себе главные правила успеха, чтобы наконец начать их придерживаться? Наплюй на всех, иди по головам… Ещё один раз точно придётся. Но не сегодня. Как бы не противна мне сейчас была Лариса, она долго оставалась одной из тех немногих, с кем я общался. Единственной, кто утолял моё одиночество.

— Ладно, пошли. Только если что-то пропадёт, я знаю, где ты живёшь.

— Макс, ну ты чё? Я ж не крыса какая. У своих даже стакан не трону.

— Как скажешь.

Мы поднялись. За деревянной облезлой дверью, где жила Лариса, кто-то пел. Что-то бессвязное, отдалённо похожее на «Кольщика» Круга. Забавно, что, несмотря на всю беспробудную жизнь, ни Андрей, ни Лариса не сидели. Впрочем, это не мешало им искренне любить блатную романтику во всех её проявлениях.

У меня же было темно и тихо. Спокойствие, которое однажды чуть не свело меня с ума, всё так же хозяйничало в двух комнатах и на крошечной кухне.

— Будешь что-нибудь есть?

— Ага.

— Там в холодильнике пицца. Погрей.

Лариса, покачиваясь, держась стены, прошла на кухню. Я же разделся, зашёл в ванну руки помыть.

— Макс! А чё её греть? И так ништяк, — Ларисин голос чуть не утонул в шуме воды.

Она включила телевизор и среди полутора сотни каналов отыскала самый отвратный. Тот, что беспрерывно крутил дешёвые мелодрамы и рекламировал магазин на диване.

— У тебя не кисло так в холодильнике. И закусон, и водочка. Ты не сопьёшься так? В одно лицо глушить.

— Не сопьюсь, это для другого. Я так силу воли проверяю.

— И как?

— Полгода ни капли.

— Ну и зря. Я там отхлебнула маленько. Ты не в обиде?

— Я так понимаю, за ночь ты всю бутылку выпьешь, — предположил я, пройдя на кухню и сев на диван.

Лариса оскорбилась.

— Вот чё ты начинаешь? Нормально же разговаривали. Если тебе жалко, то и не притронусь. Просто не по-пацански это.

— За что тебе Андрей в этот раз синяк поставил? — сменил я тему.

— Да там Жорик припёрся, а Андрюха ему денег должен. Ну и Жорик начал нагнетать. Типа, и так слишком долго ждёт и все дела. А я, короче, сижу рядом. Тут Андрюха и говорит, типа, может я ему дам, Жорику этому, а он ещё подождёт.

— И ты не захотела помочь мужу? — с иронией спросил я.

— Ты Жорика знаешь? Нет? Он же мразь та ещё. Я с самого начала говорила не брать у него денег. Он же отморозок с букетом венерических. Любую бомжиху в кусты затащит и не поморщится. И чтоб я под него легла?

— Ну, ясно.

— Вот такие пироги. А у тебя чего как? Чё такой усталый?

— Спать не могу второй месяц.

— Так к нам бы зашёл, как в старые добрые. Водка всё лечит. Ты же сам знаешь. Вон гляди, как бегаешь теперь. А то еле руками шевелил.

— Водка тут не причем. Я целый год жопу рвал, чтобы встать.

Это не было легко. Сложно. Так сложно, что порой казалось и вовсе невозможно. И говорить после всего этого, что меня вылечила пьянка?

— А помнишь, как я тебе стакан прямо в рот вливала, когда у тебя руки совсем отказывали? А Андрюха тебе сразу бутер совал на закусь, — Лариса не понимала, как раздражает меня этот разговор, и продолжала.

— Помню.

— Было прикольно.

— Нет.

— Макс, блин. Ну чё ты такой унылый? Может, случилось чего?

— Я тебе говорил. Устал я. Спать хочу.

— А есть тема взбодриться. Ты как?

— Я не люблю эту дрянь.

— Да я не про наркоту. Есть кое-что поинтереснее. — Лариса подсела ближе, и я ощутил запах её грязных волос. — Помнишь, как мы с тобой?..

— Не надо, Ларис.

— Да ты расслабься, а то спастика задолбает. Я всё сама сделаю. Как раньше.

Она потянулась к моей руке, но я её отдёрнул.

— Правда не стоит. Я тебе подушку сейчас принесу. Одеяло надо?

— Да брось. Зачем нам одеяло?

Я встал и ушёл в спальню. Уже оттуда услышал, как Лариса попыталась встать и с грохотом рухнула на пол.

Поднять её мне было не под силу. Самому бы рядом не свалиться. Пришлось оставить её там, где лежала. Только поставил рядом бутылку воды, а под голову подсунул подушку.

Уже в кровати, развернув инструкцию от снотворного, я попытался найти способ применения. Мелким почерком написанные противопоказания занимали большую часть бумаги, и читать их я не хотел.

В итоге ничего подходящего не нашёл.

Достал таблетку, налил стакан воды и выпил. Не знаю, что я ждал, но ничего не произошло. Глаза не начал слипаться. Голова не тяжела. Даже зевоты не появилась. Я лёг в кровать. Смотрел сквозь темноту на потолок. Изредка по нему проезжали лучи автомобильных фар. Слушал, как соседи сверху разбирают диван, как роняют что-то на паркет и беспрерывно ходят по кругу.

Моргнул в очередной раз, но вместо люстры увидел склонившуюся надо мной пальму…

Глава 3. Не вспоминай, не надо

Ослепительно белое солнце и чистое голубое небо сменили тёмный потолок. Когда это случилось? Я не успел заметить. Быть может, я всегда здесь лежал? Так давно, что уже не мог вспомнить, когда это началось. На мелком песке, словном просеянном через сито, время летело неимоверно быстро. Робкие волны ласкали берег. Нежно и плавно пробирались вглубь и тут же, не решаясь на большее, отступали. А до меня доносился только их шелест. Он убаюкивал, нашёптывал новое сновидение, звал в сказочное путешествие на невозможные берега. Но его рассказ я уже не слушал. Боялся повторения кошмара, что с трудом выпустил, нехотя разжав ледяную хватку на горле. Я проснулся в раю и покидать его так скоро не хватало смелости.

Позади смутным воспоминанием остались костыли и осенняя слякоть, однообразная работа, хрущевка с соседкой-алкоголичкой на кухонном полу и безжизненные, лишённые всякой человечности маски людских лиц. Горечью на языке и пульсирующей болью в голове обернулись они в одну секунду. Оставалось им только затихнуть, пройти без следа и кануть в забвении. Они растворялись медленно, словно жалея, что не оставят на прощание шрама.

Кошмар проник глубоко, и кроме него я ничего больше не знал. Как будто здесь и сейчас было сладким туманом, цветочным запахом ночи. А там, в мокрой, готовящейся к зиме Москве, была настоящая жизнь, пропитанная болью и разочарованием. С мелочными, как и всё кругом, мечтами. С узкими тропинками, петляющими между машин, через мосты над реками сточных вод, спускающиеся в мрачные подземелья метро, теряющиеся в суетных толпах. Каждый день лабиринт бетонных коробок всё тщательнее скрывал выходы и всё ярче показывал недостижимые входы. Бред ослеплённого богатством разума, растянутый на целые десятилетия.

Я заставлял себя думать о другом, пытался ответить на простейшие вопросы. Где я? На берегу моря? Какого? Я в отпуске? Или живу здесь? И ни одного ответа. Мне бы стоило испугаться, вот только это беспамятство казалось совершенно нормальным. Словно иначе и не бывает.

Наконец я устал от этих мыслей и расслабился. Лежал, слушал. И накатывающий шелест волн, и сухой шорох листьев, и песни попугаев где-то в глубине леса. Я думал, что это лес, хоть и не знал наверняка.

Прошло много времени, прежде чем я решил встать и осмотреться. Сквозь пустоту мыслей в мою голову прокралось любопытство, окрепло и толкнуло к исследованию.

С двух сторон пляж подпирали внушительные утёсы. Скалистые, с редким кустарником на неровных спинах, и тупыми остриями уставившимися в бескрайнюю даль. Голубое и чистое море раскинуло свою бирюзовую гладь, насколько хватало взора. Может, и вовсе это был океан?

А с другой стороны, за тонкой линией песка начинались джунгли. Густые, плотно переплетённые заросли на первый взгляд выглядели непроходимыми, но больше идти мне было не куда. Я начал разрывать узловатые ветви руками, продвигаясь мелкими шагами вперёд.

Стоило немалых усилий, чтобы прорваться в глубины. И там, утонув в дебрях, я задался вопросом. Как же я попал на пляж? Неужели с таким же трудом и не запомнил этого?

Когда-то давно я смотрел фильм об исследователях джунглей. Там они прорубались через похожие заросли с помощью мачете. Сейчас бы мне не помешал и перочинный ножик, но были только руки. В кошмаре, что до сих пор ещё не превратился в едва различимое очертание воспоминания, меня неохотно слушались даже они. А теперь я разрывал спутанные ветви, нещадно сдирая кожу, но получал от этого неописуемое удовольствие. Будто ко мне вернулась сила после долгой немощи. Будто кошмар был правдой.

Кругом пела жизнь. Копошились насекомые, устраивая очередное жилище, крошечные зверьки провожали меня удивлёнными взглядами, пёстрые птицы кислотными цветами красили ветви деревьев. Возле банановых и кокосовых пальм землю устилали перезрелые плоды, распространяющие приторно сладкие запахи.

Скоро вышел к ручью. Услышал его журчание и протиснулся между ветвистыми кустами. Кристально чистая вода бойко струилась по камням, стачивала их, превращала в гладкие, почти идеальные шары. Несмотря на жару, она сохраняла освежающую прохладу. Я с жадностью припал к нему, черпая воду ладонью. На вкус она оказалась сладковатой и мягко обволакивала нёбо, как дождевая вода. Хватило несколько глотков, чтобы напиться вдоволь и продолжить путь.

Куда идти дальше, я не знал и отправился вниз по течению. В конце концов, где-то должны были найтись люди. Не мог же райский уголок остаться необитаемым? Тогда, каким бы он ни был гостеприимным, рай оборачивался адом одиночества. Материком торжества природы над человеком. А может, и вовсе это был остров? Крохотный клочок земли, потерянный на экваторе безбрежного океана.

Я думал, повезло ли мне остаться единственным на всём белом свете? Много ли протяну, если так оно и окажется? Шёл, не замечая, как делаю шагов. Только когда спотыкался, вздрагивал и возвращался в реальность.

И вот среди сочной зелени показалась бордовая палатка, установленная на уютной поляне. Перед ней остывало кострище, и тонкие столбики дыма струились из прогоревших углей. Был здесь и раскладной стол с парой стульев, и набор жестяной посуды. Чистой, но явно не раз использованной.

Из-под полога палатки выглядывал край гитарного грифа. Явно не мне принадлежал этот лагерь. Я не умел играть, да и не помнил ни одной песни.

В палатке нашёлся один единственный спальник. А рядом с ним лежали чистые, аккуратно сложенные женские вещи. Оставалось только найти, кому они принадлежат. Предчувствие нового знакомства, да ещё и с девушкой, меня приободрили.

Дальше вела лишь одна тропа, и я пошёл по ней. Ручей журчал рядом. Иногда между деревьями я видел его. Сверкающий в лучах солнца так ярко, что невозможно было не заметить.

Постепенно журчание усилилось, превратилось в бурлящий рокот. А следом передо мной открылось небольшое озеро. Я встал на краю обрыва и смотрел на него с высоты нескольких метров. Чуть в стороне оказался и ручей. Водопадом он срывался вниз и укрывал большую часть водоёма белым плотным туманом.

Хотелось прыгнуть. Смыть пот и усталость. Даже снимать одежду не пришлось бы. Всё равно высохнет за пару минут, если выйти на солнце. Но что-то мне подсказывало, что это далеко не лучшая идея. Мало ли какое там дно. Гораздо спокойнее просто спуститься. Тем более, что тропа огибала обрыв и вела к пологому берегу. Но всё же так хотелось почувствовать себя совсем невесомым. Хоть на один единственный миг. А потом с плеском рухнуть в прохладу. Взорвать гладь озера миллионом брызг.

Пока я раздумывал, из тумана выплыла девушка. Меня она не видела. Быть может, так же, как и я ещё совсем недавно, не подозревала, что поблизости есть люди. А я не спешил рушить эту уверенность. Спрятался за ближайшее дерево и следил за ней.

Девушка проплыла ещё круг и вышла из воды. Совершенно голая, с прекрасным упругим телом, с округлыми грудями и крепкими ягодицами. Ростом она была ниже меня, но от того казалась ещё заманчивее.

Издалека я не мог рассмотреть её лица. Зато прекрасно видел длинные чёрные волосы, прилипшие к изящной спине.

Девушка прошла в тень акации, оставляя тёмные влажные следы. На плоском камне там лежали её вещи, но одеваться она не спешила. Склонив голову на бок, вытерла волосы, затем разложила полотенце и легла на него.

Я наблюдал за каждым движением как заворожённый. В ней была запечатлена магия, и я не мог ей сопротивляться. Потерял осторожность, высунулся из своего укрытия. Хотел приблизиться к ней хоть на один миллиметр.

Мне стоило подойти и представится. Куда лучше, чем подглядывать из-за укрытия. Только мысли занимала красота её тела, и ни о чём другом думать я уже не мог.

Незнакомка достала книгу и открыла на середине. Зажала двумя пальцами закладку и упёрлась подбородком об её уголок. Пока тень не скрыла её от света, она ни разу не отвлеклась. Перелистывала страницы одну за другой, иногда проводила по ним пальцами, будто стараясь проникнуть в любимые моменты.

Когда это занятие ей надоело, она вернула закладку и закрыла книгу. Положила её рядом и потянулась. Только теперь незнакомка заметила меня среди зелени. Вскочила и прикрылась полотенцем.

— Ты что здесь делаешь?! — строго крикнула она мне.

Я отступил. Меня поймали с поличным. Какой позор! Хотелось бежать прочь, чтобы скрыться от упрёков. Я ведь не дрочил в кустах, как мерзкий извращенец. Даже к нижнему белью, что нашёл в её палатке, не прикоснулся. Но ситуацию это не делало лучше.

Ещё одно слово, и я готов был сорваться с места, но девушка остановила:

— Стой, подожди. Ты как здесь оказался?

Голос её мне показался знакомым. Мелодичный, успокаивающий, с вызовом и едва заметной дерзостью пацанки. Я точно слышал его раньше. Но когда? Это так же ускользало от моей памяти, как и вопросы куда более простые.

— Извини. Я не должен был этого делать, — повинился я. — Просто не зн