Смотри, обезьянка, – сказал он. Показал на животных, вырезанных на желобках, оплетающих музейные колонны: – А видишь ящерицу
Он несчастный. Не привык жить в этой самой нашей случайной реальности. Его бесит, что мир безбожный и бессмысленный, сечешь? Он бы прям завтра вернулся к старой вере, если б мог. Но он уже слишком поумнел.
любой священной книге нам интересна последняя глава.
– Иоанн, сука, Богослов, – сказала Коллингсвуд. – Раз, два и хана.
Билли тряхнул головой. Казалось, будто в ушах звенит.
– Вот за это, – сказал Бэрон, заметно забавляясь, – профессору и платят.
Они обменивались раскольническими тайнами в некоем странном состязании, будто вера – игровые карточки «Топ Трампс».
– Это как бы фрилансер-исследователь. Фанат. Коллекционер.
– Коллекционер чего? – спросил Билли.
– Религий. Культов.
– Как, блин, можно коллекционировать культы?
– Вступая.
«А у тебя какой апокалипсис?» – «Ну, Вселенная – листик на древе времени: наступит осень – она увянет и упадет в ад». – Одобрительное бормотание: – «О-о, неплохо. А мои новые говорят, что муравьи сожрут солнце».
Любой момент под названием «сейчас» полон возможностей
Об этом кое-что было, – сказал Вати. – Вроде бы… – Он расшифровал синяки от полицейской штуковины. – Вроде бы он провел там много времени. С тех пор как вы еще не были знакомы. Его прикончили до того, как он родился.
– Как это вообще?.. – спросил Билли.
– О, время, – сказал Дейн. – Время-время-время. Время всегда чуток коварней, чем кажется.
В гробницах возле мумифицированных хозяев помещали ушебти. Они возьмут это на себя.
