Оглавление

Здесь всё волшебно

Здесь всё волшебно: ночи и костры,

Прилив и горы, лес и комары,

И сны, и дети, громки и чумазы,

И так горят небесные алмазы,

Что кажется, волшебны даже мы.

Здесь всё звучит: витрины и мосты,

Дома и воздух, неба лоскуты,

И звук, простому смертному незначим,

Настолько тонок, призрачен, прозрачен,

Что нечем распознать из пустоты.

Здесь всё неярко: матовый восток,

Весна, дворы, лучи наискосок,

Ныряющие в бездну серых окон.

И мы просты, нерезки: лён и хлопок,

Прибрежный вулканический песок.

И всё дано — мы выжили не зря:

На дне морском томятся якоря,

В сердечных кельях молятся о свете.

А мы живём, прикаянные дети,

О взрослом никому не говоря.

Совсем не мы

Ну не спорь же со мной, я ведь помню, а ты забыл, как пустели вокзалы и вечер стоял уныл. Мы свивались в клубок, как котята, смотрели сны, как не ты уходил за порог не моей весны.

Как бесстыже мы счастливы были, и как честны, рисовали беспечные крылья на полспины, как мечтали венчаться в Праге, увидеть Рим самой долгой зимой из не наших зим.

Ну не спорь же со мной, я ведь плёночное кино — здесь записано всё, что забыто и сочтено: сотни слов, обещаний, касаний усталых тел, то, как тёплый не ты не меня согрел, как звонили домой и просили к утру не ждать. Как клялись никогда не расстаться и не предать. Но, свободные, вдруг уходили в глухой закат, где аккорды весны не для нас звучат.

И как пальцы тонули в озёрах моих волос, как безумное лето полётом шальных стрекоз проносилось вдали, просыпая песчинки-сны.

Это было давно. Это были совсем не мы.

Мы — дикий снег

Пока стучит, пульсирует, поёт, трепещется под тяжестью ладони, пока осколок неба в нём живёт, как святый дух, бесплотный, в эмбрионе, мы — свечи в теневом диапазоне и волны электрических частот.

Мы — дикий снег, такой же, как весной бросается под ноги тем незрячим, придуманным ослепшей тишиной. Пока наш свет для них не много значит, но только станет мир весной охвачен, мы станем её солнечной волной.

Таков обет, призвание и суть, и там, в груди, ритмичное биенье небес глухих серебряную ртуть обрушивает снегом в этот бренный, нечёткий мир, чтоб время нам вернуть, и смысл в нас вдохнуть благословенный.

Целебный мох, жемчужная роса

Целебный мох, жемчужная роса, поверху тучи, словно паруса, и дышит лес, и ввысь стремятся ветки. И солнца чарки полные пьёт май, а ты остановись и обещай оставить по земле следы и метки на камне и серебряном песке, на бархатном берёзовом холсте, и время заточить в сосуд хрустальный. А знахарь лес бруснику соберёт, заварит мяту, высушит осот, поведает тебе все сны и тайны. И ты послушай, уши навостри, все зори до конца пересмотри, учись распознавать восток и запад, смотри, как распускается весна, пыльца искрится бархатная на мохнатых и смешных шмелиных лапах.

Глаза озёр бездонно голубы. И божий дар — под этим солнцем быть — храни, как лес хранит истоки жизни.

Рассыплет небо звёздное пшено. Будь тем, кому не задано — дано — постичь земные замыслы и смыслы.