Snuff
Сквозь матовое стекло душа — размытые блики,
как акварель, оставленная ребенком.
Теплая вода стекает по ребрам — я считаю их,
как года, как пропущенные звонки.
За окном — сосны. Нет, не сосны — тени сосен,
наряженные сентябрем в золотые саваны,
уже пахнущие школьным клеем и грифельной тоской.
Я голый. Совсем. Как в первый день рождения.
Вода — не вода, а временная амниотическая жидкость,
возвращающая в состояние до стыда, до масок,
до «держи дистанцию».
2020-й заперт снаружи.
Он царапается в двери, но здесь — только
шум воды, запах ржавчины и холод пожелтевшей плтики.
Я закрываю глаза.
На секунду — рай.
Советские кафели, ржавые трубы,
тепло, уходящее в дренаж, как наше детство.
Открываю — все еще здесь.
Все еще август.
Все еще я.
Но где-то между паром и реальностью
висит мысль:
а что, если это и есть счастье?
Голая кожа.
Тишина.
Никто не умрет сегодня —
по крайней мере, в этой душевой.
Хаосмос утренний
(вариация на тему кофейных пятен и сигаретного пепла)
1. Начало (которое могло бы быть концом)
Кофе — чёрный вихрь в фарфоре треснувшей вселенной,
сигарета — палка-выручалка для губ, забывших молитву.
Язык обожжён. Зрачки расширены. Время —
это рассыпанный сахар на столе, где ангелы-пьяницы
играют в кости моими недописанными строками.
2. Алхимия
Кофейная гуща — осадок ночи в фильтре бытия.
Сигаретный дым — призрак моей юности,
кружащий в танце с пылинками
под потолком-черепом.
(Они шепчут: «fastidium et quies — это просто инструкция
к кофеварке, которую никто не читает»)
3. Ритуал
Первая затяжка — катарсис.
Первый глоток — падение в бездну.
Я — жрец автомата по продаже маленьких смертей,
где за 30 рублей можно купить
12 смолотых секунд блаженства
и 7 — чистейшего отчаяния.
4. Символика
Пепел — это буквы, которые я не дописал.
Ожог на столе — моя личная печать.
Кольца дыма — главы из ненаписанного романа,
где герой — это я,
но в другой вселенной,
где кофе холодный,
а сигареты — мятные.
5. Финал (или нет?)
На дне чашки — осадок.
В пепельнице — окурок.
На губах — вкус конца света,
который так и не наступил.
А я всё сижу,
и кажется,
что если прислушаться,
то можно услышать,
как некто в углу
бормочет:
«Ну и зачем ты это выпил?»
Пока варится кофе
Серый свет. Кухня.
Страницы Хайдеггера впитывают утреннюю тошноту,
я размешиваю пепел в кофейной гуще —
получается идеальная метафора познания.
На столе:
чертежи бомбы (угол 45° для максимального поражения)
аккуратно придавлены томом Ницше.
Пока варится коф —
Телевизор хрипит:
«Квантовая революция!»
Ученый с лицом дохлой рыбы
размахивает графиками.
В углу экрана —
робот-ребенок собирает автомат
с младенческой сосредоточенностью.
Пока варится кофе —
Сосед колотит в стену:
«Ты слышал мою теорию о конце метанарративов?!»
Я слышу.
Также слышу:
за стеной старуха проклинает шкодливого кота,
а по радио —
сводки с фронтов,
перебиваемые рекламой йогурта.
Пока варится кофе —
Мои книги.
Тысячи страниц мудрости.
Теперь они —
дрова для костра из тезисов:
«Цивилизация = страх × время».
На полке:
стихи Целана придерживают бутылку,
чтобы та не упала
на инструкцию к зажигательной смеси.
Пока варится кофе —
Симфония №7 звучит как саундтрек
к презентации нового дрона-убийцы.
Гойя на постере подмигивает:
«Разве не прекрасно?»
Я киваю,
разглядывая фото расстрелянной деревни
в учебнике по искусствоведению.
Пока варится кофе —
В голове дописывается
моя диссертация:
«Эстетика насилия в эпоху постгуманизма».
Глава пятая:
«Босх как предтеча современных концлагерей».
Пишу кровью из порезанного пальца —
так искреннее.
Замок
Я помню, как впервые увидел его —
это было утро, окрашенное в цвета детской акварели.
Замок парил над землей,
как обещание,
вышитое золотыми нитями на синем шелке неба.
«Там, — думал я, —
в высоких залах с витражными окнами
обитает мудрость,
что расправляет крылья
при свете вечных канделябров.
А в подвалах —
бочки с вином,
в котором растворились
все вопросы.
Дорога оказалась длиннее,
чем я рассчитывал.
Годы, как нищие,
обшаривали мои карманы,
выуживая монетки веры.
Когда же я добрался,
замок встретил меня
скрипом ржавых петель —
это были не врата в Эдем,
а всего лишь
разваливающиеся зубы
старого чудовища.
Стекло в окнах
оказалось простым бутылочным стеклом,
кривым и мутным.
В библиотеке —
лишь обложки без страниц,
как коконы
после вылета бабочек.
А вино…
О, это был просто уксус
в грязных бутылках
с поддельными этикетками.
Теперь я сижу у его подножия,
собирая по каплям
ту росу надежд,
что когда-то
казалась мне нектаром.
По вечерам
слушаю, как ветер
играет на развалинах
песню,
что я когда-то
принял за зов судьбы.
Меня нет
…а улица мокрая и фонарь желтый как рыбий жир на тротуаре отблеск и тени длинные плывут без меня конечно без меня ведь ступеньки скрипят для ушей которых нет а запах жареного хлеба из кафе он для ноздрей призрака пустота в карман
