Моей жене,
на дух не переносящей мою игру со словом,
что помогает трезво относиться
к реальности, не уходить в иллюзии.
Автор.
1
Макс Горюнов был не героем — обычным человеком. Человеком массы. О котором или ничего, или только положительное, как на похоронах. Или его обожествление в качестве «народа» — безымянных несметных толп, с их героическими жертвами.
В детстве он жил в Крыму, поражающем туристов изломанным горизонтом — высокими горами, переходящими в пологие. Ниже чаша субтропического рая, пахнущего морем, хвоей вечнозеленых деревьев и цветами, внизу серебристый покой южного моря со сброшенной невдалеке скалой. И солнце, удивительные легенды, южные фрукты и овощи, беззаботность. А ночью южный город — словно тысячи светлячков в кромешной тьме, и жарко даже ночью. Здешний дачник поэт Максимилиан Волошин задыхался от огромности этого чуда:
Как в раковине малой — Океана
Великое дыхание гудит,
Как плоть её мерцает и горит
Отливами и серебром тумана,
А выгибы её повторены
В движении и завитке волны…
Маленький Макс бегал по улицам, мимо древних башен, поднимался на горы. В этой волшебной раковине мира его всегда сопровождала собачка. У обоих отсутствовал страх и голод, купались в ласке и заботе семьи. Внутренне состояние Макса не отличалось от готовности любимой собаки броситься на помощь, отзываясь лаской на взгляд на нее. Зачем она живет? Какой в ней смысл? Просто в том, что она живет и радуется. И заставляет умиляться других.
В школе он не был старательным учеником, потому что все схватывал на лету, писал стихи (отзвук оставленного рая). В него вошли привычные в то время догмы поведения, за неимением иных. Спокойно рос за догмами, как за кривым забором. Строчки стихов, выходящие из-под его пера, почему-то вызывали отвращение, как ходячие истины.
В веках устоялись понятия о воспитании и наказании. Сводится все к тому, чтобы ребенка поместить в самую середину рая, приучить к сплошной отзывчивости и добру, не способному обернуться злом, чтобы ужаснуться, будучи выброшенным в реальность. Временно запереть в клетку школы, отъединив от взрослых забот, чтобы не поранить. И воспитывать на героических примерах войн прошлого. Странно, те времена давно прошли, но их надо хранить. Традиции — главное. Конечно, что-то остается, чтобы свято хранить его в настоящем. А если традиции мешают ясно увидеть новое?
Молодому человеку, окончившему школу, трудно определить свое призвание, ибо редко кто определяется с младых ногтей. Но его определило чтение классики.
Он оставил семью и уехал в столицу, поступил в университет, на факультет журналистики, где подружился с Васей Пахомовым, из Татарстана, привлекавшим внутренней крестьянской силой.
Там, в молодежной тусовке, они познакомились с Гришей Нелюбиным, студентом Литературного института, который брал их на встречи с «шестидесятниками».
Макс редко вспоминал о родине — даже чувство праздника надоедает. Песня про Зурбаган ушла в сокровищницу памяти.
Он не видел смертей (жил в продолжительный период мира после Великой отечественной). Бегал на какие-то встречи с писателями, на любовные свидания и т. п.
Казалось, где-то далеко, во мгле истории, постоянно бушуют эмоции, непримиримость и убийства в войнах. Если посмотреть сверху, с вечно спокойной вершины мира, ясно видно, насколько слепо бушующее море человечества.
Но состоянием Макса было ожидание чего-то. Где-то за отрогами таятся будущие оценки подлинно переживаемого, а здесь мелька
